Ф. Кон - Наша амнистия
— Так точно.
— Смотрите, чтобы не было задержки.
— Слушаюсь. Все будет исполнено.
Я вызвал по телефону смотрителя подследственной тюрьмы.
Первый шаг был сделан. Я побежал обратно на Иерусалимскую.
Рукопожатия без слов, но красноречивее всяких слов.
Анна через ворота поодиночке выпускала «полицейских» на улицу. Я потушил свет в комнате и прильнул к окну, наблюдая, как они пробираются на середину улицы.
Собрались, выстроились, «ротмистр» отдал команду, и они, отбивая шаг, как заправские солдаты, пошли.
Анна вернулась в комнату. Она была взволнована.
— Главное упустили... Только теперь вспомнила об этом.
— Что?
— Как они будут называть друг друга? Как будет обращаться «ротмистр» или «старшой» к ним?
— Успокойтесь. Инструктор это предусмотрел. У каждого есть своя фамилия.
Она ожила, но от волнения у нее подкосились ноги, и она в полном изнеможении опустилась на стул. Но не надолго. Не прошло и нескольких минут, как она встала, вызвала хозяйку и уже спокойно начала распоряжаться:
— Проверьте, не оставили ли они чего, и сейчас же приведите все в порядок. Чтобы ни малейшего следа не осталось... >
— Успокойтесь. Приберем.
— Мы уходим.
— Анна... — Хозяйка замялась.
— Что? Впрочем, знаю, знаю. Хотите знать, как все обошлось?
— Да.
— Завтра сообщу.
Мы попрощались и ушли на квартиру, куда должны были стекаться все сведения.
* * *Наши отправились в тюрьму. Их там уже ждали, и, как только «фон-Вудберг» передал ключнику пакет, «старшой» зычно крикнул:
— Открывай!
Ворота открылись. «Фон-Вудберг» торопливо поднялся по ступенькам на крыльцо тюрьмы и направился в канцелярию; конвой остановился перед зданием тюрьмы. Тут же стояла карета с кучером на козлах.
Еще с крыльца «фон-Будберг» крикнул старшему надзирателю:
— Зови скорее смотрителя!
— Уже ждут в канцелярии, ваше высокоблагородие.
Навстречу вошедшему «ротмистру» поднялся смотритель.
— Все готово?
— Так точно. Выведи арестантов! — крикнул он «старшому».
На пакет, врученный «фон-Вудбергом», смотритель почти не взглянул. Он вскрыл конверт и, приобщая бумагу к делу, сообщил:
— Его превосходительство уже телефонировали.
— Знаю,— сухо ответил «ротмистр».
Мы предупредили его, чтобы он не вступал ни в какие разговоры и третировал тюремное начальство.
В канцелярию вбежал зачем-то «старшой».
— Пошевеливайтесь! — крикнул «фон-Будберг». «Старшой» исчез.
— Уже выводят, — успокаивал смотритель.
— Бумага о сдаче заготовлена?
— Так точно.
— Давайте.
Взяв бумагу, он услышал на лестнице шаги и вышел в сени.
— Один, два, три... — аккуратно проверял он арестантов.
— Прикажете в канцелярию их вести?
— Не надо. Ведите прямо во двор.
На секунду он вернулся в канцелярию. Смотритель уже подписал бумагу. Под словом «сдал» «ротмистр» своей подписью удостоверил, что «принял».
В течение этих нескольких секунд «конвойные» на дворе выстроились в два ряда, образуя коридор от крыльца до кареты. Арестантов не всех сразу вывели на крыльцо, а поодиночке, с промежутками, для того чтобы было время усадить в карету.
Они знали, что их ведут на казнь, но, окинув шпалеры «полицейских» враждебным взглядом, спокойно разместились в карете — то ли уже свыклись с мыслью о предстоящей казни, то ли дошли до такого состояния, что предпочитали смерть ожиданию изо дня в день, с минуты на минуту рокового конца.
Только Юдыцкий, энергичный парень, выйдя на крыльцо, оглянулся по сторонам, словно ища щелочку, через которую можно было бы прошмыгнуть за ворота.
Но «старшой» оказался на высоте положения.
— Ну, ну, смотри у меня! — Он схватил Юдыцкого за плечо и грубо подтолкнул к карете.
На крыльце появились «ротмистр» со смотрителем и издали наблюдали за размещением арестантов.
— Буйные?— спросил «ротмистр».
— Есть и буйные...
— Иванов!
«Старшой» вытянулся в струнку.
— Пять человек внутрь, двое на козлы, ты и еще двое сзади!
— Слушаюсь, ваше высокоблагородие.
«Полицейские» разместились согласно приказанию, «старшой» ждал дальнейших распоряжений.
— Я поеду вперед и у ворот цитадели буду дожидаться.
— Слушаюсь.
— Трогай!
Ворота открылись, и карета медленно выкатилась на улицу. «Ротмистр», удостоив смотрителя рукопожатием, двинулся вслед за каретой.
Было половина первого ночи, когда,он подошел к квартире, в которой мы дожидались известий. Предупрежденный о том, что к нам будут являться люди, дворник, свой человек, партиец, сразу открыл ворота. Юр вбежал в комнату.
— Готово!— радостно сообщил он нам.
Мы бросились его целовать.
Он тут же сбросил форму и минут через пять ушел.
— Готово, но еще не совсем, — вздохнула Анна. — А как там дальше?.
* * *Молча, со стиснутыми зубами, сидели в карете-клетке обреченные.
Молча, еле сдерживая себя, сидели и «полицейские».
И вдруг все сразу изменилось, ожило. Карета покатилась по мостовой. Грохот колес заглушал шум.
«Лысый», сорвав шапку с головы, радостно крикнул:
— Товарищи! Узнаете меня?.. Я — «Лысый». Смотрите! Мы украли вас, везем на волю.
Освобожденные глядели, пораженные, не веря своим ушам, не зная, действительность это или сон.
— Правда, правда! — подтверждали другие «полицейские».
В карете творилось нечто невообразимое. Люди обнимались, целовались, жали друг другу руки, на один момент совершенно забыв, что дело пе доведено до конца, что на пути к освобождению могут еще встретиться препятствия.
Один из «полицейских» прервал это ликование.
— Братцы, о револьверах забыли?.
Еще момент, и освобожденные были вооружены браунингами.
— На всякий случай, — пояснил «Лысый». — Нас двадцать... Если придется, пробьемся.
Вдруг карета остановилась.
— Что это?
Все вытащили револьверы из кобур.
— Что случилось? — сунулся было «Лысый» к окошечку в дверях кареты.
— Молчите! — прошептал по ту сторону двери Марцелий.
Это он остановил карету, крикнув:
— Стой! Колесо!..
Кучер слез с козел и подошел к колесу, над которым, нагнувшись, что-то мастерили двое «полицейских». Он тоже нагнулся, но в этот момент был схвачен внезапно, как клещами, за горло.
Ему заткнули рот платком и втиснули внутрь кареты.
— Трогай! Погоняй!
Только тогда сидевшие внутри сообразили, чем была вызвана остановка.
Кучер нагнулся, но в этот момент был схвачен внезапно, как клещами, за горло.
— Лежи смирно, а то убьем! — крикнул кто-то лежавшему без движения на полу, перепуганному насмерть кучеру.
А карета двинулась дальше, за город, к огородам. Ворота огорода открылись, карета врезалась в огуречные гряды, и ворота вновь закрылись.
Началось превращение «полицейских» в штатских. Стефан обходил всех, собирал револьверы и складывал их в мешок.
— Погодите. Тут для каждого летнее пальто и шапка. В кармане пальто адрес, куда ему явиться.
Об этом позаботилась Анна.
— Кучера запереть в карете, — распорядился Марцелий.
— Готово.
— Уходить со двора поодиночке, каждый по своему адресу.
И за несколько минут двор опустел. Остались лишь Стефан и Марцелий.
— Ну, Марцелий, идите и вы, а я запру ворота.
— Запирайте. Я переберусь через забор.
— Зачем?
— Когда вы будете уже с той стороны забора, я переброшу вам мешок с револьверами, это будет вернее... А то как раз кто-нибудь подвернется.
Заперев ворота, Стефан взобрался на забор.
— Никого нет, давайте.
Сошло и это. Ушли и они.
Марцелий отправился к нам с докладом.
На этот раз и его пробрало. Мы радостно бросились к нему. В другое время он «осадил бы нас назад», но сейчас он трогательно и нежно расцеловался с нами.
Четыре часа утра. На дворе уже светло. За чаем, который вскипятила Анна, Марцелий рассказывал нам, как все происходило.
Неожиданно кто-то сигнальным знаком постучал в двери квартиры.
— Кто это может быть?
Мы с недоумением глядели друг на друга. Кроме Юра и Марцелия, никто не должен был приходить к нам.
Вошел один из «полицейских» — Бартек. Он был бледен, как полотно.
— Адрес в шинели оставил. Торопился...
Сразу испарилось радостное настроение.
— Фамилию не помните?
— Фамилию помню — Павловский, но адрес…
Анна знала адрес.
— Вот что, — сразу решила она, — идите вы с Марцелием к Павловским и немедленно уведите их с квартиры куда-нибудь в другой район. Если успеем — часа через три, раньше нельзя будет, — мы вывезем и их пожитки, а не успеем — пусть пропадают, лишь бы людей спасти. Идите, надо торопиться.
