Робин ЛаФевер - Теодосия и изумрудная скрижаль
– За ним! – заорал Сопкоут.
Немногие оставшиеся в строю слуги Хаоса отступились от поверженных Скорпионов и пустились в погоню.
Ови Бубу опустился на колени. Кимошири наклонился к нему, но Ови Бубу отогнал гиганта слабым взмахом руки.
– Нет, беги за мальчиком. Проследи, чтобы с ним ничего не случилось.
Кимошири медлил, явно не желая покидать своего хозяина.
– Иди, мой верный друг, – сказал Ови Бубу. – И пусть помогут тебе боги.
Кимошири поднялся на ноги, с любовью и преданностью взглянул на Ови Бубу и длинными прыжками помчался в ту сторону, где скрылся Уилл.
Я попыталась встать, но у меня подкосились ноги, и тогда я поползла к Ови Бубу, который после ухода Кимошири опрокинулся на спину. Но раньше, чем я доползла до египтянина, чья-то рука схватила меня за подол, и я услышала знакомый мерзкий голос:
– Э, нет, не спеши, погоди.
Проклятье! Сопкоут. Он вцепился в меня как бульдог в швабру.
Я на всякий случай дернулась, надеясь на то, что мое платье порвется и я снова окажусь на свободе. Дудки, не вышло. Сопкоут принялся подтягивать меня к себе за юбку, словно попавшуюся на крючок рыбу. Я снова затрепыхалась – уж очень мне хотелось вырваться на волю.
И тут в густом тумане за спиной Сопкоута возникла чья-то фигура. Я присмотрелась, затем моргнула, не в силах поверить своим глазам. Затем в воздухе просвистела тяжелая трость и с грохотом обрушилась на голову Сопкоута. Он выпустил меня из рук, обернулся и вслед за мной увидел…
– Бабушка, – ошеломленно выдохнула я.
Глава тридцать вторая. История двух бабушек
Не обращая на меня никакого внимания, бабушка снова подняла свою трость.
– Не. Смей. Трогать. Мою. Внучку, – сказала она, сопровождая каждое слово увесистым ударом. Сопкоут дергался, пытаясь уклониться, но это ему плохо удавалось. – Как ты посмел? (Хрясь!) Что ты здесь делаешь? (Бах!) И почему ты живой? (Бумс!)
Ответить Сопкоуту было не суждено – последний удар пришелся ему точно по темечку, и адмирал неподвижно вытянулся на мостовой.
– Бабушка, – повторила я, на этот раз с восхищением, и в эту секунду до меня долетел слабый кашель. – Простите, мадам, я на минутку, – добавила я и поспешила к Ови Бубу, опасаясь увидеть то, что меня там ждет.
Он был жив, но дышал неглубоко и часто.
Бабушка подошла к Ови Бубу вслед за мной и, покряхтывая, присела рядом с ним. Внимательно изучая египтянина взглядом, она спросила меня:
– С тобой все в порядке?
– Да, бабушка. Благодарю вас за помощь. Как вы узнали о том, где я?
– Генри, – коротко ответила она и замолчала, увидев, что Ови Бубу пытается что-то сказать.
Однако с губ египтянина так и не слетело ни одного слова, и тогда бабушка придвинулась ближе к Ови Бубу, и стянула со своих рук перчатки. Открыв рот, я наблюдала за тем, как бабушка, сняв перчатки, принялась вдруг засучивать свои рукава.
– Закрой рот, Теодосия, – сказала бабушка. – Возле реки воздух грязный, не дай бог, заразу какую-нибудь подцепишь.
Я резко захлопнула рот.
– Тебе известно, насколько серьезно он ранен? – спросила бабушка, осторожно осматривая порез на лбу Ови Бубу.
– Н-нет, – пробормотала я.
На этот вопрос неожиданно начал отвечать слабым голосом сам Ови Бубу, и я наклонилась ближе, чтобы лучше расслышать.
– Думаю, что у меня сломана левая нога и несколько ребер, – он закашлялся, сморщился от боли и снова замолчал.
А бабушка решительно взяла все в свои руки.
– Если он получил такие сильные удары в туловище, мы должны проверить, нет ли у него внутренних повреждений и не пробиты ли легкие, – она наклонилась так близко к Ови Бубу, что едва не касалась его носом, а затем спросила меня: – Эта кровь на губах от пореза, как ты думаешь?
Я потрясенно наблюдала за женщиной, которая только внешне походила на мою бабушку.
Убедившись в том, что кровь течет действительно из пореза на губе, а не изо рта, бабушка начала ощупывать бока Ови Бубу, ища сломанные ребра. Не сводя глаз со своего пациента, она как бы вскользь спросила:
– Тебе давно известно о том, что Сопкоут жив?
Во рту у меня появился кислый металлический привкус. Конечно, можно было и соврать, сказать, например, что я узнала об этом только сегодня вечером, но вместо этого ответила правду. Я слишком устала разгадывать тайны и хранить секреты.
– С того момента, как он исчез.
Бабушка укрыла Ови Бубу своим пальто.
– Его нужно держать в тепле, – сказала она. – Дай мне твой плащ тоже.
Она свернула мой плащ, подложила его, как подушку, под голову Ови Бубу и только после этого спросила, шмыгнув носом:
– Почему ты мне не сказала?
– Мне приказали молчать. Так было нужно в интересах государственной безопасности. О том, что он жив, не должен был знать никто, даже члены моей семьи.
Мы с бабушкой долго смотрели в глаза друг другу, потом она перевела взгляд на лежащего возле нее человека и произнесла слова, которые потрясли меня сильнее, чем все события сегодняшнего вечера, вместе взятые.
– Молодец. Я рада узнать, что ты умеешь хранить тайну и держать слово.
А я подумала, не снится ли мне все это. Знаете, бывают такие хитрые кошмары, в которых ты видишь себя вроде бы в нормальном мире, однако этот мир причудливым образом искажен, и в нем происходят невероятные вещи. И с каким же облегчением ты вздыхаешь, когда просыпаешься и понимаешь, что все это было понарошку! Наверное, я в самом деле вообразила, что все это происходит во сне, иначе вряд ли осмелилась бы задать бабушке свой следующий вопрос.
– Где вы так научились ухаживать за ранеными?
Бабушка промокнула лицо Ови Бубу своим изящным, отделанным бельгийскими кружевами, носовым платком и заговорила:
– Когда я была еще девчонкой, мне хотелось стать такой же, как известная в те времена сестра милосердия по имени Флоранс Найтингейл. Больше всего на свете я мечтала поступить в ее школу сестер милосердия, а затем вслед за Флоранс отправиться в далекий Крым, где шла война, и ухаживать там за нашими ранеными солдатами. К сожалению, отец категорически запретил мне даже думать об этом. Он считал, что девушке из высшего общества, то есть мне, не пристало пачкать руки – а заодно и репутацию своей семьи, – занимаясь такой грязной работой.
Моя бабушка – сестра милосердия? Я тряхнула головой, пытаясь переварить в голове эту новость.
Ови Бубу вдруг сильно закашлялся, лицо его скривилось от боли.
– Нам нужны повязки, чтобы зафиксировать ему ребра, – сказала бабушка. – Побудь здесь, я сейчас.
Она медленно поднялась на ноги и скрылась позади ближайшего сфинкса.
Как только бабушка отошла, Ови Бубу протянул руку и вцепился пальцами в рукав платья.
– Я здесь, – успокоила я раненого. – Я никуда не ухожу.
Он открыл рот, собираясь заговорить, и я ниже наклонила голову, чтобы лучше слышать.
– Наш план. Он провалился, да?
Не желая расстраивать раненого, я принялась отвечать, тщательно выбирая слова:
– Все не так плохо. Я думаю, табличка осталась у нас. С ней убежал Уилл, а он здесь каждую подворотню знает. Мы вылечим вас, а когда вы поправитесь, то сможете сами возвратить табличку уадже… ну, одним словом, возвратить ее, как мы планировали, и вернетесь в их ряды.
– Нет, Маленькая мисс. Теперь позвольте мне вам не поверить. Этого не будет, – он снова закашлялся, и на этот раз у него горлом пошла кровь. Я растерянно оглянулась, ища взглядом бабушку, но она была занята тем, что рвала на бинты свои снятые нижние юбки. – Вы должны выполнить свое обещание, – прохрипел египтянин и впал в беспамятство.
Меня охватила паника.
– Держитесь, Ови, держитесь, прошу вас! – воскликнула я, а затем вспомнила про свои амулеты, сняла два из них со своей шеи и положила на грудь египтянину.
Мне показалось, что прошла целая вечность, потом веки Ови Бубу задрожали, и он снова открыл глаза.
– Записанная на табличке информация не должна попасть в чужие руки, – египтянин вновь схватил меня за руку и даже сделал попытку приподнять себя с земли. – Обещайте! Обещайте, что проследите за этим.
Опасаясь, что он еще больше разбередит свои раны, я сказала в ответ:
– Обещаю. А теперь лежите спокойно.
Державшие меня за рукав пальцы Ови Бубу ослабли.
– Оставьте приношение на жертвеннике храма Гора в Луксоре. Узнав об этом, Глаза Гора сами отыщут вас.
Он снова закашлялся, а затем вытянулся и затих. Мне стало страшно, и я закричала.
– Бабушка!
Она поспешила ко мне, неся в руках самодельные бинты.
– Что случилось? – спросила она.
– Он потерял сознание.
– Может быть, для него это даже к лучшему, – сказала бабушка, щупая пульс на руке Ови Бубу. – Он жив, хотя пульс неровный и слабый. Давай, стащи с него рубашку, чтобы мы могли перебинтовать ему ребра, а то еще проткнет ими что-нибудь у себя внутри.
Краешком сознания я отметила сумасбродность ситуации – она приказывает, чтобы я сняла рубашку с мужчины! Ну, вы даете, бабушка Трокмортон! Я наклонилась и осторожно потянула рубашку – тонкая вытертая хлопчатобумажная ткань легко расползлась у меня в руках. Затем я ахнула.
