Люси Монтгомери - Эмили из Молодого Месяца. Восхождение
— Три увы в одном абзаце! Да будь оно только одно, и то показалось бы лишним в наши дни! «Более непреодолимый»... Эмили, ради всего святого, пиши по-английски! Такие фразы непростительны!
Тут он был прав. Я сама поняла это, и стыд, словно алая волна, залил меня с головы до пят. Затем, исправив синим карандашом почти каждое предложение, и высмеяв почти все мои утонченные выражения, и найдя недостатки в строении большинства моих фраз, и заявив мне, что я слишком люблю «умствовать» во всей моей писанине, он отшвырнул тетрадку в сторону, схватился за волосы и простонал:
— Где уж тебе писать! Бери ложку, девчонка, и учись варить!
Затем он удалился, большими шагами, бормоча «проклятья, не громкие, но страшные»[11]. Я подобрала мое бедное сочинение, не испытывая особенной печали. Готовить я уже умею и немного разобраться в характере мистера Карпентера тоже успела. Чем лучше мои сочинения, тем яростнее он их критикует. Так что это сочинение оказалось, должно быть, совсем неплохим. Но он так сердится и досадует, когда видит, где я могла бы написать еще лучше, но не написала... из-за собственной беспечности, лени или равнодушия — так он думает. А он не выносит людей, которые могли бы сделать что-то лучше и не сделали. И он не стал бы уделять столько времени моим сочинениям, если бы не надеялся, что со временем я смогу добиться успеха.
Тетя Элизабет неодобрительно относится к нашему новому священнику, мистеру Джонсону. Она считает, что его теологическая система не может считаться здравой. В своей проповеди в прошлое воскресенье он сказал, что в буддизме есть нечто хорошее.
— Этак он скоро найдет что-нибудь хорошее и в папизме, — с негодованием заявила тетя Элизабет за обеденным столом.
Но, возможно, в буддизме все же есть что-то хорошее. Надо будет обязательно спросить об этом Дина, когда он вернется домой.
********
2 марта, 19~
Сегодня мы все были на похоронах — умерла старая миссис Сара Пол. Я люблю ходить на похороны. Но, когда я сказала об этом вслух, тетя Элизабет взглянула на меня с ужасом, а тетя Лора воскликнула: «О, Эмили, дорогая, что ты!» Мне, пожалуй, даже нравится шокировать тетю Элизабет, но всегда бывает неловко, если случается чем-нибудь встревожить тетю Лору... она такая милая... так что я объяснила... вернее, попыталась объяснить. Порой бывает очень трудно что-нибудь объяснить тете Элизабет.
— Похороны всегда интересны, — сказала я. — И к тому же забавны.
Боюсь, что этими словами я лишь подлила масла в огонь. Но ведь тетя Элизабет не хуже меня знает, что было забавно смотреть на некоторых из родственников миссис Пол, которые ссорились с ней годами и ненавидели ее — хоть она и мертва, надо сказать, что при жизни ее нельзя было назвать приятной особой!— сидели, прижав платки к глазам и притворялись, будто плачут. И я отлично знала, о чем каждый из них думал в это время. Джейк Пол пытался угадать, не получит ли он хоть что-нибудь по завещанию от старой карги... а Элис Пол, которая не могла даже рассчитывать ни на какое наследство, очень надеялась, что и Джейку ничего не достанется. Ее такой исход вполне удовлетворил бы. А жена Чарлза Пола думала, как скоро после похорон можно будет приступить к переделке дома, чтобы это не выглядело неприлично — она давно настаивала на этой переделке, но миссис Сара Пол была против. А тетушка Мин беспокоилась, хватит ли пирожков с мясом на такую ораву дальних родственников — она никак не ожидала, что их столько приедет, и совсем не хотела никого из них видеть. А Лизетта Пол пересчитывала присутствующих и была очень раздражена, так как народу собралось меньше, чем на похороны жены Генри Листера, которые состоялись на прошлой неделе. Когда я сказала обо всем этом тете Лоре, она серьезно ответила:
— Быть может, Эмили, все это правда, — (она прекрасно знала, что это так!), — но почему-то представляется не совсем... приличным для такой молодой девушки, как ты... быть... э-э-э... короче, замечать такие вещи.
Однако, я не могу не замечать их. Милая тетя Лора всегда так жалеет людей, что не замечает их забавных черт. Но на похоронах я видела и другое. Я видела, что маленький Зак Фритц, которого миссис Пол усыновила и к которому была очень добра, совершенно убит горем и что Марте Пол очень горько и стыдно вспоминать о своей давней жестокой ссоре с миссис Пол... а еще я видела, что лицо самой миссис Пол, такое вечно недовольное и сердитое при жизни, в гробу стало умиротворенным, величественным и даже красивым... словно Смерть наконец принесла ей удовлетворение.
Да, похороны — это действительно интересно.
********
5 марта, 19~
Сегодня идет легкий снежок. Мне нравится смотреть, как снег летит косыми полосами на фоне темных деревьев.
Мне кажется, что я сделала сегодня доброе дело. Сегодня к нам приходил Джейсон Мерроубай — помогал кузену Джимми пилить дрова... и я видела, как он украдкой зашел в свинарник и сделал пару глотков из бутылки виски. Но я никому об этом ни слова не сказала. Вот это и был мой хороший поступок.
Возможно, мне следовало сказать об этом тете Элизабет, но, если бы я сказала, она никогда его больше не наняла бы, а ему, чтобы обеспечить его несчастную жену и детей, нужна любая работа, какую только можно получить. Я нахожу, что не всегда легко решить, хороши твои поступки или плохи.
********
20 марта, 19~
Вчера тетя Элизабет очень рассердилась, так как я не захотела написать некролог в стихах для старого Питера Дегира, умершего на прошлой неделе. Миссис Дегир пришла к нам в Молодой Месяц и обратилась ко мне с такой просьбой. Я не захотела... и даже пришла в негодование. Я чувствовала, что такой некролог на заказ стал бы профанацией моего искусства... хотя, разумеется, я не сказала этого миссис Дегир. Во-первых, ей было бы неприятно, а во-вторых, она скорее всего не поняла бы, что я имею в виду. Даже тетя Элизабет не поняла меня, когда после ухода миссис Дегир я попыталась объяснить причины моего отказа.
— Ты пишешь кучу чепухи, которая никому не нужна, — сказала она. — Думаю, один раз ты вполне могла бы написать и нечто нужное. Это доставило бы удовольствие бедной старой Мэри Дегир. «Профанация твоего искусства» — надо же такое выдумать! Если уж ты хочешь что-то объяснить, Эмили, почему не говорить дельно?
Я стала «говорить дельно».
— Тетя Элизабет, — продолжила я серьезно, — ну как могла бы я написать для нее этот некролог в стихах? Я не могу написать неправду ради того, чтобы доставить кому-то удовольствие. А о старом Питере Дегире, как вы сами знаете, нельзя сказать ничего такого, что было бы одновременно и хорошим, и правдивым!
Тетя Элизабет прекрасно это знала, но все равно, услышав мои слова, пришла в замешательство, и ее недовольство лишь усилилось. Она так меня рассердила, что я поднялась к себе в комнату и написала некролог в стихах о Питере, исключительно для своего собственного удовольствия. А это, действительно, большое удовольствие написать правдивый некролог о том, кто тебе не нравится. Не то чтобы я испытывала особую неприязнь к Питеру Дегиру — я просто презирала его, как все остальные. Но тетя Элизабет меня разозлила, а я, когда разозлюсь, могу писать очень язвительно. И тут я снова почувствовала, как моей рукой водит Нечто... но совсем другое Нечто... какое-то злое, язвительное Нечто, которому доставляет удовольствие высмеивать бедного, ленивого, нерадивого, неумелого, глупого старого ханжу Питера Дегира. Мысли, слова, рифмы — все, казалось, явилось само собой, пока Нечто посмеивалось про себя.
Я решила, что стихотворение вышло очень остроумным, и не смогла противиться искушению взять его сегодня с собой в школу и показать мистеру Карпентеру. Я предполагала, что ему понравится... и думаю, ему действительно понравилось — отчасти, но, прочитав стихи, он отложил листок в сторону, взглянул на меня и сказал:
— Есть, я полагаю, нечто приятное в том, чтобы писать сатиры на неудачников. Бедный старый Питер был неудачником... а теперь он мертв... и Создатель, возможно, окажется милосерден к нему... но не его ближние. Когда я умру, Эмили, ты будешь так же язвительно писать обо мне? У тебя талант на такие вещи... о да, ты проявила его здесь... написано очень остроумно. Ты способна живописать слабости, глупости, изъяны человека с блеском, совершенно необыкновенным — для девочки твоего возраста. Но... стоит ли заниматься этим, Эмили?
— Нет... нет, — пробормотала я. Мне было так стыдно и горько, что захотелось убежать и расплакаться. Я пришла в ужас оттого, что мистер Карпентер думает, будто я когда-нибудь смогу написать такое о нем — после всего, что он для меня сделал.
— Вот именно. Не стоит, — сказал мистер Карпентер. — В жизни есть место для сатиры... существуют пороки, которые можно только выжечь каленым железом... но предоставь это занятие гениям. Лучше исцелять, чем причинять боль. Нам, неудачникам, это хорошо известно.
