Лидия Чарская - Дом шалунов
Мальчик отлично понимал смертельную опасность, которая ему угрожала. Понимал, что мгновенья его были сочтены, что жить ему осталось немного, очень немного, что вот-вот он сделается добычей хищного волка, который не пощадит его…
Бедный Миколка!
А глаза, между тем, вспыхнули ярче, страшнее… Потом исчезли сразу… Волк присел… Нацелился… Крах!
Хрустнули сухие ветки… Прыжок… Отчаянный крик… И горячее дыхание зверя пахнуло жарко в самое лицо Миколки…
Глава XIII
Верный друг
Что это? Вместо острых зубов – нежное прикосновение шершавого, мокрого языка… Вместо страшного волчьего воя – какое-то нежное повизгивание… Что-то лижет лицо Миколки, его глаза, щеки, руки… Что-то мягкое, лохматое, теплое трется о его плечи, грудь… Миколка ничего не понимает в первую минуту. Но постепенно мысль его проясняется. Радостный крик срывается с губ:
– Кудлашка!
Новый визг, и кто-то в темноте обнимает его мохнатыми добрыми лапами.
– Кудлашка! Ты? Милая, родненькая! Нашла-таки меня? Нашла, сердешная голубушка моя! – слышится прерывающийся от радости голос мальчика.
Миколка никогда не плакал. Даже когда дядя Михей жестоко бил его, и тогда не плакал Миколка. Сожмет только губы, зубы стиснет, но ни единой слезинки не проронит. А тут заплакал. Навзрыд заплакал от радости, что нашел его верный друг, Кудлашка, незаменимый добрый приятель.
Миколка крепко прижал к груди собаку, обнял за мохнатую шею:
– Нашла ты меня, Кудлашечка, родименькая, нашла! Вот спасибо тебе, дружок ты мой сердешный! Вот спасибо!
Кудлашка визжит и умильно крутит хвостиком в темноте.
– Миленькая ты моя! Нашла меня таки! – и новые слезы капают на нос Кудлашки.
Кудлашка визжит.
– Никогда теперича не расстанусь с тобой. Ей-богу! Куда я, туда и ты. Ладно?
Кудлашка визжит так, что звон стоит в ушах от ее визга.
– Кудлашенька!
Мальчик и собака обнимаются снова, потом ложатся рядком на траву и через минуту уже спят крепко и сладко.
Глава XIV
Беглецы идут дальше. – Голод
Солнце стояло высоко на небе, когда все еще сонный Миколка почувствовал, что кто-то тянет его за рукав. Он вскочил, как встрепанный, протер глаза. Перед ним Кудлашка, тянет его за рубаху, тихонько урчит и виляет хвостиком, по своему обыкновению.
– Миленькая! – шепчет счастливым голосом Миколка и чмокает Кудлашку прямо в черный влажный нос.
Потом решительно встряхивается от сна, оправляется и, обратившись к Кудлашке, говорит:
– Ну, брат, теперича мы махнем дальше, в лес. Куда-нибудь да выйдем. Идем, что ли?
Кудлашка неожиданно тявкает, точно хочет сказать: «Куда хочешь веди, всюду пойду за тобой!»
И оба пускаются в путь.
Солнце печет вовсю. Но жара не чувствуется. Деревья кругом стоят такие высокие, ветвистые и дают тень и прохладу. Зато нечто другое, более несносное, нежели жара, начинает мучить Миколку и Кудлашку.
Это голод. Не поужинав с вечера, мальчик чувствует неприятную пустоту в желудке. Чувствует голод и Кудлашка; она уже не прыгает, довольная и радостная, как прежде, а идет, уныло опустив голову, подле своего маленького хозяина… А лес, как нарочно, становится все гуще и гуще. Мало надежды скоро выбраться из него. Миколка приуныл. Голод все сильнее точит его внутренности. К голоду присоединяется жажда. Под ложечкой сосет. Язык стал тяжелый и шершавый – и пить, и есть хочется нестерпимо.
Вот солнце ниже. Вот оно красным огненным шаром спустилось к верхушкам деревьев. А они все идут… идут…
– Господи! Есть-то как охота! – невольно срывается с губ Миколки, и он с тоской оглядывается на своего друга. Четвероногий друг мучается, видно, нестерпимо; он глядит на Миколку печальными, полными тоски глазами. Глядит и визжит. Целые сутки без еды, шутка ли!
Но вот лес стал редеть понемногу. Мальчик приободрился. Вдали заблестело что-то.
– Речка! – закричал радостно Миколка. – Чуешь, Кудлашка, речка близехонько! Верно, и жилье есть. А где жилье, там и еда, вестимо! Чуешь?
Кудлашка тявкнула и стрелой помчалась вперед. За ней, собрав последние силенки, побежал и Миколка.
Лес еще поредел. Светлая полоса реки засверкала ближе. Кудлашка, как безумная, метнулась к ней. За ней Миколка.
Оба кубарем скатились по берегу к воде. Миколка вместе с Кудлашкой стал жадно пить воду прямо из реки, лежа на самом берегу ее. Вода бежала под самым лицом мальчика. Ее серебристые струйки горели разноцветными искрами в лучах заходящего солнца. От этих искр, от их постоянного мелькания, от голода и усталости в глазах Миколки зарябило. Голова его закружилась. Темные круги заходили перед ним, и, лишившись последних сил, мальчик, перекувырнувшись через спину, тяжело бухнулся в воду…
Глава XV
Неожиданное происшествие
– Тише, вам говорят! Тише, пострелята! Кто только посмеет разбудить его, тому я дам здоровую взбучку. Гога Владин, ты знаком с моими кулаками! Сунься-ка!
– Уж ты бы помолчал, Алек Хорвадзе. Чего ты так важничаешь! Такой дылда, как ты, может одолеть любого малыша! Ты больше нас всех и оттого сильнее! Немудрено это!
– Я годами не старше вас. Ну, а теперь марш отсюда, покуда целы…
Стройный чернокудрый мальчик с черными, пламенными глазами запер дверь перед самым носом детей разных возрастов, толпившихся на ее пороге, и, снова подойдя к постели больного, склонился над ним.
– Что за красавчик-мальчуган! – произнес он, рассматривая лицо того, кто лежал перед ним, рассыпав золотистые кудри по белой наволочке подушки.
– Этакий красавчик! Подумать больно, что такой чуть не утонул в реке! – Алек даже вздрогнул при одной мысли об этом.
Как раз в эту минуту больной приподнял веки. Два прекрасных черных глаза взглянули на Алека. Точно две горючие звезды зажглись в комнате.
– Где я? – произнес больной слабым голосом.
– У друзей. Не бойся, малыш!.. – ответил Алек. – У друзей, которые тебя ничем не обидят.
– А где же Кудлашка? – снова с беспокойством проговорил больной.
Но едва он успел произнести это, как из-под постели неожиданно вынырнула потешная черная мордочка, и оттуда появилась и сама Кудлашка во всей своей красоте. С радостным визгом она кинулась прямо на постель больного, оставляя на белом пикейном одеяле следы грязных лап. Темноволосый Алек покачал головой.
– Макака не похвалит, если увидит это, – произнес он серьезно, – и Кар-Кар тоже. Впрочем, я заступлюсь за тебя, когда понадобится, – заключил он тихо.
– А кто они будут? – спросил не без трепета больной, широко раскрывая свои и без того огромные глаза.
– Макака – это обезьяна… Она похожа очень на человека и ест руками, как мы, и вся покрыта волосами при этом. Но наша Макака вовсе не обезьяна. Вот ты убедишься сам, когда увидишь. А зовут нашу Макаку господином Марковым, Александром Васильевичем. Настоящая макака – злая, а наш Макака – добрый. Кар-Кар же – это помощник нашего Макаки. У Кар-Кара четыре глаза и две головы: одна – своя, другая – чужая.
Больной еще шире раскрыл глаза. Хотел спросить что-то и не успел.
Быстро распахнулась дверь, и из нее высунулось десятка два детских головенок. Тут были и черненькие, и белокурые, и рыжие, и русые. Смешные любопытные рожицы изо всех сил тянулись вперед. Карие, черные, синие и серые глазенки устремились взорами на лежавшего в постели больного.
– Алек Хорвадзе! Алек Хорвадзе! Можно нам к нему? Можно посмотреть больного мальчика и собаку? Пожалуйста, Алек, пусти нас! – послышались звонкие детские голоса.
Но Алек не смог ни впустить, ни ответить, потому что как раз в эту минуту, оттолкнув детей от двери, в комнату вкатилась шарообразная толстая фигура, похожая на большой мяч. На плечах фигуры торчала круглая же, как шар, голова. Румяное лицо в очках лоснилось. Из-за стекол приветливо и добро смотрели маленькие глазки. Очки едва-едва держались на кончике румяного же носа. Фигурка несла в руках тарелку с дымящейся в ней вкусной похлебкой. Тут же на краю тарелки лежал ломоть белого хлеба.
Круглый человек подошел к постели и знаками стал показывать больному, что принес ему завтрак. Больной не заставил себя долго упрашивать и с жадностью набросился на еду.
Глава XVI
Круглый человечек и шалуны
Больной ел. Круглый человечек сидел на стуле, кивал и улыбался, глядя на то, как ел больной. За его спиной стояли двадцать мальчиков, которые тоже кивали, улыбались и делали все то, что делал круглый человечек. Почешет себе нос круглый человечек, и все двадцать мальчиков почешут себе носы. Начнет сморкаться толстяк, и тут-то поднимается настоящая музыка, потому что все двадцать мальчиков принимаются сморкаться, и начинают раздаваться такие трубные звуки, что можно подумать, что едет артиллерия.
Даже Кудлашка, вылезшая было из-под постели, услышав эти звуки, издала продолжительный, жалобный вой.
Но вот круглая фигурка протянула руку и погладила больного по голове. В ту же минуту двадцать рук потянулись к золотистым кудрям лежавшего в постели мальчика, силясь проделать то же.
