Сфинкс - Паутина
— А, может, ты просто не мог вспомнить ничего более сильного, чем «люмос»?
— А, может, ты заткнешься, пока я тебя в осла не превратил?
— Почему в осла? — обиделся Джеймс.
— Потому что у вас с этим животным есть одно общее качество, — Малфой тоже усмехнулся.
— Ну, все, сын-хорька-сам-хорек, ты нарвался, — Джеймс взмахнул палочкой. И остался стоять, довольный представшим перед ним зрелищем.
Малфой скривил губы, подняв руку и пощупав макушку.
— Надеюсь, ты хоть цвет его изменил, — изрек он, тоже взмахивая палочкой. А потом силился не захохотать в голос. — Нет, ты не осел. Ты пьяный ежик на вершине пихты.
Волосы Джеймса, волосинка к волосинке, вытянулись вверх, образовав черный ореол вокруг его головы. Он стал похожим на черный одуванчик.
— Ты испортил мою прическу! — возмутился гриффиндорец, посылая очередное заклинание в друга. Галстук Малфоя превратился в бабочку в тон розовому бантику на серебряных волосах, только с зелеными горошинами. Скорпиусу было трудно его хорошенько рассмотреть, но он оценил творчество Джеймса, превратив галстук того в шелковый женский платок с брошкой в виде гламурного сердечка.
Гриффиндорец не остался в долгу — мантия Скорпиуса стала белой, в черных подпалинах, как классическая шкура на корове. Немного подумав, Джеймс добавил еще и хвостик сзади. Малфой фыркнул — и мантия Джеймса уже была узко-облегающей, в черно-желтую горизонтальную полоску.
Дверь в класс отворилась, когда у Скорпиуса уже были вместо ботинок милые тапки с ушками и глазами, а Джеймс с ужасом понимал, что его любимая пара обуви стала какими-то странными, словно плетеными из коры, лоханями.
Парни повернули головы к дверному проему, где застыла Лили Поттер. Скорпиус видел, как быстро сменяются выражения на лице гриффиндорки.
— Как думаешь: кого из нас она прибежала спасать и защищать? — уголком губ осведомился Скорпиус у Джеймса. Тот лишь пожал плечами. — Тогда кого первого окликнет, значит, за того переживает меньше.
Малфой мог себе представить, как они сейчас выглядят со стороны, и вполне понимал, почему Лили фыркнула и через начинающийся хохот произнесла:
— Ну, вы и идиоты… — развернулась и бросилась прочь, согнувшись от хохота.
— И за кого же в итоге она меньше переживает? — гриффиндорец развернулся к Скорпиусу. И тоже не выдержал, засмеялся. Малфой лишь на секунду опоздал. Стекла чуть дрогнули.
Когда приступ закончился, — а это случилось не скоро, потому что стоило им успокоиться и поднять глаза, смех нападал с новой силой — Джеймс сощурился, глядя на слизеринца, пытавшегося избавиться от бантика:
— Запомни, Малфой: если ты ее обидишь, если она будет страдать из-за тебя…
— Знаю-знаю, — отмахнулся Скорпиус, наконец, вернув себе свою форму и прическу, — вырвешь пальцы, отрежешь уши, снимешь скальп, распнешь на двери Хогвартса…
— Нет, — серьезно помотал головой Джеймс. — Я больше не то, что слова тебе не скажу, я на тебя взгляда не брошу.
— Этого не будет, — так же серьезно произнес Малфой, — потому что иначе я сам не смогу больше смотреть тебе в глаза.
Джеймс только кивнул, протягивая руку.
— Мир?
— Еще чего, — фыркнул Скорпиус, усмехаясь. — Я не пожимаю руки странным особям в женских платках, одетым, как пчелки, да еще и не знающим, что такое расческа. Причешись сначала, ошибка природы.
Малфой увидел мелькнувшую палочку и рассмеялся. Мир принимал привычные черты.
Глава 6. Гермиона Уизли
Она проснулась в чужой обстановке, в чужой, узкой для двоих постели, вдыхая чужой, немного затхлый, воздух. Даже полумрак из-за задернутых штор был чужой. Но руки, обнимавшие ее, были родными, и глубокое дыхание, ощутимое на затылке, тоже было родным. Своим. Любимым.
Гермиона осторожно освободилась из объятий Рона, выскользнула из-под одеяла и содрогнулась. В комнате было жутко холодно. Она собрала свою одежду, поспешно оделась и, стараясь не нарушить сон мужа, вышла в темный коридор.
На кухне Гермиона умылась, привела в относительный порядок спутанные волосы и разожгла камин, надеясь согреться.
В этом большом, угрюмом доме они с Роном были одни. Гарри ушел вечером. Несмотря на свое счастье от того, что муж опять рядом, что ему уже не грозит ловушка Министерства, Гермиона заметила, что уходил их друг в подавленном состоянии, хотя и старался казаться счастливым. Но глаза его выдали. Они всегда его выдавали.
Гермиона мысленно поблагодарила Люпина за то, что тот принес продукты и другие необходимые здесь мелочи. Она приготовила завтрак, добавив к обычному их меню побольше бекона, и понесла наверх.
Рон был ослаблен, и она запретила мужу спускаться вниз. И ей нравилось ухаживать за ним. Она всегда так делала, когда Рон болел. Он тут же превращался в несчастного мальчишку, готового кричать «умираю!» даже из-за обычного насморка. А сейчас у него был не просто насморк. Приближалось полнолуние, его первое полнолуние.
Вчера Гермиона напоила его приготовленным волчелычным зельем. У нее был небольшой запас, который теперь придется всегда пополнять. Но это глупости, главное — Рон в безопасности, он рядом.
Она вошла в спальню и поставила поднос с едой на столик у кровати. Муж спал, подтянув к себе ноги. Очевидно, замерз после того, как она ушла вниз. Гермиона присела на край постели, нагнулась и легонько подула ему в ухо. Рон заворочался, что-то пробормотав. Тогда она дунула чуть сильнее. Рон резко подскочил и чуть не уронил жену с кровати. Гермиона в последний момент успела схватиться за столбик в виде поднятой головы кобры.
— Ты что? — осипшим от испуга голосом спросила она у Рона, увидев странное выражение его бледного лица. Он лишь помотал головой, расслабляясь.
— Прости, — он подбил подушки и сел, накрывшись одеялом по пояс.
Гермиона подала ему свитер — из тех вещей, что принес Люпин.
— Надень, холодно.
— Да? По-моему, как раз хорошо, — он взял свитер, но надевать не стал. Потянул воздух носом и улыбнулся, увидев еду:- Завтрак в постель?
Она кивнула, ставя поднос ему на колени. Потом смотрела, как он ест. Его руки и грудь были покрыты ужасными шрамами от зубов и когтей нападавших, но Гермиона любила уже и эти шрамы. Она знала, что они еще болят, хотя Рон и не показывал этого. И Гарри не показывал.
- `де `Арри? — спросил муж, словно читая ее мысли. Гермиона улыбнулась этой привычной картине — Рон пытается общаться с набитым ртом.
— Он ушел вечером. Ты же знаешь, он не любит этот дом. Да и будет подозрительно, если к нам явятся опять министерские, а у нас никого. Еще он говорил что-то о том, что хотел побыть с Альбусом.
Рон согласно кивнул, уплетая тосты. Слава Мерлину, хоть на аппетит его состояние не повлияло. Гермиона ждала, когда муж наестся, чтобы, наконец, задать волнующие ее вопросы.
Вчера они так и не поговорили. Он был слаб после заклятий, которые на него наложили в больнице, а еще Люпину пришлось оглушить Рона. Да и трансгрессия не принесла пользы его только зажившему телу. Почти весь день он проспал, Гермиона напоила его восстанавливающим зельем. А потом, поздно вечером, когда Рон отдохнул, они почти не говорили, изливая друг на друга всю свою любовь.
Гермиона сначала хотела остановиться, боясь повредить мужу, но Рон, едва почувствовав, что она хочет что-то сказать, тут же начинал неистово целовать ее. В эту ночь с его стороны почти не было нежности и мягкости, к которым Гермиона привыкла за столько лет. Но ей было наплевать. В голове была лишь одна мысль: «он рядом, он жив».
Когда тарелки опустели, а Рон, довольный, откинулся на подушку, Гермиона забрала у него поднос и села ближе.
— А теперь скажи мне, почему на тебя наложили Империус?
Муж отвел глаза, что не предвещало ничего приятного:
— Они испугались, — произнес он, комкая в кулаке простынь.
— Чего? — настаивала она.
— Приходил какой-то хмырь министерский, стал меня убеждать в том, какой я буду счастливый и богатый, если стану сотрудничать с Министерством.
— Он сказал, что за сотрудничество?
Рон покачал головой, глаза не поднимал.
— Не успел. Я утратил контроль над собой.
— Ты превратился? — Гермиона прижала ладонь ко рту.
— Почти. Этот урод стал рассказывать мне, — мне! — как тяжело живется в бедности, когда твое дело прикрывают, когда твою жену увольняют…
Гермиона закрыла глаза, отказываясь принимать все это. Шантаж. Открытый, беспощадный шантаж.
— Ты разозлился и стал превращаться? — прошептала она, беря его за теплую руку. В комнате было холодно, а он, раздетый по пояс, даже не замечал этого.
— Да. С тем мальчиком, Фредом, тоже сначала так было. Целитель сказал, что это временно, что потом Фред научился это контролировать, — Рон смотрел куда угодно, но только не на жену. — В общем, они оглушили меня, а очнулся уже под Империусом. Я боролся сначала, но я — не Гарри Поттер, — горько усмехнулся он.
