Люси Монтгомери - Эмили из Молодого Месяца. Восхождение
Весной мне хочется писать стихи больше, чем в любое другое время года. Мистер Карпентер советует бороться с этим желанием. По его словам, ничто в этом мире не привело к появлению большего количества макулатуры, чем весна.
Во всем, что говорит мистер Карпентер, есть характерный привкус язвительности.
********
1 мая, 19~
Дин уже дома. Вчера он приехал к своей сестре, а сегодня вечером был здесь, в Молодом Месяце, и мы гуляли в саду, по дорожке мимо солнечных часов, туда и обратно, и разговаривали. Как славно, что он снова здесь — с его таинственными зелеными глазами и выразительным ртом.
У нас состоялся долгий разговор. Мы говорили об Алжире, и о переселении душ, и о кремации, и о профилях... Дин говорит, что у меня прекрасный профиль — «настоящий греческий». Мне всегда нравятся комплименты Дина.
— Утренняя звезда, как ты выросла!— воскликнул он, увидев меня. — Прошлой осенью я покидал ребенка... а теперь нахожу женщину!
(Через три недели мне исполнится четырнадцать, и я довольно высокая для своего возраста. Дин, как кажется, этому рад... в отличие от тети Лоры, которая всегда вздыхает, когда выпускает ткань из складочек на моих платьях, и считает, что дети растут слишком быстро.)
— «Так проходит время», — сказала я, цитируя девиз на циферблате солнечных часов и чувствуя себя умудренной опытом.
— Ты почти с меня ростом, — сказал он, а затем добавил с горечью: — Хотя, разумеется, Кривобок Прист не слишком внушительного роста.
Я всегда избегаю любого упоминания о его плече, но на этот раз не могла промолчать:
— Дин, пожалуйста, не язвите на собственный счет... по крайней мере, когда говорите со мной. Я никогда не думаю о вас как о Кривобоке.
Дин взял меня за руку и взглянул мне прямо в глаза, словно пытаясь читать в моей душе.
— Ты уверена в этом, Эмили? Разве у тебя не возникает желания видеть меня не хромым... и не кривобоким?
— В том, что касается вашей жизни, да, — ответила я, — но в том, что касается моей, тут нет никакой разницы... и никогда не будет.
— И никогда не будет!— Дин выразительно повторил эти слова. — Если бы я был уверен в этом, Эмили... если бы я только был уверен в этом.
— Вы можете быть уверены, — горячо заявила я. Я была раздражена, так как он, похоже, сомневался в моей искренности... однако что-то в выражении его лица вызвало у меня некоторое смущение. Я вдруг вспомнила тот день, когда он снял меня с утеса в бухте Молверн и сказал, что моя жизнь принадлежит ему, так как он ее спас. Мне не нравится мысль о том, что моя жизнь может принадлежать кому-то, кроме меня самой... Я не хочу, чтобы она принадлежала даже Дину, как бы он мне ни нравился. А в некоторых отношениях Дин нравится мне больше, чем любой другой человек на свете.
Когда стемнело, на небе появились звезды, и мы рассматривали их в отличный новый бинокль Дина. Это было так увлекательно! Дин знает о звездах всё... мне кажется, он знает всё обо всём. Но, когда я сказала ему об этом, он ответил:
— Есть один секрет, в который я не проник... за то, чтобы раскрыть его, я охотно отдал бы все мои знания... один секрет... возможно, он навсегда останется для меня секретом. Как осуществить... как осуществить...
— Что? — спросила я с любопытством.
— Мою заветную мечту, — словно во сне, заключил он, глядя на мерцающую звезду, которая, казалось, висела на самой вершине одной из Трех Принцесс. — Сейчас она кажется мне такой же манящей и недостижимой, как эта сверкающая, словно бриллиант, звезда. Но... кто знает?
Как я хотела бы узнать, чего Дин так сильно хочет...
********
4 мая, 19~
Дин привез мне из Парижа прелестную папку для бумаг, и я переписала на внутреннюю сторону ее обложки мою любимую строфу из стихотворения «Горечавка». Я буду перечитывать ее каждый день и вспоминать мою клятву «подняться альпийскою тропой» и вписать мое имя «в заветную скрижаль». Я начинаю понимать, что карабкаться придется долго, хотя прежде я, похоже, рассчитывала воспарить на сверкающих крыльях прямо к «вершинам славы». Мистер Карпентер заставил меня отказаться от этой безрассудной надежды.
— Цепляйся ногтями и зубами — это единственный способ добиться успеха, — говорит он.
Прошлой ночью, лежа в постели, я придумала несколько прелестных названий для тех книг, которые напишу в будущем: «Леди высшей пробы», «Верен чести и обету», «О чудная бледная Маргарет» (это из Теннисона), «Славный род Вир де Вир» (оттуда же) и «Королевство у моря»[12].
Если бы только мне теперь подобрать сюжеты, которые соответствовали бы этим названиям!
Сейчас я пишу рассказ «Дом среди рябин» — на мой взгляд, тоже очень хорошее название. Но любовные объяснения мне пока еще не удаются. Все придуманные мной разговоры такого рода, как только они перенесены на бумагу, начинают казаться такими отвратительно церемонными и глупыми, что приводят меня в ярость. Я спросила Дина, не может ли он — как давно обещал — научить меня писать их правильно, но он сказал, что я еще слишком молода... сказал тем таинственным тоном, который всегда наводит на мысль, что в его словах есть какой-то скрытый смысл. Я тоже хотела бы уметь говорить так многозначительно — это делает говорящего очень интересным.
Сегодня вечером, когда я вернулась из школы, мы с Дином сели на каменной скамье в саду, чтобы вместе перечитать «Альгамбру»[13]. Эта книга всегда вызывает у меня такое чувство, словно я открыла маленькую дверцу и шагнула прямо в волшебную страну.
— Как я хотела бы увидеть Альгамбру!— сказала я.
— Когда-нибудь мы поедем посмотреть на нее... вместе, — отозвался Дин.
— Ах, это было бы прелестно!— воскликнула я. — Вы думаете, Дин, нам это когда-нибудь удастся?
Прежде чем Дин успел ответить, из рощи Надменного Джона донесся «сигнал» Тедди — очаровательная маленькая мелодия из двух коротких высоких звуков и одного длинного и низкого, которую он всегда высвистывает, чтобы позвать меня к себе.
— Извините, Дин... я должна идти... Тедди зовет меня, — сказала я.
— Ты всегда должна идти, когда Тедди зовет? — спросил Дин.
Я утвердительно кивнула и объяснила:.
— Он зовет меня так только тогда, когда я ему особенно нужна, и я обещала, что обязательно приду, если только смогу.
— Ты особенно нужна мне!— возразил Дин. — Я пришел сюда в этот вечер только для того, чтобы читать вместе с тобой «Альгамбру».
И я вдруг почувствовала себя очень несчастной. Мне ужасно хотелось остаться с Дином, но я чувствовала, что должна идти к Тедди. Дин остановил на моем лице пронзительный взгляд, а затем захлопнул «Альгамбру» и сказал:
— Иди.
Я ушла... но почему-то казалось, что вечер испорчен.
********
10 мая, 19~
Я прочла три книги, которые Дин одолжил мне на этой неделе. Одна из них была как розовый сад... очень приятная, но чуточку приторная. А другая — как сосновый лесок на горе... полна пряного смолистого аромата... она понравилась мне, но вызвала чувство, похожее на отчаяние. Она так великолепно написана... я знаю, мне никогда не написать ничего подобного. А еще одна... она была как грязный хлев. Дин дал ее мне по ошибке. Он очень рассердился на себя, когда это обнаружил — рассердился и огорчился.
— Звезда... Звезда... я никогда не дал бы тебе подобную книгу... всему виной моя проклятая невнимательность... прости меня. Эта книга дает верную картину некоего мира... но не твоего — слава Богу!.. и никакого другого мира, гражданином которого ты когда-либо будешь. Звезда, обещай мне, что забудешь эту книгу.
— Забуду, если смогу, — сказала я.
Но не знаю, удастся ли мне забыть. Она совершенно отвратительна. Я не могу быть счастливой, с тех пор как прочитала ее. У меня такое чувство, словно я замарала руки и никак не могу отмыть их дочиста. А еще у меня другое странное чувство, словно за моей спиной закрылись какие-то ворота, оставив меня в новом, незнакомом мире, которого я до конца не понимаю и который мне не нравится, но по которому мне придется путешествовать.
Сегодня вечером я попыталась описать Дина в моей «книжке от Джимми», куда я обычно заношу описания характеров. Но это мне не удалось. То, что у меня получилось, скорее можно назвать фотографией, но не портретом. Есть в Дине нечто такое, что выше моего понимания.
Дин сделал на днях мой снимок при помощи своего нового фотоаппарата, но был не слишком доволен результатом.
— Здесь ты сама на себя не похожа, — покачал он головой, — но, разумеется, никому никогда не сфотографировать звездный свет.
Затем он добавил — довольно резко, как мне показалось:
— Скажи этому чертенку Тедди, чтобы он не изображал твое лицо на всех своих рисунках. Он не имеет права вставлять тебя во все, что рисует.
