Екатерина Вильмонт - У страха глаза велики
— Машка, я есть хочу! — заявил он.
— Сейчас, сейчас, — засуетилась Маша.
Когда он поел, выпил большую кружку кофе, она робко спросила:
— Дядя Леша, кто тебя так?
— Да ерунда, Машуня, подрался немножко.
— С кем?
— Не знаю, пристали какие-то парни…
Брешет, подумала Степанида. Но, разумеется, промолчала.
— Тебе надо примочки сделать, — с жалостью глядя на него, проговорила Маша.
— Ничего не надо, мне бы поспать… — Дядя Леша поднялся из-за стола, халат распахнулся на груди, и Степанида успела заметить, что и грудь у него в синяках и кровоподтеках.
— Дядя Леша, а что, если мы уйдем? — спросила Маша.
— Да, конечно, идите спокойно. Мне ничего не нужно.
И он ушел к себе.
— Здорово его отделали, — тихо произнесла Степанида.
— Ничего, главное — живой! — весело отозвалась Маша. — У меня просто камень с души свалился.
— У меня тоже, — призналась Степанида. — Я боялась, что…
— Ладно, все хорошо, что хорошо кончается. Идем гулять!
— Идем!
Но в этот момент зазвонил телефон. Маша взяла трубку и быстро заговорила по-французски, потом, прикрыв ладошкой трубку, шепнула:
— Степочка, подожди меня немножко, ладно?
И она густо покраснела. Ясно, ее парень звонит, сообразила Степанида и, кивнув, вышла на кухню. Хотя по-французски она не понимала, но пусть Маша щебечет на свободе. Зачем ее смущать? На кухне Степанида села за стол и налила себе минеральной воды. И вдруг взгляд ее упал на лежащую на полу потрепанную записную книжку. Она нагнулась и подняла ее. Судя по всему, книжка принадлежала дяде Леше. Степанида положила книжку на подоконник. Ей смертельно хотелось заглянуть в нее, но она знала — этого нельзя делать! Юлия Арсеньевна внушала ей, что читать чужие письма, заглядывать в чужие записи — последнее дело. Но книжка неодолима влекла ее. Степанида старалась даже не смотреть на нее и только молила бога, чтобы Маша поскорее закончила разговор. Борьба с собой вконец измотала Степаниду, но вот в дверях появилась Маша, румяная и веселая.
— Ну все, можем идти! — объявила она.
— Маш, у меня к тебе просьба, — нерешительно начала Степанида.
— Просьба? Валяй, говори!
— Я вот подняла с полу записную книжку, — Степанида глазами указала на нее, — это, наверное, твоего дяди книжка…
— Эта? Ну конечно!
— Ты не могла бы заглянуть в нее на букву Х.
— Опять тень Холщевникова? — засмеялась Маша и без всяких сомнений взяла в руки книжку. — Так, У, Ф, ага, вот Х… Нет тут никакого Холщевникова! Успокоилась?
— Вроде. Но ты… ты посмотри еще на Т.
— На Т? Ладно… Вот Турищев, Теплицкий, Тамара… А вот смотри — Т.Х. Может, это то, что мы ищем?
— Т.Х.? — взволновалась Степанида. — Тимофей Холщевников!
— Или Таня Храмова! Толя Харитонов! Тарас Харченко!
— Погоди с шутками! — перебила ее Степанида. — Там московский телефон?
— Нет. Тут какие-то буквы… сокращения… И потом… Понимаешь, это все записано наверняка уже тут, в Париже…
— Почему ты так решила?
— Потому что записано новой ручкой, ему мама подарила, тут совсем другие чернила. Вот смотри!
Степанида взяла книжку в руки. Действительно, чернила в последней записи были с лиловатым оттенком. А напротив букв Т.Х. значилось:
3. 13. 23. у. Б. с 12 до 15.
— Очень интересно, просто очень…
— Что? Что интересно? — заволновалась Маша.
— Маша, Холщевников, наверное, все-таки в Париже! Ты же сама говоришь — запись сделана новой ручкой! И твой дядя его знает! Наверняка!
— Ну почему обязательно Холщевников? — неуверенно спросила Маша.
— Потому что «потому» оканчивается на «у»!
— Степанида!
— Ничего не Степанида! Это Холщевников, я уверена на сто процентов! Только вот что значат эти цифры и буквы? Знаешь что? Давай-ка перепишем это все на бумажку и попробуем расшифровать, только не здесь, а на улице. Чего зря время терять?
Маша быстро переписала все на листок бумаги и сунула в карман.
Девочки в некотором смятении покинули квартиру.
— Значит, мы гулять не будем, да? Будем думать над этими писульками? — недовольным тоном осведомилась Маша. — Тогда пошли хоть посидим где-нибудь, в сквере например.
— А что, если поехать в какой-то там сад, а?
— В какой сад? В Люксембургский?
— Вот-вот, и в саду погуляем, и подумаем заодно. Чем плохо?
— Ты права, Степанида! Только Люксембургский сад далеко, мы с тобой лучше в Булонский лес подадимся, согласна?
— А он… он знаменитый?
— Кто? — не поняла Маша.
— Ну лес этот?
— Ага! Он жутко знаменитый! — рассмеялась Маша.
— Точно?
— Точно! Скажешь в Москве — гуляла в Булонском лесу, все тебе завидовать будут.
— Тогда согласна. А это настоящий лес?
— Как тебе сказать? Не очень, не дремучий. Скорее это парк, просто так называется.
Нагулявшись в Булонском лесу по аллеям и дорожкам, они наконец нашли укромное местечко и сели прямо на траву. Маша достала из кармана бумажку с цифрами и буквами.
— Дай-ка мне, — попросила Степанида, в задумчивости глядя на странную запись. — Ну вот тут понятно: с двенадцати до трех. Это похоже на адрес, какая-то улица…
— А что же тогда значат первые три цифры?
Степанида задумалась.
— Черт его знает… Хотя… Слушай, Машка, а что, если это значит, что на этой улице по вот этим числам, по третьим, тринадцатым и двадцать третьим, с двенадцати до трех что-то происходит, а?
— Что происходит? — испуганно спросила Маша.
— Может, там в это время бывает Холщевников, а? И к нему можно прийти по этим числам?
— Ты думаешь?
— Думаю, хотя не знаю… Выяснить бы, что это за улица… Кстати, завтра как раз тринадцатое! Ой, Машка, подумай!
— Ну, я не знаю, в Париже куча улиц на букву Б… Запросто можем попасть не на ту.
— А попасть нам туда надо позарез!
— Зачем?
— Как зачем? Как зачем? Тут же явно какое-то преступление, и Холщевников этот преступник!
— И ты надеешься его разоблачить?
— Надежда умирает последней! Знаешь, у Газманова такая песня есть?
— Не знаю.
— Ну и фиг с ней, с песней.
— Ой, Степа, я совсем забыла! Ты же собиралась мне что-то интересное рассказать, как раз когда вернулся дядя Леша.
— А… Да, собиралась.
— Так расскажи!
И Степанида, развалившись на травке в Булонском лесу, рассказала новой подружке историю странных подарков, которые кто-то посылал с Мотькой новым соседям.
— И это все правда? — пораженно спросила Маша.
— Чистая правда.
— Но разве так бывает?
— Еще и не так бывает.
— Что ты хочешь этим сказать?
— Ничего особенного, — загадочно улыбнулась Степанида.
— Ты мне не все рассказала, да?
— Почему? Про это дело — все!
— Про это дело? Значит, были еще и другие дела?
— Ну, в общем…
— Степанида! — взмолилась Маша. — Расскажи!
— Ну, у меня-то не так много дел, а вот у Мотьки с Аськой…[1]
— У твоей кузины и ее подружки, да?
— Да! У них знаешь сколько было дел! И каких!
— Ну расскажи!
— Ладно, так и быть, расскажу еще одну историю, но свою, а про Мотькины и Аськины дела пускай они сами рассказывают, а то выйдет, что я чужими успехами хвастаюсь. Вот слушай…
И она рассказала о странной истории с картиной импрессиониста Сислея.
— Невероятно! — время от времени восклицала Маша. — Просто не верится… Ой, нет, ты не обижайся, Степанида, но согласись…
— Я знаю, в это трудно поверить, — кивнула Степанида, — но, если ты приедешь в Москву, я тебя со всеми нашими познакомлю…
— Ой, теперь мне еще сильнее в Москву захотелось…
Девочки какое-то время сидели молча.
— Слушай, Маш, я вот что подумала… — нарушила молчание Степанида. — А что, если завтра твой дядя пойдет на ту самую улицу, а?
— И что?
— Проследить бы за ним…
— Зачем?
— Ну, выяснить все…
— Степа, ты считаешь, что дядя Леша — преступник?
— Нет, ничего такого я не считаю! Наоборот, он скорее всего жертва преступления. А в таком случае надо попробовать его спасти.
— Спасти? — ахнула Маша. — Ты думаешь, ему что-то угрожает?
— Не исключено. Ты же видела, какой он вернулся…
— Но, может, он и вправду подрался, он такой, он может, он вообще драчун.
— Может, и так…
— Но ты в это не веришь?
— Не верю!
— А что же ты думаешь?
— Я думаю, его для начала припугнули. Избили, но не смертельно.
— Зачем? Чего от него хотят?
— Кабы знать… Маш, могла бы ты как-нибудь исхитриться и спросить у своего дяди, кто такой Холщевников?
— Спросить-то я могу, но он… Он же спросит, откуда я про этого Холщевникова знаю. И что я ему скажу?
