Александр Чуркин - Литературно-художественный альманах «Дружба», № 4
«Уважаемый господин Байер!
Вследствие того, что правительство Немецкой Федеральной Республики вынесло решение о роспуске так называемого Союза пострадавших от нацизма и постановило, ради других, более важных расходов, прекратить выдачу пенсии членам этого Союза, с искренним сожалением сообщаем, что в дальнейшем пенсия Вам выплачиваться не будет.
С уважением
(подпись неразборчива)».
— А на что же я буду жить? — спросил Байер почтальона Грейфа.
Но разве мог это знать почтальон Грейф?
— Ах, негодяи! — вскричал Эдуард Байер. — Послушайте, но ведь это же гнусно…
И он закашлялся так, будто в его груди что-то разрывалось.
У него были бледные руки с проступающими голубыми жилками и худощавое лицо, которое исказили боль и негодование.
А почтальон Грейф, кивая головой, сказал:
— У меня была в Америке одна дальняя родственница, которая умерла там в полной нужде, как это с интеллигентами бывает. В таких случаях, как ваш, моя родственница говорила: «C'est la vie».[18] Она в совершенстве владела французским языком.
Почтальон Грейф был государственный служащий и очень дорожил своей службой.
Эдуард Байер долго прислушивался, как почтальон спускался с лестницы, и ощущал сильный голод…
Для этого повествования важно, что на лестнице почтальон Грейф встретился с неким молодым человеком, которого звали Иоганн Штраус. Юному Иоганну Штраусу было девять лет, и он ничем не отличался от других мальчиков. С почтальоном Грейфом он водил знакомство, потому что через него узнавал, в чьей квартире на Желтой улице, которую обслуживал почтальон, можно найти новую иностранную марку. Уже говорилось, что юный Иоганн Штраус был такой же мальчик, как все другие, а это значит, что он играл в футбол, терпеть не мог девчонок и собирал марки.
Он подождал почтальона Грейфа у ворот и вежливо его приветствовал:
— Мое почтение, господин Грейф.
— Отстань, — сказал почтальон. — Мне сегодня не до тебя. — И укоризненно добавил: — У людей сейчас почва под ногами колеблется, а ты тут пристаешь со всякими глупостями.
— Как это — почва под ногами колеблется? — рассмеялся мальчуган и посмотрел себе под ноги — что-то там происходит с этой почвой.
Но почтальон Грейф казался задумчивым, он с досадой сплюнул и пробурчал себе под нос: «Бедняга Байер… Прохвосты!»
Так почтальон Грейф отвел душу, хотя и был государственный служащий. Очевидно, он воображал, что его никто не услышит. Но только… Но только Иоганн Штраус его услыхал. А так как дело касалось господина Байера, он мгновенно забыл обо всем на свете. Потому что между Иоганном Штраусом и господином Байером существовали отношения, которых, на первый взгляд, никто и не предполагал.
Первая встреча между ними произошла во время ежедневных послеобеденных прогулок старого пенсионера в Веддингском парке. Можно сказать, что здесь дело ни в коем случае не шло о таком знакомстве, как это рекомендуют правила хорошего тона.
В один прекрасный зимний день молодой человек с музыкальным именем Иоганн Штраус сбил снежным комом фуражку господина Байера, и этот ветхий предмет был сотрясен ударом прямо в своей основе. Фуражка упала на землю, и господин Байер ее поднял, отряхнул и улыбнулся виновнику, который стоял поодаль, ощетинившись и немного испуганный, в полной готовности к тактическому отступлению, если этого потребуют обстоятельства.
— Ну, всё в порядке, — сказал господин Байер. — Она уже опять у меня на голове, и ничего с ней не случилось. Подойди ближе, мальчик.
Иоганн Штраус подошел.
— Вы будете меня таскать за ухо? — спросил он осторожно.
— Не буду тебя таскать за ухо, — ответил господин Байер. — Я не таскаю за уши.
А когда из дальнейших разговоров выяснилось, что мальчуган собирает марки, он дал ему зеленую африканскую марку с жирафой; неизвестно, как она к нему попала. И впервые за всю свою короткую жизнь Иоганн Штраус почувствовал то, что взрослые называют укоры совести, и захотел искупить свою вину. Только он хорошо не знал, как…
Пока он лишь вежливо здоровался с господином Байером, что было не в соответствии с законами, которыми Иоганн Штраус руководствовался в пору своего беспокойного детства; а когда они познакомились ближе, стал приносить ему булки и молоко.
Весной, летом и осенью они сидели со старым Эдуардом Байером под зеленым каштаном, и здесь Иоганн Штраус узнал об очень давних и очень интересных вещах. Узнал о том, как господин Байер был моряком и возил из Индии в Гамбург кофе, как учился правде, как дрался на баррикадах в славном восемнадцатом году, как был знаменосцем партии и как любил свою жену Луизу.
Конечно, о том, какие тут шли разговоры, мы скажем вам в другой раз, — подробнее мог бы рассказать собственно только зеленый каштан. Но каштаны говорить не умеют. Так или иначе, но однажды отец Иоганна Штрауса, лойяльный и преданный всем правительствам обыватель, был вызван в канцелярию директора школы № 5 и здесь заслуженно отчитан за недостаточный родительский надзор. В канцелярии директора школы № 5 отец Штрауса с волнением слушал сообщение о том, что его недостойный сын установил в классе на кафедре маленький красный флажок и что истоки этого преступления директор школы видит там, где оно могло возникнуть, а именно у подножия родительского очага. Невиновность отца Штрауса никогда уже после этого не была восстановлена, и по сегодняшний день он значится в списках западноберлинской полиции как человек, подозреваемый в дурном направлении.
Но от вашего внимания, наверно, не ускользнуло, что мятежный дух Иоганна Штрауса родился из разговоров под старым каштаном. Решающее слово здесь имел господин Байер, хотя он никогда и не предполагал, как мы допускаем, что дело примет столь революционный оборот.
Случилось так, что маленький Иоганн Штраус был исключен из школы. В тот же день его дома выпороли. Он держался с упрямством, молча глотал слезы и упорно не отвечал родителям на вопросы такого принципиального характера, как: «Что из тебя выйдет?» — хотя хорошо знал, что из него выйдет. Он будет возить кофе из Индии в Гамбург, а потом будет сражаться на баррикадах. Если господин Байер мог это делать, — почему бы не сделать того же Иоганну Штраусу?
Он перешел в новую школу. Но если вы думаете, что он исправился, вы глубоко ошибаетесь. Он и для новой школы заготовил красные флажки и только своевременное вмешательство господина Байера предупредило очередную катастрофу, которая на этот раз могла иметь самые непредвиденные последствия.
— Но — ведь красный флаг — это хороший флаг? — спросил Иоганн Штраус, когда господин Байер убеждал его в неуместности таких действий.
— Да, — отвечал господин Байер, — ты ведь это сам знаешь.
— А если это хороший флаг, почему же я не могу его повесить куда хочу?
— Не торопись, — поучал его Эдуард Байер, — выжди подходящий момент.
И разъяснял своему нетерпеливому приятелю правила терпения.
Следует сказать еще, что по инициативе господина Байера мальчик начал посещать Дом пионеров в Лихтенберге, в демократическом секторе Берлина. Так Иоганн Штраус впервые перешел черту. Он стал членом сразу трех кружков: фотографического, исторического и столярного. Чем больше человек знает, тем он больше человек, говорил ему господин Байер.
Всё это держалось в большой тайне, и отец Иоганна Штрауса, который был сапожником, в глубине души был убежден, что сын его станет адвокатом.
Но какой бы это был адвокат!
На следующий день после трагического посещения почтальона в квартире Байера зазвонил звонок, и господин Байер пошел открывать дверь. Это был Иоганн Штраус.
— Не сердитесь, господин Байер, — сказал он. — Мне очень неприятно, что я вас разбудил, но вы забыли положить деньги в условленном месте.
— Нет, дружок, я не забыл, — отвечал господин Байер, — но мне нечего было туда класть.
Потом он дал Иоганну Штраусу прочесть письмо с неразборчивой подписью, и его маленький приятель возмущенно воскликнул:
— Человек, который столько терпел!.. И боролся… А они вдруг…
Господин Байер погладил белокурую голову мальчугана, но, очевидно, не должен был этого делать, потому что неожиданно жгучая волна горечи залила Иоганна Штрауса и из глаз его хлынули горькие слезы.
— Что же теперь будет? — спросил Иоганн Штраус, когда немного успокоился.
— Не знаю, — отвечал Эдуард Байер. — Что касается меня, я уже стар. Я свое прожил. Что я… Я уже и так никуда не годен. Но ты должен хорошо учиться. Чем больше человек знает, тем он больше человек!
И его щеки, покрытые желтоватым румянцем, вдруг разгорелись, и господин Байер выпрямился и поглядел через окно вдаль — на светлое небо и огромный мир, лежащий под ним.
