Михаил Львовский - «В моей смерти прошу винить Клаву К.»
— Врёт, — убеждённо сказала Таня.
Серёжу выписали из больницы. Опираясь на свою палку, он ковылял по всем этажам, чтобы найти меня. Но я спряталась в лоджии и дымила «Шипкой» до тех пор, пока не увидела, как Серёжа, Павел Афанасьевич, Маргарита Петровна и Шурик скрылись за машинами «Скорой помощи», как всегда стоявшими у больничных ворот.
В этот день я ходила с мокрыми глазами, и доктор Корнильев остановил меня:
— Таня, вы врач, вам нельзя нюни распускать. И тем более курить в укромных уголках, отравляя себя канцерогенными веществами.
Он пытался рассмешить меня.
— Я санитарка, — ответила я, — а санитаркам сам бог велел.
— Нет, вы прирождённый врачеватель, — упорствовал Корнильев. — Поступите через год в институт, и мы станем коллегами. А ваша музыка будет всегда с вами. Куда она денется?
Я тоже решила шутить:
— Но любимому делу надо посвящать себя целиком, отдавать ему всю жизнь!
— Враки, — перебил меня отец Лаврика, и мне показалось, что он сказал это серьёзно.
— Но все великие люди об этом писали.
— А по-моему, излишняя целеустремлённость иногда очень вредна. И для себя и для окружающих. Например, у Пушкина Сальери гораздо целеустремлённее Моцарта.
— Хорошо, — решила я сразить доктора. — Я стану профессиональной певицей, а моим хобби будет хирургия. В часы досуга сделаю вам резекцию желудка, если не спутаю его с чем-нибудь другим.
— Наповал! — развёл доктор руками. — Но учтите: всё это не так просто. В последнее время я больше предполагаю, чем утверждаю. В некоторых вопросах мы как дети, блуждающие в темноте.
— В густой метели, — сказала я.
— Или в тумане, — продолжал доктор. Ему ведь было всё равно.
— Как же быть? — спросила я.
Корнильев закончил разговор но своему обыкновению:
— Жить и радоваться!
При этом он пожал плечами, чего обычно не делал…
В один из первых весенних вечеров, возвращаясь после дежурства, я увидела возле своего дома Серёжу. Он был уже без палки. Я замедлила шаги, и Серёжа пошёл мне навстречу.
— Я люблю тебя, Таня! — сказал он.
— Так не бывает, — ответила я и, прошмыгнув мимо него, открыла калитку.
— Бывает, — сказал Серёжа.
Калитка захлопнулась за мной, и я крикнула:
— Ты всю жизнь будешь любить Клаву!
— Так не бывает! — услышала я его голос, в котором звучало отчаяние.
— Бывает! — крикнула я.
Мне тоже было несладко.
1976 г.
