Владимир Кузьмин - Ожерелье императрицы
– Письма! Граф их писал много чаще и не мне поручал отправлять, а сам этим занимался.
– Ну хорошо, поплыли вы в Европу.
– Да-с, поплыли и приплыли. В Лиссабон. Вот там вроде началось все как прежде. Осмотрели мы город и уехали в глухомань, в рыбацкую деревушку, где и жили едва не месяц. Почти этнографическая экспедиция у нас получалась: обычаи всякие изучали, как рыбу ловят, как сети плетут, лодки смолят. Как танцуют и песни складывают. Даже на свадьбе погостили. Но уехали как-то внезапно. Получил Алексей Юрьевич письмо – от кого да о чем, ни словом не обмолвился, – и сорвались мы с места в Испанию, в сам Мадрид.
– А вы бой быков видели? – не утерпел спросить Петя, хоть это к делу никаким образом не относилось.
– Ни в коем случае, меня на такие кровавые зрелища силком не затащить.
– Простите, я вас перебил.
– Ну да. В Мадриде Алексей Юрьевич зачастил в посольство, уж по каким делам, не знаю. С собой он меня не особо звал, так я все больше дворцы всякие осматривал да музеи. А из Мадрида опять в глушь забрались, опять в рыбацкую деревушку. Калела называлась, что означает маленькая бухта. Там граф вдруг приохотился с рыбаками в море выходить. Меня же укачивает, так что я этой забавы остерегался. Да и не звал меня никто, по правде сказать.
Тут Антон Петрович надолго умолк. Было видно, что припоминает что-то, а мы его не торопили.
– Вы ж просили особо припоминать всякие странности да все необычное? Так вот в той деревеньке и начались странности и необычности, до того момента, можно считать, их и не было. Перво-наперво вот о чем сказать следует. Однажды граф отплыл на ночь глядя. Я же от скуки лег рано и оттого проснулся еще затемно. Вышел к морю и видел, как пристало к причалу суденышко, небольшое, но уж побольше рыбацких лодок. Видел, как с него первыми Алексей Юрьевич с тем испанцем сошли…
– С тем – это с которым?
– Сейчас разъяснится, вы слушайте. Подъехали подводы, и тут же в темноте стали то суденышко разгружать. При этом весьма поспешно и очень уж тихо. Ну и что я должен был подумать?
– Что это контрабандисты!
– Вот! Только при чем тут граф мой и за какой надобностью он с ними связался? Только я промолчал, не стал выдавать себя, что видел все это, мало ли чего?
– А про испанца?
– Испанец вечером объявился, и отправились мы втроем в таверну обедать, хотя застолье больше походило на то, как купцы сделку удачную отмечают. Я так понял, что меня позвали по единственной причине – переводить, но вскоре выяснилось, что испанец замечательно и по-французски изъясняется, а не только на родном языке. Слово за слово, граф, от вина разгорячившись, рассказал тому испанцу про ожерелье. До этого он о нем и не упоминал при случайных людях. А тут, с чего уж не упомню, но про Наполеона Бонапарта разговор случился. Вот граф и поведал своему знакомому семейное предание о том, как в 1812 году французские солдаты, в его имении мародерством промышлявшие, нашли то ожерелье, а некий испанский офицер не позволил его забрать, вернул бабке графа. О том, что оно самой Екатериной Великой даровано, тоже помянул. Испанцу стало любопытно, и он попросил показать ожерелье. Я уж говорил, что оно всегда при мне было, так что просьбу было легко удовлетворить. Не сказал бы, что на испанца оно особое впечатление произвело.
– Вот вы все говорите испанец да испанец? Разве вы не знаете его имени?
– Имя знаю. Мигелем звали. А вот фамилии так ни разу и не слышал. Могу сказать, что выглядел этот молодой человек очень привлекательно – это не я так решил, это девушки его так взглядами одаривали – держался… ну чувствовалось в нем благородное происхождение! Так вот, посмотрел он ожерелье, похвалил и вроде на том забыл про него думать. Так ведь нет! Мы на следующий день уехали в Барселону, так он нас там нашел. Граф в первый раз обрадовался его визиту, видно, симпатичен был тот молодой человек не только мне, но и ему. Но визит закончился хоть и без скандала, но уже без прежней приязни. Причин я не знал, они наедине беседовали. А вот когда Мигель пришел вторично, весь разговор я слышал. Он очень просил графа уступить ему ожерелье. Граф даже рассердился, сказал, что не любит повторять дважды, и если дон Мигель…
– Так и назвал доном?
– Ну да! А ведь точно, один-единственный раз так и назвал. Не амиго, как прежде, не просто Мигелем, а доном Мигелем!
– Продолжайте, пожалуйста, ужасно интересно.
– Граф сказал, что если дон Мигель не выбросит эту бредовую мысль из головы, то он не то что с ним говорить про то не станет, но и совсем на порог не пустит.
– И что дон Мигель?
– Больше не приходил, хотя письмо прислал. Я с испанского переводил и знаю, что было в нем написано. Он там очень красиво изъяснялся, что раз ему запретили приходить и говорить, а писать не запретили, то он, рискуя показаться назойливым, еще раз просит графа продать ему ожерелье. Письмо осталось без ответа. Но как мне кажется, именно тогда граф впервые и задумался о продаже ожерелья.
– А дальше вы куда отправились?
– В Швейцарию. В Берн. Там граф ходил к ювелирам, просил оценить его реликвию. Что-то ему не понравилось, зачем-то ювелиры ожерелье надолго у себя задерживали, вроде как посоветоваться с коллегами, но цену как-то бестолково называли… Я не особо и понял, что графу не по нраву пришлось, но в Лозанне он этим по второму кругу занялся. Вот тогда он и объявил мне о своих намерениях продать семейную реликвию и даже свел меня с тем ювелиром, который ему это посоветовал. Чтобы я у него расспросил о некоторых тонкостях, связанных с аукционами, и записал кое-какие адреса. Очень приятный в общении человек оказался. Вроде лицом невзрачен, а как улыбнется…
– Его не Сергеем ли звали? – воскликнула я. – А супругу его – Ларисой?[21]
– Позвольте! Я даже не упоминал, что он наш соотечественник, а вы вот даже имя припомнили!
– Просто так улыбаться мало кто умеет. Вот Сергей умеет. Папенька умел. Папенька, впрочем, и без улыбки красив был.
– Не грустите, Даша. Мне Алексей Юрьевич про отца вашего кое-что рассказывал, светлый был человек. Но все едино вы не грустите.
– Хорошо, не буду.
– Дальше мы… Нет, едва не забыл! Испанец! Ну или Мигель… Короче, он нам в Швейцарии встречался… То есть столкнулись мы с ним на улице, вроде случайно, немного побеседовали вполне дружески. Про ожерелье он и не заикнулся, но в гости приглашен или там отобедать не был. А через несколько дней мы отправились во Францию. На Ривьеру. Вот там, в Ницце, много чего было. Но давайте сначала кофе выпьем, да я дух переведу. Ну и с мыслями соберусь, чтобы не сбиваться.
Когда с кофе было покончено, мы решили, что достаточно нам сидеть под крышей, что стоит прогуляться, благо погода и впрямь не по-английски замечательная, позволяет продолжить разговор на ходу.
Антон Петрович слегка пришел в себя и даже принялся насвистывать незатейливую мелодию.
– Ох, простите меня, – воскликнул он. – Пожалуй, свистеть в приличном обществе скорее всего проявление моветона.
– Ничего страшного, – успокоила его я. – А что это за мелодия? Я раньше такой не слышала.
– Да это даже и не мелодия, а так. Алексей Юрьевич одно время ее частенько напевал. Да и не напевал даже, а вот этак бубукал: бу-бу-буу-бу. Кстати, вот как сейф этот приобрели, так он ее и стал бубукать. Я уж его просил перестать, говорил, что уже сам, по Ницце гуляючи, ее постоянно бубукать начинаю, и на меня прохожие оборачиваются.
– Мы как раз остановились на том, как вы в Ниццу приехали, – подсказал Петя.
– Да-да. Отвлекся. А ведь как раз в Ницце и стали происходить вокруг сейфа всяческие странности. Я вам сказал, что граф его в Швейцарии приобрел? Ну вот, он его в Швейцарии купил, в Лозанне. Вот понять бы за какой нуждой? Ожерелье все время при мне. Деньги в бумажнике у графа. Да и не держал он больших сумм, как понадобится, в банке получить можно.
– А небольшие суммы – это сколько?
– Рублей до тысячи доходило. Само собой, где в долларах, где в песо или там во франках. На расходы нам всегда доставало, а покупок мы дорогих не делали. Разве что сейф в копеечку влетел. Ну да ладно. Нет, ведь вечно пуст был!
– Вы сказали, что в Ницце…
– Да-да. В Ницце я потерял ключ от этого сундука! То есть это вполне обычное дело. Потерял и потерял, хотя за мной такое не водится и теряю я хоть что чрезвычайно редко. Шляпу, помню, оставил… А необычно то, что он нашелся!
– Вы, пожалуйста, про это в подробностях.
– Как прикажете. Э-э-э… Ключей было два, один граф мне вручил и уж позже, в Лондоне уже, себе забрал. Но вручил он мне ключ не сразу, а по приезде в Ниццу. У меня еще ключи от чемоданов были, я хотел их на один брелок надеть, да у этого, – он достал ключ и показал его нам, – слишком широкая рукоять, не помещалась на брелок. Ну я и отправился покупать другой брелок. Присмотрел нужный, хотел проверить – нету ключа! Помню, что положил в правый карман, а его ни там, ни в любом другом нету. Я говорил, что у меня есть деловая хватка? Так вот тут я принялся рассуждать, что ключ скорее всего у меня украден. А поскольку это ключ от сейфа, то проку от этого сейфа стало мало. Может, вор специально крал, чтобы в сейф залезть? Короче, очень мне не хотелось графа такими пустяками донимать, но было нужно. Вернулся я в отель, а портье меня спрашивает: не терял ли я ключик вот этакий? Да, говорю, мой, а как он к вам попал? Говорит, посетитель поднял с полу и ему передал. Когда? Да только что. Где нашел? Да вот тут! Ага, думаю, ключ упал на мраморный пол, и я не слышал. Пролежал здесь несколько часов – и его никто не видел! Пришлось графу все ж таки рассказывать. А он говорит: не забивай, Антоша, голову ерундой. Все равно в сейфе у нас ничего ценного нет. Тут я не стерпел и спросил, так зачем он нам нужен, коли в нем ничего ценного нет?
