Владимир Кузьмин - Ожерелье императрицы
Надо отдать должное этому Луи, он хоть и был из той же шайки, но выделялся из нее едва ли не кротостью характера и даже долей воспитанности. Тщательно ощупав Дюпона и Петю, он бросил вопрошающий взгляд на хозяина или на главаря, тут вы уж сами выбирайте, как называть месье Огюста Лемье, и со вздохом принялся обшаривать меня. Делал он это тактично, можно сказать, насколько вообще может быть тактичным обыск женщины. Я стерпела все молча и даже решила, что, пожалуй, к месье Луи постараюсь в случае чего не быть слишком суровой. И еще успела подумать, что есть надежда, что обыск останется самой большой неприятностью за этот вечер.
– Чистые! – доложил Луи результаты своей работы.
– Ридикюль посмотри!
Луи без возражений протянул мне руку, и я также без возражений отдала ему для осмотра свою крохотную сумочку. – Я посчитала, что брать с собой более вместительную сумку не стоит, а совсем с пустыми руками было неуютно, хотя немного опасалась за результаты обыска.
Луи открыл ридикюль и почти сразу взвизгнул. Огюст Лемье и неизвестный нам бандит резко вскочили со своих мест.
– Чего визжишь? – спросил бельгиец.
– Так куснули меня! У них тут зверь какой-то. Мышь, что ли?
– Мышонок! – ласково поправила его я. – Из самой России привезла.
– И на кой он вам?
– Да чтобы вас напугать! У вас тут не дамы, а люди, считающие себя верхушкой преступного мира, мышек боятся!
– Придержите язычок, мадемуазель, – сказал Умник.
– А с мышом-то чего делать? Пришибить, что ли? – спросил Луи, и я решила, что прежнее мое решение не быть к нему суровой вряд ли стану исполнять.
– Оставь! Не до мышей сейчас! Садитесь! Все садитесь!
Мы прошли к поставленным в центре комнаты стульям, Петя любезно помог мне сесть, при этом слишком энергично подвигав стул – проверил, каков он на устойчивость, насколько тяжел, удобно ли его будет схватить или упасть с него или вместе с ним. Я обо всем этом старалась понять по движениям Пети, по шуршанию и прочим звукам, производимым стулом по ковру.
– Луи! Сядь, я сказал, не мельтеши перед глазами.
Луи поспешно плюхнулся на диван и тут же взвизгнул вторично.
– Да что там у тебя, опять мыши?
– Никак нет. Щепка какая-то, вроде зубочистки.
Мне захотелось рассмеяться в голос: не только в полицейском комиссариате люди страдают от зубочисток, но и в бандитском притоне.
– И кто тут зубочистками разбросался? – заворчал Луи.
– У себя спроси, ты же тут за порядком следить должен.
Луи обиженно заткнулся.
Бельгиец держал паузу, как плохой трагик. Было видно, что ему не терпится начать разговор, но он изо всех сил тянет время, похоже, считает, что созданная в этой комнате обстановка покажется нам чересчур мрачной и страшной, а значит, из нас проще будет вытянуть все, что ему нужно от нас узнать.
– Итак, мадемуазель и месье, для начала вынужден вас разочаровать! Я ни на грош не поверил в вашу байку.
– Так отчего же привезли нас сюда, а не на какой-нибудь пустырь? – почти ласково вполголоса спросила я, ведь чем тише разговариваешь, тем больше собеседник тратит сил, чтобы вас расслышать, и это сбивает его с мыслей. И неуместный в такой обстановке тон тоже эти мысли путает. Умник и так толком не может понять, кто мы и зачем все это затеяли, вот пусть и поскрипит мозгами.
– Из любопытства, мадемуазель, – ответил бельгиец слишком не скоро для столь простого вопроса, похоже, он и впрямь, может и неожиданно для себя, вынужден был долго подбирать ответ. – Из обычного любопытства. А вот зачем вы сюда прибыли, не понимаю и объяснить себе не могу!
– По той же самой причине. Нам ведь тоже не чуждо любопытство, – очень правильно ответил Петя.
– Ну что ж, тогда можно и поговорить. Но для начала скажу, что тебе, Дюпон, я поверил еще меньше, чем в твои байки про этих русских.
– За что обижаете, месье? Я же всегда, как говорится, рад услужить.
– Ты же думаешь, что это я убил твоего брата! И вдруг такая услужливость, с чего бы?
– У меня еще два брата и мать. Мне их кормить нужно! – мрачно отозвался Дюпон. – А если я узнаю, что это ты, Умник, убил Люсьена… Зря ты проговорился.
– Можешь угрожать, сколько душе угодно! – Дюпон на этот раз смолчал, и Лемье продолжил разговор с нами: – И раз уж мы пообещали друг другу удовлетворить наше любопытство, то позвольте вам, месье, и вам, мадемуазель, задать вопросик: что у вас такое есть и с чего вы решили, что оно меня интересует?
Этот вопрос мы ждали, ведь именно из-за того, что Дюпон распускал подобные слухи, мы здесь и оказались, и отвечать на него должен был Петя.
– Ну так нам прекрасно известно, – сказал он вполголоса, – что в Лондоне воришка из дома графа украл фальшивое ожерелье.
– А вы желаете предложить мне настоящее? Как вам не обидно будет это услышать – оно меня совершенно не интересует.
– Мы догадались об этом, – кивнул Петя и все так же негромко и без эмоций в голосе продолжил: – А еще догадались, что вас больше интересовал сам сейф. Настолько интересовал, что вы лично проникли в покои графа Никитина и убили его. Вот только неясно зачем?
– Что вам неясно?
– Зачем вам убивать было? – развел руками Петя, словно этот вопрос имел для него абсолютно умозрительное значение.
Бельгиец крепко задумался, скорее всего над тем, как нужно ему отвечать и что, но сказал:
– Хорошо, отвечу, чтобы заслужить и вашу откровенность. К тому же я вам обещал удовлетворить ваше любопытство. Да и то, что вы услышите, ничего вам не даст. Я действительно проник в дом, но сейф оказался пуст. Мне захотелось порасспросить русского графа о том, где же его содержимое. Я уж говорил вам, что любопытен? Вот из чистого любопытства я и решил с ним побеседовать. Достал нож, сел на край кровати, приставил нож к груди и тронул старика за плечо. Он вскочил слишком резко, и нож воткнулся ему в грудь. Не стану врать, рана вышла пустяковая. Но я был уже в таком бешенстве, что не сумел сдержать себя и воткнул нож ему прямо в сердце.
– Охотно верим, что вы пребывали в бешенстве! – согласился с таким объяснением Петя. – Сколько попыток вы предприняли, чтобы добраться до сейфа? Три, четыре или все десять? Тут, несомненно, можно взбеситься. К тому же вы были убеждены, что ничего от графа не добьетесь, да и вообще потеряли надежду найти то, что вам нужно!
– А что же вы свою помощницу не предупредили, что и ей нужно скрыться? – спросила я, имея в виду экономку графа.
– Какую помощницу? – весьма убедительно удивился Лемье. – Не было у меня никакой помощницы.
– А кто же вас в дом впустил?
– Мадемуазель полагает, что для меня является проблемой проникнуть в чей-либо дом?
Я промолчала, слишком меня удивил такой ответ.
– Ладно! Вернемся к моему вопросу, на который вы так и не ответили. Что же мне было нужно, если это не ожерелье?
– То, что хранилось в потайном отделении сейфа. Кстати, ожерелье тоже было там.
Тут Умник пришел в настоящее замешательство, настолько он был уверен, что раз он сам о потайном отделении догадался или узнал совсем недавно, то никому другому об этом догадаться было не суждено.
– И что там было, кроме ожерелья? – чуть хрипло спросил он.
– То, что, в отличие от ожерелья, нам некому, кроме вас, предложить.
– Ох, как вы изворотливы, месье! – пожурил Петю Умник. – Как ловко увиливаете! Я же прошу дать прямой ответ! Иначе наш разговор на этом и завершится.
– Хорошо, месье, – успокоил его Петя, – не переживайте так сильно. Только стоит ли нам давать прямой ответ при посторонних?
Умник опять задумался, даже вышел из своего логова по ту сторону внушительного письменного стола, в данных обстоятельствах вполне сравнимого с крепостной стеной или редутом[59], и прошелся по комнате. Признаться в убийстве при таких же убийцах, как он сам, и впрямь было для него ерундой, скорее всего убийство это не было первым в его преступной карьере. Но мы очень верно рассчитали, что настоящий его интерес был не в том, чтобы похитить ожерелье, а в чем-то другом. И при всей своей осторожности он раз за разом делал попытки добраться до нужной ему вещи. Вот очень дорогое ожерелье он легко выкинул из головы, я охотно ему верю, что оно его не интересует, разве что мы принесем его ему сами и отдадим даром. Выходило по всему, что интерес к этой неведомой нам вещи не его личный, а чей-то еще. И этот кто-то имеет над Огюстом Лемье немалую власть, чтобы требовать с него, приказывать ему, и Умник должен бояться этого неизвестного так, как не боится ничего и никого.
– Вышли вон! Да не за дверь, а из дома! – приказал Умник своим помощникам.
– Но…
– Ты думаешь, я не справлюсь с тремя безоружными малолетками, одна из которых девчонка?
Тем не менее и вопреки своим словам он счел за благо вернуться на свое место и достать из ящика стола револьвер. Я скосила глаза на Дюпона, тот еле заметно и с видимым облегчением на лице кивнул.
