Василий Клёпов - Тёзки
— Правильно, тёзка, — похлопал его по плечу учёный. — Так мы, ботаники, и живём — от цветения шиповника до цветения луноцвета.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
о том, как завязалась переписка у Тоши ещё с одним тёзкой — Антонио Ривера, мальчиком с Кубы
Тоша всё время выбегал на крыльцо и вглядывался в сторону порта.
— Что же это папа не идёт, а, мама?
— Наверно, снова срочная работа… Ведь теперь у них, Тоша, подготовка к летнему сёзону.
— К лету? — изумился мальчик.
— Ну да… Сейчас к ним приходят суда, и все ждут ремонта. Ты заглянул бы в порт — там столько этих теплоходов! Я никогда и не думала, что у нас их так много.
Наконец отец пришёл. Тоша подал ему тапочки и сказал:
— Папа! Можно тебя попросить об одной вещи? Только ты сразу скажи, что исполнишь мою просьбу…
— Хорошо, — улыбнулся отец, вытирая полотенцем шею: — Даю слово моряка, что выполню…
— Ура, мама! Скажи мне спасибо, — папа пойдёт с нами в селекционный сад.
— Ку-у-да? — изумлённо протянул отец. — Что я там не видел?
— Ты дал слово, папа, — привязался к нему Тоша. — А там есть одна вещь, которой ты даже не представляешь…
Отец надел вышитую украинскую рубашку, мать красиво взбила свои белокурые волосы, и они отправились.
Тоша ворвался в сад и закричал:
— Веду, Антон Иванович! Принимайте гостей…
Огнев, сутулясь от смущения, прятал измазанные в грязи руки и по своему обыкновению зададакал:
— Да, да, да, привёл, значит, своих родителей. Это хорошо. Покажу я вам сейчас луноцвет…
Он сожалеюще посмотрел на свой стол в беседке и сказал:
— Тёзка, ты разберись вот в этих письмах. И все, в которых содержатся просьбы, отложи отдельно. А мы пока пойдём — скоро зацветёт луноцвет.
Тоша с удовольствием взялся за папку. Он вынимал из неё разные письма и читал. Все, кто писал их, называли Антона Ивановича то товарищ Огнев, то товарищ учёный, и почти все просили у него семян или черенков.
Одно письмо озадачило Тошу. Оно было написано не по-русски. Обратил внимание на марку. Бородатое лицо в тёмно-зелёном, сдвинутом вправо, берете, показалось ему до того знакомым, что он даже вскрикнул: «Фидель!»
Да, это было письмо с Кубы. Тоша вертел его и так и сяк, наконец, на обороте он увидел перевод.
Писал какой-то мальчик с острова Свободы:
«Мы здесь очень заинтересовались Вашим методом выращивания цитрусовых. Не можете ли Вы прислать нам парочку Ваших саженцев. Мы будём очень рады. О том, как поведут себя в нашем климате новосёлы, будем каждую неделю Вам сообщать».
Тоша побежал к Антону Ивановичу. Он сидел с родителями Тоши, и все они были наполнены тем ожиданием, которое заставляет говорить шёпотом.
— Антон Иванович! А можно я ему отвечу? — крикнул Тоша.
— Тсс! — учёный приложил палец к губам. — А что же и кому ты ответишь?
— Да вот… кубинцу. Насчёт того, что я живу в Советском Союзе и… вообще…
— Вообще ему не надо. Ему надо получить ответ о том, как выращивать цитрусовые.
— Ну-у! Я бы ему написал, что живу в Советском Союзе и что мы любим кубинцев…
— Ну об этом ты можешь написать… Смотрите, — обратился он к Тошиным родителям, — открывается.
Они столпились около бутона, а Тоша убежал и, не медля, начал писать письмо:
«Здравствуй…» — он обратился в конец письма, чтобы узнать, как зовут мальчика, и вдруг закричал:
— Антонио?! Его зовут Антонио! Антон Иванович, тёзка!
К сожалению, Антон Иванович, увлечённый наблюдением над цветущими луноцветами, сидел рядом с Корешковыми и не смог услышать возгласа Тоши.
«Здравствуй, Антонио! Я не знаю, как у вас на Кубе, но по-нашему, по-русски, ты выходишь мне тёзка. Меня тоже зовут Антоном. Мы в Советском Союзе живём очень хорошо! И мы очень любим кубинцев. Давай с тобой переписываться. Если ты мне ответишь, то посылай письмо на имя Огнева Антона Ивановича. Я тебе в тот же час отвечу. Антон Корешков.»
— Антон Иванович, — прибежал к Огневу Тоша, — а как отправить это письмо?
— Почтой. Как же ещё?
По дороге на почту Тоша заглянул к Ване Зюзину и похвастался кубинской маркой:
— Смотри, Зюзя, какая у меня марка!
— А где ты её взял?
— О, ты знаешь, сколько у меня будет кубинских марок! Вот погоди, Антонио мне ответит! Пойдём на почту, отправим письмо на Кубу…
Они пришли на почту и подали письмо в окошечко. Белобрысая девушка глянула на них озорными смешливыми глазами и сказала:
— Молодой человек, придётся переписать, — она показала ему шрифт, образец которого висел у окошечка, и спросила: — Вот так ты сможешь написать?
— Конечно, смогу, — храбро отвечал Тоша и, взяв у неё новый конверт, начал выводить адрес этим незнакомым шрифтом.
С большим трудом мальчик всё же вывел такой адрес: Куба, провинция Ориенте, муниципия Эль-Кобре, посёлок Пеладеро, Антонио Ривера.
Он подал письмо почтальонше и посмотрел, как она приклеила свою, советскую марку и проштемпелевала письмо.
— Нет, вы заказным, — сказал Тоша, так как очень боялся, что его письмо не дойдёт до кубинского мальчика.
Когда они вышли с почты, Ваня попросил:
— Дай ещё раз посмотреть на марку.
Он был большим любителем разных марок и собирал их, где только мог. Сейчас он долго всматривался в бородатое лицо под зелёным беретом и, наконец, сказал:
— Сколько ты хочешь за эту марку?
— Что-о? — глянул изумлённо Тоша. — Мне за эту марку ничего не надо. Я её ни за какие деньги не продам!
— Но ведь ты же не собираешь марок…
— Да разве дело в марке! Тут — человек! И не какой-нибудь, а Фидель!
— Я тебе дам за неё пять венесуэльских, три бразильских, чилийскую марку и шесть американских. Идёт, а?
— Ты что это, Зюзя? Да не надо мне и двенадцати американских! Я же тебе сказал… А ты мне всё толкуешь о марках. Вот погоди, Антонио Ривера ответит мне, и тогда я дам тебе марку.
И Тоша стал ждать ответа. Он высчитывал, сколько дней его письмо должно идти до острова Кубы, потом от Гаваны до провинции Ориенте, а потом ещё от провинции Ориенте до муниципии Эль-Кобре. А тут ещё Ваня каждый раз подливал масла в огонь.
— Ну, как? Не получил ещё? — спрашивал он.
— Ты что? — изумляясь, отвечал Тоша. — Да ты знаешь, сколько оно должно идти? Не меньше двадцати дней!
Но сам Тоша бегал к Антону Ивановичу каждый день и спрашивал:
— Антон Иванович, сегодня была почта?
— Была… Но твоего письма всё ещё нет, — шутливо говорил учёный.
Однажды он помахал ему письмом.
— Пляши, тёзка! Пришло письмо, и я уже дал его перевести.
«Здравствуй, мой незнакомый далёкий советский друг! — читал Тоша, — Что же ты не написал, как ты живёшь? И как вообще могло попасть к тебе моё письмо, когда я посылал его совсем другому человеку. Но очень хорошо, что ты его получил. Теперь мы с тобой будем переписываться.
У нас организовался кружок по изучению русского языка. Я тоже записался в этот кружок. Скоро ты получишь от меня письмо на русском языке.
Я живу в небольшом посёлке на берегу моря. Раньше мой отец занимался тем, что выжигал уголь из мангро[2]. Жили мы плохо, потому что какая же это жизнь, если за мешок угля приходилось выручать по восемьдесят сентаво? Мы рубили с отцом и моим старшим братом Карлосом лес, пережигали его в уголь, а потом несли к побережью и продавали перекупщику. Кроме того, мы должны были платить налог государству и выплачивать ренту[3] какому-то сеньору Родригесу, которого мы никогда и не видели.
Сейчас совсем другое дело. Мы уже не рубим лес, а отец работает в народном имении рубщиком сахарного тростника, мать — поваром в столовой на руднике. Старший брат Карлос тоже трудится на сахарной плантации. Иногда он берёт меня с собой, так что и я могу работать мачете[4].
С тех пор, как пришёл Фидель, жить нам стало очень хорошо. Мы имеем свой домик, своё хозяйство. И никому уже не надо платить. Мы даже не платим налога за землю. А говорят, нам будет жить ещё лучше, так как у нас теперь есть друзья в Советском Союзе. Это сказал Фидель, а раз он сказал, то так и будет.
Напиши, как вы живёте и кто у тебя ещё есть в семье?
До свидания.»
И в самом конце письма было написано по-русски: «Привет. Антонио».
— Антон Иванович, а у Антонио есть старший брат Карлос…
— Хорошо, хорошо. Когда будешь писать ответ своему Антонио, передай от меня привет.
— Передам, — и тут же спросил: — А восемьдесят сентаво — это много или мало? Сколько рублей?
— Восемьдесят сентаво? Это значит семьдесят две копейки. А что?
— А за сколько дней можно выжечь мешок угля?
— Не знаю, тёзка, сроду этим делом не занимался. Да, верно, пришлось этому кубинцу попотеть. Мешок угля — это ведь очень много.
