KnigaRead.com/
KnigaRead.com » Детская литература » Детская проза » Рахмат Файзи - Его величество Человек

Рахмат Файзи - Его величество Человек

На нашем сайте KnigaRead.com Вы можете абсолютно бесплатно читать книгу онлайн Рахмат Файзи, "Его величество Человек" бесплатно, без регистрации.
Перейти на страницу:

Так бывало каждый год до самой поздней осени, пока Анхор не покроется желтыми листьями, а вода в сархумах — ледяной пеленой.

И только в этом году все прекратилось очень рано. Веселье оборвалось, хотя не успели еще созреть дыни. Свалилась неожиданная беда, и словно черный смерч развеял покой и радость.

Проводив Салтанат, Ариф-ата постоял в задумчивости. «Трудно и им, бедняжкам. Словно только раскрывающиеся бутоны, эти молодые девушки. Самая пора им веселиться, да нет... Вот Салтанат. Ни свет ни заря встала, с раннего утра пошла... Когда-то еще вернутся парни и бедным девушкам улыбнется счастье».

Ариф-ата вздохнул, взялся за ручку ведра, поднял его и вдруг почувствовал, какое оно тяжелое. С трудом вылил воду в самовар. Что это такое, неужели вода может быть такой тяжелой? Что случилось с этими руками, которые могли вмиг налить в самовар два хума?[24] Ариф-ата ощупывал правую руку, массировал мускулы от кисти до локтя. «Эх, старик, чуточку онемела рука — и сразу начинаешь паниковать; ведь спал-то, кажется, на правом боку,— успокаивал он себя.— Ну и труслив же стал, стоит вспорхнуть воробью — сразу душа в пятки...» Ариф-ата закрыл крышку самовара, зажег огонь, поставил трубу, взял полотенце и вытер металл. Такая уж привычка. Не успокоится Ариф-ата, пока не заблестит самовар.

Редко теперь появляются посетители в чайхане, да и те быстро уходят. Но Ариф-ата все равно по привычке просыпается на рассвете, зажигает самовар... а дальше не знает, что делать. Дрова колоть не надо, корм и вода перепелам не нужны; вот кипит, кипит один самовар... И почти никто не идет пить чай. Никак не может он привыкнуть к этому. Раньше, бывало, Ариф-ата, как только встает, сразу включает радио. Сейчас не по душе ему ни музыка, ни песни, ни утренняя зарядка. Включает радио старик только в тот момент, когда передают последние известия. Их он ждет с нетерпением. С тревогой в душе думает: «Лишь бы услышать хорошее».

Проводив взглядом Салтанат, Ариф-ата с лейкой в руке подошел к Анхору. Долго сидел на корточках над водой, прислонившись к стволу тала и любуясь быстрым течением; потом, не торопясь, наполнил лейку водой, встал. Пошел в цветник и обрадовался, увидев готовые вот-вот распуститься бутоны. «Ах, если бы теперь еще и услышать по радио добрую весть!»

Ариф-ата взглянул на висевшие на террасе ходики с гирями на цепочке, снял трубу с бурно кипящего самовара, заварил в маленьком чайнике крепкий чай, включил радио и уселся под столбом, ожидая последних известий.

Но добрых вестей не было, враг занял еще три города и несколько населенных пунктов. Ариф-ата почувствовал, что совсем ослаб. Не было сил встать, чтобы выключить громкоговоритель. Сообщение о крестьянах, которые сожгли пшеничные поля, чтобы они не достались врагу, о железнодорожниках, взорвавших мосты и склады, еще больше опечалило его. Навернулись на глаза слезы, покатились по щекам: «Гибнет добро. Сколько в него люди вложили труда!»

Ариф-ата вздрогнул, растерянно оглянулся вокруг, боясь, как бы кто не увидел его. Досадуя на себя, вытер слезы перекинутым через плечо платком, заменявшим ему всегда полотенце. Налил чай, глотнул и, немного придя в себя, встал с места, выключил радио.

Но перед глазами стояла та же картина: мужик-хлебопашец сжигает хлеб, губит урожай, выращенный в поте лица. «Какое ужасное время настало! Если так будет, чего доброго...» Ариф-ата испугался своих мыслей. «Возьми себя в руки, Ариф-ата, пожелай доброе! Если бы те, кто сжег свою пшеницу, сидели и лили слезы, то и рука у них не поднялась бы на такое. Только тот, кто надеется на свои силы, кто верит в победу, способен на подвиг. Ведь поднялась вся страна, весь народ... И ты один из них».

Ариф-ата по натуре был оптимист: он презирал пасующих перед бурей. Старик встал, укоряя себя, подошел к самовару, желая снова заварить чай, и тут услышал оклик: «Отец!»

—Ассалому алейкум,— сказала смуглая молодая женщина с тщательно уложенными волосами, поднимаясь на веранду.

—Ва алейкум ассалом. Пожалуйте, доченька.

—Я из исполкома. Просили передать, чтобы в два часа вы вместе с Хафизом-ака пришли на заседание. А Хафиз-ака дома сейчас, не знаете?

Ариф-ата взглянул на ходики.

—О, давно ушел, доченька. Он уходит рано.

—Я все же зайду к нему, попрошу, чтобы передали.

—А по какому делу-то, доченька?

—Сама не знаю, отец. До свидания!

Женщина заторопилась. Ариф-ата провожал ее взглядом. Она шла по шаткому мостику на другой берег Анхора. Ариф- ата размышлял: «Тебя, старик, зовут в исполком, а раз уж приглашают, значит, ты можешь сделать что-то полезное. А ты, тоже мне... растерялся, раскис, тряпка этакая!.. Погоди, погоди, для чего же они приглашают-то? Не по поводу ли чайханы? Фе, будто в исполкоме нет других забот, закрыть чайхану или нет... Конечно, есть дела поважнее. Ведь она приглашает всех по списку, который ей вручили. Выходит, в том списке значится и мое имя...» Ариф-ата взглянул на ворот своего яктака[25]. «Наверное, неприлично идти в таком виде. Надо одеться получше, как-никак почтенное место, руководство...»

И тут начали появляться посетители — был базарный день. Кто-то попросил яхна — охлажденного чая. Как назло, Ариф-ата еще ничего не успел приготовить.

—Сейчас, сейчас,— заспешил он.

Опрокинув два чайника чая в ведро, пошел к Анхору. «У кого это с самого утра горит душа? — думал он, стараясь припомнить посетителя.— Видно, из Назарбека, на базар приехал»,— решил старик, осторожно взбалтывая чай в ведре, погруженном в воду.

На том берегу Анхора показался Махкам-ака. Он шел, собрав полы халата и заложив руки за спину.

—Куда держите путь, уста?[26] — спросил Ариф-ата, когда Махкам подошел ближе.

—На базар, ака. Кое-какие покупки надо сделать.— Махкам-ака остановился, но Арифу-ата показалось, что кузнец не в духе.

—Выпейте пиалушку чая, успеете сходить. Не отказывайтесь,— приглашал Ариф-ата.

Пока Махкам-ака благодарил его, Ариф-ата заварил чай, подал на подносе лепешку и горсть кураги.

—Батырджан, племянник, уезжает сегодня,— усаживаясь на краю террасы, мрачно сказал Махкам-ака.

—Смотрите, уста, оказывается, чует сердце, а?

—А что такое?

—Да, знаете, утром я как раз об этом думал.— Ариф-ата чуть было не сказал: «Не осмелился спросить, когда увидел Салтанат»,— но тут же спохватился и закончил: — Пусть будет жив-здоров! Когда уезжает?

—Вечером. Я вот и хочу на базаре купить кое-что.

—Конечно, конечно,— согласился Ариф-ата.— И еще я хочу вам посоветовать, уста, не называйте его племянником. Зовите сыночком. Приласкайте, пригрейте. Не только ребенку — и взрослому необходимо душевное тепло. А он вам не посторонний, близкий. Почти сын.

—Сын... А скажет ли он мне «отец»? — невнятно пробормотал кузнец, взволнованный наставлениями Арифа-ата.

—А почему не скажет? Сначала попробуйте вы назвать его сыном. Вам-то можно было и раньше звать его так. Ну, и сейчас не поздно, уста. Нет, не поздно.

—Думал я об этом, ака. Но он ведь не маленький, совсем взрослый джигит...

—Джигит, верно. Но вырос-то он без отца.

—Правда.

—А тут вот лишился и материнской ласки. Трудно ему, уста, трудно. Полюбит он вас, души не будет чаять, если обогреете его своей любовью. Вот попомните мои слова.

—Ах, если бы так! — мечтательно вздохнул Махкам-ака.

—Так. Именно так. Когда яблоко созревает, уста, оно падает под яблоню. Нет у него сил откатиться за версту. Так и сирота под крыло ближних тянется.

Ариф-ата тихим, проникновенным голосом заговорил о том, что терзало душу Махкама-ака. Конечно, не иметь своих детей худо, ах, как худо. Но разве кто-нибудь из мудрецов сказал, что бездетному суждено лишь одиночество? Сколько в мире детей, оставшихся без родителей, разве они в этом виноваты? И разве у них не такая же душа, как у детей, живущих с родителями? Разве их не влечет под надежный кров людского благородства? И как великодушен тот, кто делает чужого ребенка своим, воспитывает его, выводит на дорогу жизни.

Махкам-ака слушал Арифа-ата в глубокой задумчивости, но сердце его трепетало. «Откуда он знает о моих переживаниях? Как он подслушал мои мысли?»

—Ваши слова мне очень по душе, ака. Вы угадали желание моего сердца. Названым братом я считаю вас. Ваши советы и жене придутся по душе.

—Батыр уезжает не куда-нибудь, а на поле битвы,— продолжал Ариф-ата.— Чем спокойнее будет его душа, тем храбрее, тем мужественнее будет он сам. Мысль о том, что у него есть отец, есть мать, есть семья, согреет его в бою.

—Правдивы ваши слова, ака,— согласился кузнец.

Ариф-ата налил в пиалу оставшийся чай, подал гостю,

хотел встать, чтобы заварить свежий чай, но Махкам-ака остановил его:

—Спасибо, ака. Я и так долго просидел. Пора на базар.— Он встал, потоптался, глядя на Арифа-ата, спросил: — А сами придете, ака?

Перейти на страницу:
Прокомментировать
Подтвердите что вы не робот:*