Александр Чуркин - Литературно-художественный альманах «Дружба», № 4
Ночью Мурова разбудил резкий и неприятный свисток в переговорную трубку.
Привычным движением капитан выхватил из трубки свисток и сказал в раструб.
— Да, слушаю.
В трубке сначала что-то забулькало, потом послышался глухой голос помощника:
— Алексей Никитич, попрошу вас наверх.
Муров через три секунды очутился на мостике. Он машинально взглянул на часы. Они доказывали два. К нему подошел помощник.
— Ну, что такое у вас? — спросил капитан.
Помощник протянул ему бинокль.
— Вот, смотрите, Алексей Никитич. На втором «колеснике» огонь.
— Пожар? — сердце у капитана на мгновение остановилось.
— Нет, белый фонарь — и очень странно горит.
Муров поднял бинокль к глазам и стал внимательно вглядываться по направлению, указанному помощником.
В темноте он ясно различал все пять «колесников» по их бортовым красным и зеленым огням. Эти огни горели и днем и ночью.
Больше никаких огней на судах быть не должно.
Капитан поймал в бинокль второй «колесник» и вскрикнул от удивления.
Над левым красным огнем, на высоте мостика, на пароходе явственно мигал слабый белый огонь. Он то потухал, то снова зажигался.
Муров не отрывал бинокля от глаз.
— Слушайте, да ведь он передает сочетания азбуки Морзе. Человек на буксире! Ну, ладно, это потом. Давайте попробуем разобрать. Говорите, что дает, а я буду записывать.
Помощник взял второй бинокль и начал:
— Тире три точки.
— Б.
— Две точки тире.
— У.
— Точка два тире точка.
— П.
— Три точки.
— С.
— Две точки.
И.
— Точка тире точка.
— Р.
— Знак раздела дает. Что вышло?
— Бупсир. Да не «бупсир», а наверное «буксир». Читайте дальше.
Второе слово с «колесника» давали долго. Фонарь часто подавал подряд множество точек, что означало «знак ошибки», и начинал передавать заново. Ни Муров, ни второй помощник никак не могли разобрать, что это значит. Наконец фонарь передал несколько раз одно и то же слово «перевирается». Смысл стал теперь понятным и угрожающим.
Вероятно, передающий ошибся и вместо буквы «Т» в третьем слоге передал букву «В».
— Буксир перетирается! Ответьте ему прожектором, что мы поняли.
Голубой луч прожектора скользнул по пароходам и дал несколько вспышек. Фонарь на «колеснике» погас.
— Старпома немедленно ко мне. Бегите. Я побуду пока здесь, — приказал помощнику Муров.
Через несколько минут смущенный старпом стоял перед капитаном.
— Я вас еще раз спрашиваю, как на «колесник» попал человек? Мой приказ был снять всех людей. Как? — рассердился Алексей Никитич.
— Все люди с буксируемых судов у нас на борту, Алексей Никитич. Я сам их считал.
— Так что же, по-вашему, это чорт морзит, да? Или святой дух? Кто морзит? — я вас спрашиваю.
Старпом молчал.
— Идите и проверьте людей еще раз, потом доложите. Ясно?
Старпом сбежал с мостика.
— Малый ход! — скомандовал Муров, и второй помощник дернул ручку телеграфа. Шум машины стал тише.
— Сколько миль осталось до бухты Судак?
— Пятнадцать с половиной!
— Вот так и пойдем малым ходом, чтобы не оборвать буксир. Если всё будет благополучно и ветер не усилится, часа через четыре зайдем в бухту… Там снимем человека и прикрепим буксир.
На мостик снова поднялся старпом.
— Все люди на борту. Я же вам говорил, — с ноткой обиды доложил он.
Муров уже успокоился и сам теперь чувствовал себя неудобно за прорвавшуюся резкость.
— Да вы не обижайтесь, Иван Михайлович. Я сам ничего не могу понять. Скоро узнаем. Всё-таки молодец тот, кто остался. Настоящий моряк, — правда? Только бы до Судака дойти без обрыва буксира.
«Адмирал Макаров» осторожно полз под Крымским берегом. На счастье, к утру ветер ослабел и начавшая разгуливаться зыбь почти исчезла.
В 9 часов «Макаров» отдал якорь в Судакской бухте. Здесь море было гладкое, как озеро. Высокие горы закрывали теплоход от ветра, и на их зеленом фоне он казался совсем маленьким.
Спустили шлюпку. В нее спрыгнуло несколько гребцов, а за руль сел сам Алексей Никитич.
Через несколько минут шлюпка подошла ко второму «колеснику».
— Эй, кто там, выходи! — крикнул капитан, приподнимаясь на банке.
Дверь из бортового коридора открылась, и на пороге появился Валька. Кепка у него была сдвинута назад, за плечами болтался зеленый рюкзак. Лицо выражало испуг и радость…
— Валька! Ты? — зарычал Алексей Никитич, закипая гневом. — Да как ты оказался тут? Кто тебе разрешил забраться сюда?..
— Алексей Никитич, посмотрите, буксир совсем перетерся, — прервал капитана боцман. — Во-время приехали.
Муров легко вспрыгнул на палубу парохода и подошел к буксиру. Деревянные перерезанные подкладки лежали рядом, а стальной трос, распушив перетершиеся проволочки, держался на двух оставшихся прядях.
— Кто крепил буксир? Тонкие подкладки положены. Недосмотрели. Да-а. Во-время заметил! Молодец! — громко сказал капитан и тут же вспомнил, что «молодец» — это Валька, которого он собирался только что «разнести».
— Валентин, иди-ка сюда, — позвал мальчика Алексей Никитич. — Да иди, иди, не бойся.
Валька нерешительно подошел, хмуро смотря на капитана.
— Прежде всего спасибо. Выручил. А потом, как же ты всё-таки очутился здесь?
Валька понял, что гроза прошла, и смело ответил:
— Сам сел, когда из Одессы уходили.
— Зачем же ты сел? Что, тебе на «Макарове» плохо было?
Валька молчал.
— Ну, так что же? — настаивал капитан.
— Да вы… Вы журналы меня посадили читать, а мне видеть всё хотелось самому. Зачем же я в море просился? Думал, покажут мне всё… — наконец выдавил из себя Валька.
Алексей Никитич сконфузился.
— Ну, хорошо, хорошо, Валентин, разберемся после, кто прав, а кто виноват, — сказал примирительно Муров. — Садись в шлюпку. Вы, боцман, перекрепите буксир и, когда будет готово, скажите мне; проверьте, кстати, и другие буксиры. Людей я сейчас пришлю. Поехали, — распорядился капитан и сел за руль.
Когда Валька напился горячего чаю и вдоволь наелся вкусных судовых пирожков, он рассказал Алексею Никитичу, как очутился на «колеснике». Дело было так.
Полистав старые «Огоньки», которые видел уже раньше, Валька совсем заскучал. Он походил по каюте, зашел в спальню капитана, вернулся в кабинет и как-то незаметно очутился на палубе. Совсем рядом борт о борт стоял «колесник». На него падал свет из иллюминаторов и палубных ламп «Макарова».
Где-то далеко, на последнем пароходе, раздавались голоса работающих с буксиром.
Перелезть на «колесник» было делом одной минуты, и Валька очутился прямо на мостике. Повернув ключ, торчавший в дверях, он вошел в рубку. Здесь было темно, но всё же он сумел различить большой деревянный штурвал, блестящий телеграф и переговорную трубку. Это была настоящая штурманская рубка, такая, какую всегда рисовали на картинках. Валька подошел к переговорной трубке, надулся и изо всей силы дунул. Далеко внизу послышался еле слышный свисток.
— Полный ход! — скомандовал басом Валька, наклоняясь к раструбу. — Кто говорит? Капитан Нестеренко. Давайте немедленно!
Он подбежал к штурвалу и попытался его повернуть. Колесо не ворочалось. Но всё равно, бесконечно приятно было стоять и держаться за его ручки и чувствовать, что мостик настоящего судна безраздельно принадлежит только тебе. Капитан Нестеренко! Это была увлекательная игра. Валька то командовал в переговорную трубку, то переставлял ручку телеграфа с «полного» на «малый», то становился за штурвал. Затем он обежал судно. Все двери кают были закрыты, а окна забиты толстыми деревянными щитами. Но всё же он отдал распоряжение своей воображаемой команде и снова побежал на мостик. Игра продолжалась.
Наконец «капитан Нестеренко» проголодался и вспомнил, что в рюкзак заботливой маминой рукой положен термос с какао, печенье и большой кусок пирога. «Так, на первый случай», — как она сказала. Валька перелез на «Макаров», взял рюкзак, но ужинать решил на «своем» пароходе. После двух стаканчиков горячего сладкого какао и половины пачки печенья Вальку потянуло ко сну. Он прилег на узкий клеенчатый диванчик, подложив под голову рюкзак. Глаза закрылись сами собой. Волнения и новая обстановка дали себя знать. Валька заснул крепким мальчишеским сном, видя себя взрослым капитаном огромного трехтрубного парохода.
Проснулся Валька от ярких солнечных лучей, проникших в рубку через отверстия, сделанные в щитах. Сначала он не мог сообразить, где он. Затем всё стало ясным.
Валька вскочил, толкнул дверь и выбежал на мостик… Вокруг было безбрежное, тихое, голубое море. Далеко впереди, блестя на солнце надстройкой и трубой, шел «Макаров». Валька испугался. Как же теперь быть? Впрочем, это даже хорошо, что он попал в такое положение, — теперь он настоящий капитан. Вот только, что скажет Мурмур? Будет ругать, наверное. «Ну ничего. Всё объясню, как было; а вот с продовольствием и водой дело хуже».
