Рахмат Файзи - Его величество Человек
Обзор книги Рахмат Файзи - Его величество Человек
Рахмат Файзи
Его величество Человек
Рахмат Файзи
Его величество Человек
Глава первая
Ну вот, убрала дастархан[1], вытрясла из самовара золу, залила его водой, пусть закипает; теперь можно и постирать, пока муж вернется»,— подумала Мехриниса и тут вдруг увидела, что воды в арыке осталось совсем немного.
Жалея, что не запасла воды с вечера, Мехриниса с двумя ведрами пошла к небольшому водоему.
— Только она стала наполнять ведра, черпая воду ковшом, как заскрипела калитка, и во двор вошла Икбал, которую все ввали Икбал-сатанг, Икбал-щеголиха.
— Кажется, куяв-бала[2] дома, что-то не слышно стука его молота,— сказала она, поглядывая в сторону кузницы. Приближаясь к Мехринисе, Икбал-сатанг протянула к ней руки.— Как поживаете?
Мехриниса медленно положила ковш и нехотя встала.
«В летах уже, а ведет себя как девчонка. Нашла, что сказать: «Куяв-бала!» — сердясь, подумала она, но, встретившись взглядом с гостьей, повеселела.
Правду говорят женщины, что глаза Икбал-сатанг обладают необычайной силой: как взглянет она — покорит любого. Сейчас Мехриниса сама почувствовала обаяние гостьи: раздражения словно не бывало!
Она вспомнила, как однажды на тое[3] Икбал-сатанг сказала, обнимая ее:
«Счастливая вы, Мехриниса, живете — блаженствуете... Тьфу, тьфу, тьфу!.. Не бойтесь — не сглажу, миленькая...»
«Что вы, апa[4],— смущенно возразила Мехриниса.— Как перевалит женщине за тридцать, она превращается в дрова...»
«О, вы превратились в такие дрова, что ваш жар может спалить еще четверых Махкамбаев, голубушка!» — звонко рассмеялась Икбал-сатанг.
И в самом деле, хотя теперь Мехринисе уже под пятьдесят, она выглядит намного моложе своих лет.
Не успела еще жизнь оставить следы на ее лбу. И лишь только когда сидит Мехриниса, приуныв и нахмурившись, можно, внимательно всмотревшись, увидеть еле уловимые, тончайшие морщинки на ее лице.
Молодые глаза Мехринисы под ровными, крашенными усьмой бровями горят живым огнем. Когда Мехриниса улыбается, ямочки на ее щеках становятся еще глубже и родинка на левой щеке величиной с ползернышка маша[5] совсем исчезает.
Зря говорят, что платье на кокетке со сборками уродует женщину. Все зависит от фигуры. Стройная женщина даже в широком платье сразу бросается в глаза. И дома и в гостях Мехриниса надевала платья из атласа, именно на кокетке со сборками, а к ним — шаровары, отделанные Тесьмой, и лакированные кавуши. Старики и молодые — все любовались Мехринисой.
«Чья она жена?» — интересовались незнакомые люди при ее появлении.
На многих тоях и даже на поминках Мехриниса сама слышала это. О, если бы интересовались только тем, чья она жена! Но люди тут же затевали разговор и о том, сколько у нее детей.
Одни, услышав про ее бездетность, жалели Мехринису, а другие и язвили, с завистью оглядывая ее стройный стан.
В таких случаях Мехриниса старалась делать вид, что не слышит этих разговоров, и тихонечко, незаметно отходила в сторону.
Икбал-сатанг уважала эту женщину. Ей нравилось, что Мехриниса наравне с мужем работает в кузнице. И не отсутствие детей, а постоянная физическая работа помогала Мехринисе оставаться такой бодрой, подвижной, здоровой. Икбал-сатанг сравнивала Мехринису с собой. Сколько помнит себя, она всегда вот так же трудится без передышки. Ни минуты не может сидеть без дела. Видно, поэтому, хоть ей уже за шестьдесят, она не знает усталости и улыбка не сходит с ее лица...
—Ой, что же мы стоим! Проходите, апа, прошу вас,— поспешно сказала Мехриниса, приглашая Икбал-сатанг на айван[6].
—Нет-нет, голубушка! Боюсь задержаться. Ну, как ваш племянник? Где он живет?
Мехриниса вдруг погрустнела:
—Что ему делать без матери в опустевшем доме? Здесь живет.
Чуткая Икбал-сатанг сразу поняла душевное состояние Мехринисы. « Вспомнила умершую сестру, да и в моих словах услышала упрек: почему, мол, парень не на фронте",— подумала она и не стала больше расспрашивать.
—Да будет он жив-здоров! — только и сказала Икбал- сатанг.
—Да сбудутся ваши слова, апа,— улыбнулась в ответ Мехриниса.
Как всегда, сказав добрые слова, Икбал-сатанг вскоре ушла.
...Облака, плывущие по небу, сгущались, налетел ветер. Мехриниса собрала приготовленное для стирки белье, отнесла самовар на кухню, снова зажгла огонь.
В густо засаженном деревьями дворе выло и свистело.. Яблоки сыпались градом, стучали об землю, словно их сбрасывали с крыши. Мехриниса схватила ведра и стала собирать яблоки. Два яблока — одно за другим — сорвались с веток, ударили ее по голове. Держась за голову и ругаясь, она выбежала из-под дерева, растирая ладонью ушибленное место.
В это время на крыше, над которой раскинулась большая яблоневая ветвь, показался девятилетний Кудрат — средний сын соседки Таджихон. Он протянул руку, осторожно пригнул ветку и сорвал яблоко. Мехриниса присела за деревом, наблюдая за мальчишкой. Вдруг она отшвырнула ведро, схватила комок сухой глины и бросила в мальчика. Ком пролетел слишком высоко и не задел Кудрата. Мехриниса кинула второй ком, но он тоже пролетел мимо.
—Чтоб ты подавился! — закричала разгневанная Мехриниса и замолкла, точно сама подавилась словами.
От порыва ветра ветвь яблони хрустнула и с треском упала на крышу. Мехринисе показалось, что сама яблоня, усыпанная плодами, свалилась, вывернутая с корнем. Попадись сейчас Мехринисе этот негодный мальчишка Кудрат, избила бы его кочергой. Но Кудрат был ловок, как зверек, еще разок мелькнула его вихрастая голова, и он скрылся. Мехриниса бросилась в калитку, намереваясь пожаловаться Таджихон на проделки мальчика.
Рассвело. Утренний ветерок стряхивал с листьев росинки, рассыпал их по земле. Малыши спали в своих маленьких кроватках. Не спал только один мальчик. Он лежал не шевелясь и завороженно смотрел чистыми, как горное небо после дождя, глазами на чуть колышущиеся за окном деревья. Там, на проводе, теряющемся в зеленой листве, мирно сидели два воробья. Вдруг они беспокойно затрепетали, озабоченно закрутили головками. Один воробушек перелетел на ветку дерева и тут же нырнул в зеленое море. Второй, оставшийся на проводе, озирался вокруг, нагибал голову, клевал провод. Мальчику показалось, что воробей голоден, он протянул руку к печенью, стопочкой сложенному на тумбочке, но в коридоре послышались торопливые шаги, и кто-то открыл дверь. Мальчик быстро натянул на себя простыню, укрылся с головой, свесил руку с кровати и начал усердно посапывать. Молодая медсестра вошла в комнату с градусниками. Она подошла к кровати у окна, осторожно приоткрыла простыню. Мальчик стал сопеть сильнее. Медсестра чуть-чуть приподняла его левую руку и поставила под мышку термометр, но мальчик тут же снова раскинул руки.
Медсестра уже поняла, что Сережа притворяется, ее разбирал смех. Трехлетний мальчик был самым старшим в палате и ужасным шалунишкой. Но врач и медсестры любили Сережу, часто задерживались возле него, разговаривали с ним, шутили.
—Я ведь сплю,— пробормотал Сережа, чувствуя, что медсестра стоит рядом.
—Ах ты хитрюга! — Медсестра ласково ущипнула его за нос, поправила градусник.
Как только она вышла из палаты, мальчик выглянул в окно. Второго воробья тоже уже не было — видимо, и он улетел путешествовать по зеленому океану.
В больнице начался новый день. В палате закипела обычная жизнь: санитарки меняли пеленки малышам, умывали их, разносили завтрак; раздавали детям сложенные на ночь в шкафу и углу игрушки. Чуть позже в палату вошли врачи, сестры в белоснежных халатах. Они останавливались возле каждой кровати, осматривали одного ребенка, второго, третьего...
После их ухода медсестра вывела ходячих детей на середину комнаты и стала показывать им разные игры.
Игры обычно продолжались до обеда. И сегодня они не закончились бы раньше...
Вдруг веселый детский смех, разносившийся по всему дому, стих и послышались душераздирающие крики и стоны. Книжки с картинками, куклы, игрушечные машины, смешные лопоухие зайцы, слоны, лошади скрылись под осколками. Пуховые подушки и одеяла пропитались кровью, от ваты и тряпья пошел едкий дым. Детская больница, приютившаяся в большом парке, в одно мгновение превратилась в развалины, рядом с которыми неподвижно застыли обломанные, обуглившиеся деревья.
Официальное сообщение, опубликованное в газете, было кратким: «Фашистские летчики бомбили детскую больницу, расположенную в прифронтовом Н-ском районе. Составлен список детей, погибших от бомбежки: Енюкова Галя — два года и шесть месяцев, Репетьян Шура — год и четыре месяца, Щепачева Люба — год и два месяца, Смирнов Юра — один год, Корнев Володя — один год... Вместе с больными детьми погибла и дежурная медсестра, студентка Сафронова. В уцелевшей тетради медсестры в день бомбежки сделаны записи: «У Юры Смирнова появился аппетит, Галя Енюкова сегодня чувствует себя еще лучше, выздоравливает, скоро вернется домой...»
