Меган Маккаферти - Вторая попытка
— Жуть какая-то, — заметила я.
— Почему?
— Ну, есть в этом что-то сатанинское.
Сара показала мне фак.
Перед приездом нужно было выучить песню, чтобы петь ее вместе со старшекурсниками.
Харрингтон, Харрингтон,
Эту песню мы
Споем тебе.
На четыре года
И навечно
Харрингтон.
— Ты уверена, что тебя приняли в колледж, а не в женский клуб? — спросила я.
Сара снова подняла средний палец.
И хотя письмо несколько напугало меня, я не могла отделаться от чувства легкой зависти к детской радости Сары по поводу следующих четырех лет ее жизни.
Я зверски завидовала тем, кто уже получил ответ из вуза. Хоуп, Лену, Мэнде, Скотти, Бриджит, хотя последняя уверяла меня, что никуда не собирается поступать. Но теперь собралась. Вот каково быть Бриджит, ее мозги настолько просты, что она с легкостью меняется под воздействием обстоятельств. А я в итоге оказалась единственной, кто остался в стороне от всего этого безумия.
ПОЧЕМУ ЖЕ МНЕ ВСЕ ЕЩЕ НЕ ПРИШЕЛ ОТВЕТ ИЗ КОЛУМБИИ?
Пятнадцатое апреля
ЧТО ЗА БОТАНИЧКА-МАНЬЯЧКА ПОРОДИЛА АДСКИЕ СЛУХИ О СВОЕЙ ЛЕСБИЙСКОЙ СУТИ. ОТВЕРГНУВ ПРИГЛАШЕНИЕ САМОГО ПОПУЛЯРНОГО АТЛЕТА КЛАССА?
Я ненавижу Загадочного Анонима. Правда. Почему кому-то есть дело до моих дел? Это насилие над личностью бесит меня. Господи, как я хочу написать статью в газету! Что-то такое: «Беспочвенные слухи: автор „Дна Пайнвилля“ прикрывается анонимностью».
Я ненавижу людей — особенно тех, кого приняли в колледж.
Я ненавижу Мака и Пола за то, что они заставили меня постоянно думать о Колумбии. Я ненавижу их за то, что я ужасно хочу поступить туда. Мне гораздо легче, если я ничего особенно не хочу, только тогда я могу оценить иронию собственного безразличия к жизни, которое защищает меня от сумасшествия.
Хотя все эти заморочки с колледжами — хороший способ отвлечься, например, от грустных мыслей о том, что Лен и Мэнда все еще вместе. От злости на Бриджит, которой нет дома именно в тот момент, когда я хочу ей позвонить и рассказать о своих страхах. И от того, что Маркус еще больше отдалился от меня.
Семнадцатое апреля
Мои образовательные перспективы на следующий год.
Когда станет ясно, что в Колумбийский университет меня не приняли (и мне не хочется идти ни в один вуз, в который меня зачислили).
Пьедмонтский университет. Комната, которую предстоит делить с Называй-Меня-Шанталь. Меня стошнит от местного гламура.
Клоунское училище братьев Ринглинг. И кличка у меня будет Динки Думбасс.
Университет имени Мак-Доналдса. Я уже знакома с их долларовым меню.
Девятнадцатое апреля
Клоунское училище братьев Ринглинг закрылось в прошлом году!
ЧЕРРРРРРРРТ!!!!!!!!!!!!!!!!!!!
Двадцать третье апреля
Почтальон — Сатана.
Двадцать седьмое апреля
Почему это у меня никогда не получается приходить в восторг по какому-либо поводу?
Меня прокатили, прокатили, прокатили — так обидно, что я даже не могла радоваться солнцу, мне казалось, что я разлечусь на тысячу миллионов кусков. Тело переполняла кипучая энергия, и я знала, что должна избавиться от нее. Я пыталась успокоиться с помощью техники глубокого дыхания и мини-медитаций, но ничто не могло удержать меня от того, чтобы совершать то, о чем мне было даже сложно подумать.
Я зашнуровала кроссовки и отправилась на пробежку. Именно. Я послала к черту брехливую псину на заднем дворе и пришла к выводу, что йога не для меня. Дома никого не было, и я подумала, что никто не узнает. Даже если меня застукают, какое кому до этого дело? Отец вряд ли будет настаивать, чтобы я вернулась в спорт, время-то упущено.
Я не бегала уже месяцев шесть. И после первой сотни метров мое тело запротестовало.
КАКОГО ЧЕРТА ТЫ ЭТО ДЕЛАЕШЬ?
Но я заставляла себя двигаться. Через некоторое время я почувствовала, что вошла в старый и знакомый ритм. И поняла, как я по этому скучала. Не по соревнованиям, а по простому бегу. По себе. Вот кто я: просто бегунья.
На протяжении своего сорокапятиминутного променада я почти не думала о своем главном вопросе. Да и вообще ни о чем. Меня ждут стиснутые зубы, нахмуренные брови и потный лоб.
— ЧТО ЗДЕСЬ ТВОРИТСЯ? — завопил отец, как только я вошла в дверь.
— Я просто пробежалась, — ответила я, убежденная, что психанул он по этому поводу. Если я могу бегать по улицам, то и по стадиону пару кругов нарезать для меня не проблема. Но дело оказалось не в этом.
— ЧТО ЭТО ТАКОЕ?! — дико закричал отец, размахивая конвертом у меня перед носом.
Я выхватила его из рук. Толстый конверт из колледжа Колумбийского университета.
— Джессика Линн Дарлинг! Что это такое?! — закричала мать.
Конверт уже был вскрыт.
— Ну, вы уже посягнули на мою личную жизнь, вот и скажите мне…
— Ты не поедешь в Нью-Йорк! — хором закричали они.
Я вытащила письмо. Оно начиналось со слов: «Поздравляем! Вас зачислили в Колумбийский колледж, класс 2006 года».
Боже мой!
«Мы приносим свои извинения за задержку по вине технических проблем…»
БО-ЖЕ-МОЙ!
«…и мы сожалеем, если по этой причине у Вас возникли какие-либо неудобства».
Неудобства-шмеудобства! Пытка ожиданием была еще цветочками по сравнению с пыткой зачисления, поскольку реакция родителей была столь грозной и ужасной, что я даже и не предполагала, что такое может быть.
— Ты поедешь в Пьедмонт со стипендией.
— Нет. Это место — полное дерьмо.
— Мы не будем платить за тебя, если ты пойдешь в вуз, который расположен возле Граунд Зеро!
— Колумбия вовсе не рядом с Граунд Зеро! Это в ста кварталах!
— Знаешь, почему? — спросил мой отец. — Потому что террористы не стали бомбить Гарлем! Это уже не военная зона!
Мы прекратили ругаться, когда охрипли.
Я не сдамся. Ни за что. Меня не волнует, что мне придется одалживать миллионы и впахивать на тысячах работ. Борьба того стоит. Я это знаю.
Двадцать восьмое апреля
Я думала, что прием гостей в доме невесты с преподнесением свадебных подарков, — самый мучительный ритуал в современном обществе, со всеми этими суеверными традициями, вроде разрезания ленточки и прочего.
Но сегодня я поняла, что есть кое-что похуже.
Преподнесение подарков будущему ребенку.
Никого, кроме меня, не смущали полнота и пот, льющийся с лица будущей матери. Бетани не могла развернуть больше трех подарков подряд без того, чтобы не отлучиться в туалет пописать. Это делало и без того медленный и мучительный ритуал еще более медленным и мучительным.
И будто бы это мероприятие не было таким тошнотворным, моя мамочка распиналась слащавым ути-пути тоном, чтобы скрыть, что она все еще бесится из-за Колумбии. Когда троюродная тетка, или четвероюродная сестра, или бог знает кто еще, с кем я имела родственные связи, но едва знала, задавали мне вопрос, мама повторяла игриво один и тот же ответ.
— Джесси приняли во все вузы, куда она подавала заявление! — говорила она, обнимая меня за плечо и сжимая чуть сильнее, чем нужно. — Она еще не решила. Мы дадим вам знать, как только она примет решение.
А я просто стояла, тупо и отмороженно улыбаясь.
Наконец мне на помощь пришла Глэдди.
— Джей Ди! А ну-ка, паркуйся рядом!
На ней был небесно-голубой брючный костюм и нежно-розовый берет. Ее ходунки все еще были зелеными, как в День святого Патрика, что встревожило меня. Неужели никто в «Серебряных лугах» не смог помочь ей разобраться с цветами, коль скоро она сама не может?
— Что такое творится, Джей Ди? — спросила Глэдди. — Ты словно таракана проглотила.
— О, я просто ненавижу подобные мероприятия, — вздохнула я, плюхаясь на стул рядом с ней.
— Чегой-то? Чего ты так ополчилась?
Бетани открыла коробку, обернутую в бумагу с буквами алфавита.
— ПОДОГРЕВАТЕЛЬ ДЛЯ БУТЫЛОЧЕК! — закричала она на весь дом.
Глэдди уставилась на свою Подарочную Лотерейную Карточку.
— Тут написано «подогреватель для бутылочек»?
— Да, — сказала я, указывая на верхний левый угол. — Вон он.
— Подогреватель для бутылочек! — заорала она. — Черт же побери, а!
— В обшем, — продолжила я, — я просто ненавижу все эти глупые ритуалы. Предполагается, что они должны быть забавными и запоминающимися, но на самом деле все тухло.
— Людям нужны ритуалы, — сказала Глэдди.
— ПАМПЕРСЫ! — провозгласила Бетани.
Глэдди сверилась с карточкой.
