Василий Клёпов - Тёзки
А вы не сможете нам дать глазков с самых лучших яблонь? — попросил Тоша.
Антон Иванович нарезал им веточек с яблонь, а потом ещё выкопал одно небольшое деревце и оказал, что дерево-сад выросло на таком подвое.
Тоша спросил, что такое подвой, и ему объяснили, что подвой — это растение, на которое что-нибудь прививают.
— А ещё, — оказал Антон Иванович, — есть привой, и привой — это как раз то самое, что прививают к подвою.
— А это что за подвой?
— Это — алыча.
С глазками и алычевым подвоем Тоша и Ваня побежали домой. Тоша сразу решил делать прививку на яблоне. Он теобразно надрезал яблоню, взял почку с веточки, которую дал им Антон Иванович, и завязал надрез мочалкой. Так он привил несколько глазков к яблоне и повесил табличку, на которой написал: «Огневка», потому что у Антона Ивановича была фамилия Огнев.
Потом они с Ваней выкопали ямку для алычи. Тоша натаскал в неё навозу и посадил алычу.
— Весной, когда моя алыча примется, я напрививаю к ней разных косточковых, и у меня будет дерево-сад «Антон Иванович».
Они пошли в сад к Зюзиным.
— Ох, и счастливый ты, Зюзя! — воскликнул Тоша. — Столько у вас яблонь, и ты — хозяин, что хочешь, то и делаешь.
— Подумаешь, счастье! Одни зимородки! Твёрдые, как дуб. Вот бы мне такие, как у Антона Ивановича, — вот это да!
— А мы сейчас привьём, и будут у тебя хорошие яблоки.
— Да, когда-то они вырастут! — огорчённо сказал Ваня.
Всё же он полез на большую яблоню и стал выбирать веточку, на которой можно бы привить новый сорт. Тоша тоже взобрался к нему.
— Пожалуй, вот здесь, а? — спросил Ваня, показывая ветку.
Он стал делать теобразный надрез. Ветка шевелилась под его руками, и он никак не мог вырезать на ней букву Т. Тоше это удалось, и он, взяв у Вани мочалку, замотал ею сверху и снизу привитую почку, как это делал Антон Иванович.
— Э, Зюзя, мы с тобой, — спохватился он, когда они уже слезли с дерева, — забыли отрезать ветку над местом прививки. Так делал Антон Иванович. А то привитая почка не будет расти.
Они снова забрались на яблоню и тщательно отрезали концы у привитых ветвей, замазали их садовым клеем и завязали покрепче.
ГЛАВА ПЯТАЯ
о цветении шиповника и луноцвета
Тоша теперь вставал раньше всех. Ещё солнце, бывало, не выйдет из-за гор, а он уже на ногах. Он умывался, хватал на кухне кусок хлеба и моментально исчезал.
— Куда ты бегаешь так рано? — спрашивала мать.
— К Антону Ивановичу.
Но как бы рано Тоша ни приходил в селекционный сад, Антон Иванович был уже около растений.
— Зачем вы так рано встаёте? — спросил его однажды Тоша так же, как его самого спрашивала мать.
— Утро для меня, словно праздник, тезка, — сказал учёный. — Утром я вижу, как в саду всё просыпается, а просыпается оно всегда уже не в том виде, в каком уходило в ночь. Там, где вчера была почка, я нахожу цветок, где висели недозрелые плоды, — я уже слышу аромат созревших…
Антон Иванович спросил Тошу, читал ли он описание охоты в романе Льва Толстого «Анна Каренина». Мальчик романа ещё не читал, но описание охоты знал по отрывку из хрестоматии.
— Ты помнишь, как там Левин заметил, что росток приподнял с земли прелый листочек и вышел на свет?
Тоша помнил эту историю, но только не знал, к чему сейчас потребовалось вспоминать об этом. Антон Иванович подвёл его к кусту, шиповника.
— Вот видишь, на шиповнике нет ни одного цветка. Давай внимательно посмотрим на него минут… — он посмотрел на часы, — минут десять-пятнадцать…
— А зачем?
— Сам увидишь, — улыбнулся Огнев. — Это будет зрелище почище того, что наблюдал Левин в лесу.
Они присели на влажную от росы траву. Солнца ещё не было на небе, но из-за гор бил сильный свет, и перед ним расступалась туманная дымка. Тёмное облачко над морем начало белеть, вот его краешек стал золотым, засверкал, и в то же время на морской воде заплясали золотисто-жёлтые и оранжевые полосы. Где-то за горой солнце уже взошло, хотя из сада его ещё не было видно. По зелёной листве мандаринов прошёлся ветерок и стих. Вот он снова подул, теперь уже сильнее, и с деревьев посыпались на землю большие чистые капли росы.
И вдруг длинные солнечные лучи, как золотые нити, протянулись из-за горной вершины.
Над ней показался ослепительно-светлый край солнца, и морской бриз влетел в сад и начал переворачивать листья на ветках нижней, бледной стороной вверх. Мандарины стали отряхиваться после сна и разбрызгивать вокруг себя водяную пыль.
— Антон Иванович! — закричал радостно Тоша. — Посмотрите!
На шиповнике оживали цветы: они шевелили лепестками, расправляли их и, казалось, замирали от наслаждения, раскрыв красные чашечки навстречу солнцу. Куст в какие-нибудь десять минут расцвёл, и на его розовые семафоры уже мчались отовсюду шмели и пчёлы.
— Такое, тёзка, и во сне не увидишь, — заговорил Огнев, поднимаясь и отряхивая белые брюки. — Только вот ради такой живой картинки стоит вставать пораньше. Все свои открытия, тёзка, я сделал утром.
Тоша стал приходить в сад даже раньше Антона Ивановича. Он бежал пустынными улицами и аллеями зелёного города, поёживаясь от сырой прохлады и думая о том, что придёт же такое одно прекрасное утро, когда и он сделает своё открытие. Это должно быть непременно большое открытие, которое поможет людям создавать новые сорта растений за один или самое большое за два года.
В ожидании Огнева Тоша обходил все растения, которые ему довелось прививать, а также те, к которым прикасался волшебный ножичек Антона Ивановича. Он хотел приметить на них что-нибудь новое, такое, что умел видеть Огнев, и очень огорчался, что ничего особенного открыть до сих пор не смог.
Вечером Тоша снова был в селекционном саду.
Антон Иванович закончил работу и ходил по саду просто так, рассматривая растения.
Его большая голова с высоким лбом мелькала меж кустов. Тоша посмотрел на него и закричал:
— Антон Иванович, подождите! Вы что, уже закончили работу?
— Закончил, тёзка, а ты зачем прибежал?
— Да просто так, — улыбаясь, ответил Тоша. — Вечер очень хороший, хотелось пройтись.
— Тогда пойдём. У меня есть одна штуковина, которую ты ещё не видел.
Они пошли на край сада, где стояла беседка. Сели на скамейку, и Антон Иванович вытер лоб клетчатым платком.
— Сегодня, тёзка, большой день, — заговорил Антон Иванович. — Ты видишь эту беседку? Что, по-твоему, вьётся по бамбуковым палкам?
Тоша медленно оглядел беседку. Какое-то незнакомое растение, похожее на повилику, карабкалось сотнями нитей вверх.
— Не знаю…
— Это луноцвет. Сегодня он должен зацвести. Вот мы и посмотрим на него.
Мальчик подумал, раз луноцвет, значит, надо на него смотреть вечером.
С горы видно было, как солнце опустилось в море. Зажглась короткая южная заря. Там, где только что садилось солнце, вспыхнул бледно-розовый цвет, который медленно переходил в более красный. Вскоре будто пожар охватил всю западную половину неба.
— Сейчас начнётся, — тихо проговорил Огнев.
— Что начнётся? — спросил, тоже понижая голос, Тоша.
— Смотри вот на этот бутон, — уже шепотом сказал Антон Иванович.
Тоша посмотрел — ничего особенного: большой, копьеобразный, в палец величиной, зеленоватый бутон. Вдруг он, повинуясь каким-то силам, вздрогнул и начал качаться. Потом, — Тоша не успел даже вскрикнуть, — быстро-быстро раскручиваться, и через несколько секунд на веточке уже покачивался белый, похожий на шёлковый парашют, цветок луноцвета.
— Ох, вот чудо-то! — воскликнул мальчик.
— Да, да, да… Это, брат, такое чудо, что иной бы отдал полжизни, чтобы только посмотреть на это.
— А можно я приведу маму, чтобы посмотреть? Она вам не помешает…
— Приводи, приводи, тёзка, — улыбаясь своей чудесной, приветливой улыбкой, сказал учёный.
Вся беседка как будто ожила. Один бутон раскрылся, другой, третий, и вот уже казалось, что группа сказочных балерин-лилипутиков в быстром движении разворачивает свои пышные белоснежные юбочки. В вечернем воздухе запахло чем-то медвяно-дынным. Это благоухали цветы луноцвета.
Уже стало совсем темно, а учёный и Тоша все сидели, очарованные этим вечерним танцем цветов.
— Пошли домой, тёзка! — сказал, наконец, Огнев, надевая фуражку.
— Пошли, — ответил Тоша и рассмеялся.
— Ты что?
— Да вот люди обычно говорят, что работали с утра до ночи. А о нас с вами можно сказать по-другому: пришли они в сад — зацветал шиповник, уходили — зацветал луноцвет. Ведь это и есть с утра до ночи.
— Правильно, тёзка, — похлопал его по плечу учёный. — Так мы, ботаники, и живём — от цветения шиповника до цветения луноцвета.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
о том, как завязалась переписка у Тоши ещё с одним тёзкой — Антонио Ривера, мальчиком с Кубы
