Александр Чуркин - Литературно-художественный альманах «Дружба», № 4
Когда в 1929 году в Америке разгорелась грандиозная стачка рабочих, во главе 100 000 ньюйоркских забастовщиков был Фостер, к тому времени закаленный вождь рабочего класса Америки.
Фостер девятнадцать раз сидел в тюрьмах по приговорам послушного капиталистам судейского аппарата, десятки раз рисковал жизнью, выступая всегда защитником трудящихся и другом Советского Союза. А когда его недавно спросили, — как бы он поступил, если бы ему представился случай начать жизнь сначала, Фостер подумал, улыбнулся и сказал, что сделал бы всё, что он сделал в этой жизни, но только постарался бы больше читать и учиться.
На вопрос о Китае Фостер ответил, что американские капиталисты готовы любить Китай только как золотое поле для извлечения огромных прибылей, в то время как рабочие всего мира видят в гражданах свободной Китайской Республики своих родных братьев.
Великой заслугой Фостера является то, что он неустанно и мужественно пользовался каждым случаем своего публичного выступления, чтобы доказывать, подчеркивать, как важно для американских трудящихся крепить и развивать дружбу с Советским Союзом.
Огромна популярность Фостера. Народ любит его за неустрашимость и мужество, с которым он всегда переносит свои невзгоды, за чуткость к чужим страданиям, за верность великим идеям коммунизма.
Жизнь Уильяма Фостера представляет собой богатейший материал для писателя. Он сам рассказал о переживаниях, определивших его мировоззрение коммуниста, в книге, изданной в Нью-Йорке и называющейся «Странички жизни». Рабочая печать Америки встретила эту книгу с энтузиазмом, характеризуя ее, как «подлинную историю жизни сына американского народа».
Ниже приводится глава из его книги, посвященная пребыванию Фостера в торговом флоте.
У. Фостер
Странички жизни моряка
В течение нескольких лет, проведенных мною в плавании, я работал на четырех английских торговых судах: «Пегас», «Черный Принц», «Алльянс» и «Графство Кардиган». Почти два раза объездил я вокруг земного шара, подолгу останавливаясь в значительных гаванях Африки, Австралии и Южной Америки. Я страстно полюбил море и не хвастаясь скажу, что стал квалифицированным моряком, которому поручались ответственные задания, вплоть до крепления мачты.
В первый день на борту «Пегаса» помощник капитана выстроил всю команду на палубе и приказал сделать два шага вперед тем, кто плавает впервые.
Несколько человек выступило вперед, но я решил не показывать того, что являюсь новичком, и сразу же попытать свои силы и счастье.
И вот мне, наряду с опытными моряками, выпало на долю взобраться на мачту, на «подножие ангелов», по выражению моряков.
Колени у меня дрожали, голова кружилась, я искренно считал себя погибшим, но справился и не обнаружил своего внутреннего замешательства. Зато потом лазание наверх уже не страшило меня, хотя на судах, на которых я плавал, — да и многих других, понаслышке, — было много несчастных случаев. Грязные, скользкие, притом непрочные канаты и веревочные лестницы были причиной падений, падений смертельных или с тяжелыми увечьями.
Так же часты, как падения, бывали случаи гибели матросов во время бури от захлестнувшей волны, которая уносила одного или нескольких человек сразу, таинственно и бесшумно. Когда мы, на «Пегасе», приближались к мысу Козерога, океан отчаянно бесновался и бурлил. Мы работали на палубе по грудь в воде, и навстречу нам продолжали идти волны, огромные, оглушающие серозеленые водяные гиганты, ударяющие по кораблю, как Ниагарский водопад.
В этот день на перекличке не оказалось двоих из моей вахты, норвежца Оле и француза «Френчи», настоящего имени которого никто из нас не знал.
Я оцепенел от ужаса. Двое из моей вахты пошли ко дну! Капитан объяснил, что, если бы он даже видел собственными глазами, как их смывает с палубы, он ничего не смог бы сделать — ни остановить, ни повернуть корабль, — для этого море было слишком бурным.
Оле и Френчи плавали на «Пегасе» впервые, и никто из команды не успел узнать их местожительства, имеют ли они семью и т. д. Капитан и помощники не проявляли никакого интереса к трагической гибели двух человек. Команда вахты, по старинному обычаю, разыграла между собой в лотерею скудные пожитки обоих матросов, никому неведомых, никем не воспетых, преждевременно унесенных в могилу, наряду с тысячами таких же безвестных пролетариев, «не вернувшихся из плавания».
МОРЯК ПОНЕВОЛЕНа нашем «Пегасе» и без того был недобор команды. Условия жизни на торговых судах были такими тяжелыми, что часто нельзя было найти желающих отправиться в плавание: ничтожное жалованье, мерзкое питание и издевательское отношение со стороны офицерского состава.
В таких гаванях, где не находилось желающих, капитаны судов, с помощью местных трактирщиков, похищали подходящих по комплекции и возрасту людей. Это на морском языке называлось «шанхаить».
Каждый старый моряк знает десятки, если не сотни, случаев «шанханрования» людей.
По дороге в Кэптаун (Южная Африка) наш капитан решил в одном из портов Тихого океана набрать шесть человек. Наступила ночь. Приближался час отплытия, а еще никто из пополнения не появился. Капитан нетерпеливо ходил взад и вперед по своему мостику, вахтенным было приказано зорко следить, не приближается ли буксир или лодка.
Наконец, в полном мраке, причалила лодка, которой командовал пользовавшийся дурной славой хозяин одного из портовых притонов. Он привез шесть человек, которые были все пьяны. Двое были в таком состоянии, что без посторонней помощи не могли взобраться на палубу. Втащенные наверх, они тотчас же заснули, совершенно не отдавая себе отчета в том, куда они попали.
Через час мы снялись с якоря и двинулись в наш долгий, долгий путь вокруг мыса Козерога к Южной Африке.
Наутро пятеро новоприбывших кое-как приступили к работе, но один, с большой ножевой раной на голове, не был в состоянии подняться.
Из того факта, что капитан распорядился дать ему отлежаться, мы все сделали вывод, что ему отлично известны условия, при которых раненый попал на борт. Мы слишком хорошо знали своего капитана, чтобы заподозрить его в сентиментальности.
Только спустя двое суток незнакомец пришел в себя и слез с койки, куда мы его уложили. Вокруг его раны обильно запеклась кровь, и он шатался от слабости и морской болезни.
Трудно передать изумление на его лице, когда он увидал себя на борту корабля, а когда мы ему сказали, что это за судно и куда оно отправляется, он тут же упал на палубу и зарыдал.
Мало-помалу он рассказал нам свою историю. Звали его Эриксон, он был американцем и работал лесорубом на ферме недалеко от порта. Зайдя «с получки» распить стаканчик в кабачок, он познакомился с человеком, сидевшим за соседним столиком. Что было потом, он не помнит. Судя по тому, как долго продолжалось его бессознательное состояние, я понял, что трактирщик влил ему в виски снотворные капли, а рану Эриксон, наверно, получил от него же, в порядке перестраховки.
Отчаяние Эриксона вызывалось тем, что в портовом городке, где он был похищен, оставалась его жена и трое детей, которые не имели понятия о постигшей его судьбе.
Но как Эриксон ни молил капитана спустить его на берег в одном из калифорнийских портов, капитан и слышать об этом не хотел. Для всего начальства Эриксон был самым непокорным из «шанхаированных» матросов, но его настроение не могло ни в малейшей степени изменить его судьбу. Его имя было вписано в судовой журнал, до окончания рейса он стал одним из винтиков «Пегаса», и тут ничего нельзя было поделать.
Эриксону пришлось подчиниться, и первое известие, которое он послал своей семье, было шесть месяцев спустя, из Кэптауна.
Как попасть домой? Американский консул в Кэптауне наотрез отказался ему помочь, и Эриксон нанялся на пароход, отплывающий в Англию, рассчитывая в Ливерпуле устроиться на пассажирский пароход, который привезет его домой.
ЖИВЫЕ ГАЛЕТЫИсточником больших страданий команды на английских торговых судах была пища, недостаточная по количеству и отвратительная по вкусу.
Богатейшие пароходные компании всячески обирали матросов: нанимали недостаточное количество рабочих рук, выплачивали мизерное жалованье и наживались на кормежке.
Нигде я не видал таких прозрачно тонких ломтиков мяса и сыра, какие мы получали в плавании. Соленое мясо было кониной, в этом каждый из нас готов был поклясться, а мясные консервы моряки единодушно называли «Гарриэт Лэйн», в память одной англичанки, которую ее муж, мясник, зарезал и, превратив труп в консервы, продал пароходной компании.
Возможно, что никакой Гарриэт Лэйн не существовало и случай этот легендарен, но характерно, что эта легенда и прозвище, данное консервам, обежало весь английский торговый флот моего времени.
