Михаил Львовский - «В моей смерти прошу винить Клаву К.»
— У тебя туфли жмут? — спросил я Клаву.
— Нет, а что?
— Удостоился, — и я слегка прижал её руку.
Она потянулась к моему уху и я услышал:
— Ты очень глупый.
Это тоже она сделала для того, кто шёл сзади.
Когда на перекрёстке Тане с Лавриком надо было сворачивать, мы остановились и помахали им руками.
Остальную дорогу между мной и Клавой дистанция была примерно с метр. Я пытался её сократить, но дистанция почему-то не сокращалась. Причём очень трудно было понять, как это Клаве удаётся. Она маневрировала так искусно, что невозможно было даже заподозрить умысел.
Возле парадного я попытался Клаву поцеловать. Девятый класс всё-таки. И кое-что между нами уже было. Но она отшатнулась.
— Почему? — спросил я.
— У меня нет ангины, — ответила Клава, и я услышал, как стучат её каблуки по ступенькам лестницы.
В этот вечер я пришёл домой раньше обычного; во-первых, потому, что Лаврику детское время показалось не детским, а во-вторых, потому что прощание с Клавой было короче, чем всегда.
Мама сидела в халате с кружевными штучками, сшитом для неё Верой Сергеевной, и смотрела телевизор. На голубом экране шла пальба из автоматов, взрывались роскошные автомобили и люди в модных костюмах гибли как мухи. Отец под настольной лампой с замысловатым абажуром из той стопки, которую я недавно чуть не сшиб в Клавиной комнате, пытался в альбоме для рисования запечатлеть мамины черты в момент наивысшего духовного подъёма.
Конечно, обои в нашей квартире уже менялись не раз, и теперь папины картины висели в аккуратно застеклённых рамках. Никаких ковбоев и голых красавиц. В основном пейзажи и мама во всех ракурсах. На одной из картин была изображена покрытая снегом шелковица и две фигурки мальчика и девочки, которые, взявшись за руки, уходили куда-то в непроницаемую мглу метели.
Я посмотрел на эту картину и чуть не разревелся.
— Рановато изволили, — сказал папа. — Что-нибудь случилось?
— Всё в полном порядке, — ответил я.
— А я уже было обрадовался, — сказал папа, не отрываясь от альбома.
— Чему?
— Подумал: наконец-то у тебя хоть что-то не в полном порядке. Ритуля, одну минуточку, не дёргайся. И чуточку подними подбородочек, — попросил маму папа, который давно уже перестал быть грубияном-студентом.
— Отстань ты со своим подбородком! Я смотрю телевизор. Может, это меня успокоит.
Как раз в это время на голубом экране какой-то тип вылез из окна на двадцатом этаже и ступил ногой на узенький карниз. Мама всё-таки подняла подбородок, и ей пришлось наблюдать за успокаивающей сценой слегка скосив глаза.
Я прошёл в нашу с Шуриком комнату.
— С Клавкой поссорился? — с ходу спросил меня Шурик.
— Нет.
— Врёшь. — Он помолчал немного, а потом изрёк: — Я бы на твоём месте её давно бросил.
Для первоклассника это было слишком.
— Что ты в этом понимаешь! — взвился я. — Когда её нет рядом, вот сейчас, например, я же не существую.
— А что ты делаешь? — спросил Шурик.
— Жду, когда я её увижу. Я только тогда и живу, когда она рядом. При ней. Возле неё. Хотя бы издалека её видеть и слышать. И чтобы она меня видела и слышала. Только в этом для меня смысл жизни. Ты этого не можешь понять! Без Клавы мне ничего не интересно. Если мне Нобелевскую премию будут давать, а Клавы при этом нет — всё! Отпадает!
— Скажешь: «Позовите Клаву»?
— Скажу.
— Силён! — сказал Шурик. — А из-за чего поссорились?
— Мы не поссорились. Просто появился какой-то Лаврик из параллельного.
— Это который с Талем ничью сделал?
— Далась вам эта ничья! Смотрите — как все про неё помнят! А вот это, вот это всё, — я начал тыкать пальцем в свои кубки, в свои грамоты и дипломы, — за так дают?
— Кубок — это кубок, а Таль — это Таль, — ответил Шурик. — Это из ряда вон выходящее.
Я разозлился:
— Будет вам из ряда вон! Клава упадёт!
— Не упадёт! — сказал Шурик.
— Поспорим? — предложил я.
— Не надо, — сказал Шурик. — А то ты сейчас заплачешь. Тебе без Клавки и торт не хочется? Я оставил.
— Какой?
— Шоколадный.
— Давай! — согласился я нехотя, а потом, когда жевал этот торт, дошёл до того, что спросил своего младшего брата-первоклассника, из за которого давился когда-то манной кашей: — Как ты думаешь, у меня есть свои вкусы и взгляды?
На чердаке Дворца пионеров было полутемно. Когда все члены «Клуба старшеклассников» с граблями, лопатами и мётлами шли к железной лесенке, чтобы выбраться на плоскую крышу, которую директор поручил нам привести в порядок, Серёжа начал канючить:
— Клава, а помнишь, как мы в пятом классе…
— Опять? Мне надоели твои «а помнишь»! Сколько можно?!
Чердак был забит всяким хламом. Поломанные параллельные брусья, спортивные маты с отодранными заплатами. Особенно грустно смотреть на старые транспаранты: «С новым годом!», «Да здравствует пионерское лето!» или, например, на огромный макет кукурузы с надписью «Чудесница». У меня и так было неважное настроение, а тут совсем испортилось.
— Да ты посмотри, что я нашёл! — сказал Сергей. — Это же твои крылья! Ты изображала бабочку-капустницу, помнишь? У нас была инсценировка про борьбу с сельхозвредителями — новая руководительница хора сочинила. Я там ещё пел: «А я старый сорняк, от меня скот дохнет всяк». А ты…
Я посмотрела — действительно мои крылья. Мама мне их здорово соорудила.
— Ну и что? — спросила я.
— Красиво, — сказал Сергей.
— Вообще чтобы я больше не слышала «А ты помнишь?». — Я зашвырнула свои крылья куда подальше. — Меня тошнит от этих слов. Понял?
— А ты не говори «опять», — ответил Сергей. — Меня как раз от этого слова в дрожь бросает.
Вот так мы с ним тогда поговорили.
На плоской крыше под ярким солнцем у меня настроение немного исправилось, и я включилась в работу. Мы с Туськой, то есть с Таней, сгребали прошлогодние и позапрошлогодние листья в кучи, а мальчишки подходили с носилками и куда-то эти листья уволакивали. Гул голосов, смех, визг — всё, как полагается в таких случаях. И вдруг — тишина. Смотрю на Таню. Она бледная как мел, и глаза в одну точку. Обернулась, и у самой душа в пятки ушла. Плоская крыша огорожена перилами из чугунных труб. И вот на одной из них Серёжа жмёт стойку. А Дворец пионеров четырёхэтажный. Все молчат, подойти боятся, как к лунатику. На фоне синего неба он ничего выглядел. Вообще-то на турнике для Серёжи это пустяк. Полная гарантия. Но тут — четвёртый этаж. Вижу, ноги пошли в сторону. Это значит, он хочет на одной руке остаться. А рука дрожит. На турнике у него такого не бывает. Но ноги чётко вместе. И тут откуда ни возьмись Лаврик. Схватил Серёжу за пояс и швырнул на позапрошлогодние листья. Сразу — гвалт. Серёжка поднимается. А Лаврик — бац ему грязной рукой по щеке! Наверно, из-за нервного напряжения. Для него всё это тоже небось непросто было.
Тишина.
— Что это ты, Лавр? — спрашивает Серёжка. — Щёку, между прочим, не вытер.
— Подстраховал, — отвечает Лаврик спокойным голосом. — На всякий случай.
— А к лицу грязными руками притрагиваться негигиенично. У тебя папа доктор, должен знать.
— Я папу пожалел. У него и так забот много. Представляешь, как обидно время тратить на тех, кто сам себя гробит.
— Ладно. Я всё-таки отниму у твоего папы полчасика. Девочки, подержите часы.
Мгновенно все девчонки, кроме Туси и меня, протянули руки.
Серёжка посмотрел на меня, усмехнулся и отдал свои часы первой попавшейся.
Лаврик снял очки.
Ни одна руки не протянула. Тогда я сделала благородный жест. Мне ведь на всех наплевать.
Но Лаврик мне очки не отдал, а положил их аккуратненько на кирпич. Я так и осталась с протянутой рукой как дура.
«Ну, я тебе припомню», — подумала я.
Серёжка принял боксёрскую стойку.
— Учти, — говорит Лаврик, — я с тобой драться не буду, — и стоит руки по швам.
— Смажу раз — никуда не денешься, — отвечает Сергей и уже начинает скакать вокруг Лаврика; тот не шелохнётся.
Сергей видит такое дело и эдак небрежно выдаёт прямой в челюсть. С поворотом корпуса.
Но не тут-то было. Неуловимый «нырок» — и челюсть Лаврика на сантиметр от Серёжкиного кулака.
Все засмеялись.
Вторая атака — тот же результат.
Опять смех.
— Ты почему со мной драться не хочешь? — спрашивает Сергей, чтобы не так смешно было: мол, если бы драка, может, я бы уже и попал куда надо.
Лаврик говорит:
— Потому что ты мне нравишься. Я тебя уважаю.
Серёжка опять вокруг Лаврика заскакал.
— Поэтому и ходишь в «Клуб старшеклассников»? Раньше я что-то тебя во Дворце не видел ни разу.
— Поэтому и хожу.
— Сейчас ты меня ещё больше зауважаешь, — сказал Сергей, сделал финт левой, а когда хотел ударить правой, наткнулся на кулак Лаврика и схватился за скулу.
