Шандор Тот - Второе рождение Жолта Керекеша
— Ты слишком мнителен, Тамаш. А это усиливает…
— Всего лишь раз, и то по недоразумению, он получил от меня затрещину. С тех пор мной владеет настоящий комплекс. Я не смею даже прикоснуться к родному сыну, потому что он оказался так же чувствителен, как и упрям. Но если выяснится, что дом поджег он…
— Перестань фантазировать, Тамаш! Дался тебе этот несчастный платок! А мальчик в полусотне километров отсюда. Даже для милиции это безусловное алиби. Какой был платок?
— Грязный! Грязный до омерзения.
— Ладно. А цвет?
— То ли синий, то ли зеленый и в клетку.
— У каждого второго человека носовой платок в зеленую или синюю клетку, а у мальчишек вдобавок и грязный.
— Магда, — сказал Керекеш раздраженно, — я бы очень хотел ошибиться.
— Пожалуйста, не сердись, но это смешно: у тебя ни на минуту не возникает сомнений, что виноват именно Жолт.
Керекеш помолчал, вздохнул, сел, закурил, обвел комнату странным косящим взглядом, словно впервые видел тут все: мебель, солнечный свет и собственную жену.
— Будь я в этом совершенно уверен, я не стал бы прятаться дома, а давно бы пошел в милицию, — сказал он по-прежнему раздраженно.
…Все доводы были исчерпаны. Оба устало молчали. Потом без аппетита что-то поели. Керекеш про себя решил, что непременно поговорит с кем-нибудь из милиции. Где-то в глубине души, у него еще тлела надежда: а вдруг ищейка все-таки не ошиблась? Но лишь только эта ребяческая надежда вспыхивала чуть ярче, он мигом ее гасил; как это может быть? Кто-то совсем чужой, посторонний ни с того ни с сего пробирается к ним в подвал с порохом и свечой и закладывает «зажигательную бомбу замедленного действия»? Нет и нет! Разумеется, нет. Речь может идти либо о больном пироманией, либо… Ни один довод Магды не мог его убедить. Магда — мачеха и оправдывать, заступаться за пасынка считает своим неотъемлемым долгом. Ее, естественно, можно понять.
Магда часа два на балконе курила. Потом увидела экс-почтальона. Со слипшимися волосами, с багровым лицом, он шел пошатываясь, один, поминутно поддергивал сползавшие на ходу штаны и оживленно объяснял что-то воображаемому партнеру.
— Он, кажется, еще не окончательно захмелел, — заметила Магда.
Керекеш махнул рукой:
— Он всегда до краев налит палинкой.
— Не позвать ли его? Может быть, он что-нибудь знает.
— Конечно, знает. Наглый всезнайка. Он всегда и все знает.
— Не выношу, меня просто тошнит от пьяных! Но можно его расспросить…
Они совещались, так как знали этого нахала и горлопана, корчившего из себя хозяина дома.
В это время раздался звонок, затем в проеме двери появилась ухмыляющаяся опухшая физиономия почтальона.
— Что-нибудь случилось, господин Ли?птак? — робко спросила Магда.
— Целую ручки, мадам, — последовал галантный ответ. — Пока я здесь, вам беспокоиться не о чем.
— Входите, пожалуйста, — с усилием сказал Керекеш.
— Мое почтение, господин главный врач. Я, правда, не совсем одет… — сказал экс-почтальон, шагая по квартире. Затем он уселся и покосился на Керекеша, наливавшего в рюмки коньяк. — Несчастье, могу сказать, было предотвращено, — заявил он, когда рюмки стояли уже на столе.
— Прошу вас! — пригласил его Керекеш. — Много времени Уделить вам, правда, я не могу, так как должен вернуться в клинику. Ваше здоровье!
— Это я принимаю, потому как вполне заслужил. Ваше здоровье! — сказал почтальон и осушил рюмку залпом. — Если б не я, дом бы сгорел…
— Мы страшно вам благодарны, господин Липтак! — нетерпеливо прервал его Керекеш. — Вы, я видел, сопровождали милицию. Что-нибудь уже выяснилось?
— Я, извиняюсь, запах дыма почуял еще там, внутри. И так спокойно подумал: жгут, мол, фитиль. Дым-то шел снизу, вам понятно? Из дымохода-то дым идти не мог, дымоход-то на крыше, вы понимаете?
— Понимаю, — сказал Керекеш.
— Вот тут меня это забеспокоило, крепко, скажу вам, забеспокоило.
— Что именно? — спросил Керекеш.
— А то, что с утра жгут фитиль.
— Но ведь горел не фитиль.
— А кто его знал, что там горит, господин главный врач! Это я уж после узнал, а тогда крепко забеспокоился…
— Скажите, господин Липтак, ищейка что-нибудь обнаружила?
— Так ведь тогда она где была, извиняюсь, ищейка? Не было ищейки. Был я один. И, само собой, без промедления спустился вниз поглядеть…
— Дым шел из подвала, это мы знаем! — так же нетерпеливо сказал Керекеш.
— Ах, господин Липтак, нам очень хочется знать, кто мог это сделать. Возможно, кто-нибудь из жильцов забыл зажженную свечу… — вмешалась в разговор мужчин Магда, заметив, что Керекеш совсем теряет терпение и лоб его покрывается красными пятнами.
— Вот и я про то же хотел бы знать: кто это сделал?! Но тогда еще, извиняюсь, вопрос не стоял, кто сделал, а кто не сделал. Тогда, извиняюсь, валил тучей дым, и я, покамест прибыл в подвальный этаж, совсем и начисто задохнулся. Надо было тушить, извиняюсь, пожар. А когда у тебя перед глазами пожар, ты, извиняюсь, не думаешь, что да как, а берешься этот пожар тушить. Само собой, ежели можешь. Ежели, значит, можешь. Ну, прав я, по-вашему, или неправ?
— Правы, — процедил сквозь зубы доктор Керекеш, призывая взглядом на помощь жену.
Магда пожала плечами.
— Позвольте налить вам еще, господин Липтак, — любезно предложил Керекеш.
— Потребляю я это редко. Но сегодня я заслужил. Да.
— Вам благодарен весь дом, — сказала Магда.
— Время мое, к сожалению, истекло! — Керекеш вскочил и схватил портфель.
Липтак перепугался и вмиг изменил тактику.
— Много всякого плетут люди. И про вашу семью тоже плетут, господин главный врач. А вернее, про Жолта. Сами понимаете — бабы. Ну, и судачат, мелют языком без толку, без умолку.
Керекеш потянулся за своим пиджаком.
— Ну, я милиции так и сказал, — продолжал Липтак, — об жильцах нашего дома чтоб ни гугу.
Рука Керекеша остановилась, держа на весу пиджак.
— Я прямо так и сказал: не такой он парень, этот Жолт.
— Что значит «не такой»? — спросил сквозь зубы Керекеш.
— Ну, как прошлый вон год был еще взрыв… потом похищение персиков…
— Каких персиков?
— Э-э, господин главный врач! Кому есть дело до каких-то там, извиняюсь, дерьмовых персиков… И было всего-то их несколько штук, и давно это было, а может, и вовсе не было. Только вот мадам Ге?чеи дала показания, и записали ее показания в протокол. Вот в чем беда. Записали, что Жолт любит поджоги и что Гечеи видела, как он прилаживал шнур.
— Шнур?
— Ага, шнур. Запальный шнур. Веревку обмазал варом…
— Но ведь это было на прошлогоднее рождество, когда он хотел устроить бенгальский огонь, — перебила Липтака Магда. — Я поговорю с мадам Гечеи.
— Мы ни с кем говорить не будем! Хватит! — дрожащим голосом сказал Керекеш. — Благодарю вас, господин Липтак.
Почтальон не шевельнулся.
— Господин главный врач, покамест я здесь, — снисходительно сказал он, — бояться вам нечего.
Я не боюсь, господин Липтак, но…
— Протокол этот — тьфу. Уж я, господин главный врач, о том позаботился.
— Вот как! И что же?
— «Ха-ха, старший сержант, — старшему я сказал. — Хо-хо, говорю, знаем, знаем, ветер откуда дует». А старший только глазами хлопает. Во!
— Откуда же дует ветер, господин Липтак?
— Вот я и спрашиваю: «Кто взломал ту лавчонку, господин старший сержант? И кто стащил у Га?шпаров дамскую, извиняюсь, сорочку? Не хочу я этим никого обижать… Кто переманил ирландского сеттера, вот что скажите мне, господин или товарищ старший сержант» …Никогда ведь не знаешь, как обратиться, чтоб не обиделся ненароком…
— Вы совершенно правы, господин Липтак, за обращением надо очень следить, — заметила Магда, разыгрывая сочувственное внимание.
Почтальон оторопел. Потом покосился на Керекеша, повертел в руках пустую рюмку, хотел что-то сказать, но Керекеш его опередил:
— Послушайте, господин Липтак, меня интересует один лишь момент. Если я вас правильно понял, то на основании показаний, данных мадам Гечеи, мой сын… возможно, оказался на подозрении. Известно об этом вам что-нибудь или нет?
— А то как же, чтоб неизвестно, господин главный врач! Кто, как не я, навел милицию на след?
— Прекрасно, вы навели на след…
— Я и Би?жу.
— Кто такой Бижу?
— Бижу? Да ищейка же. Вон у кого, извиняюсь, нюх так нюх. Можно сказать, замечательный нюх. С ходу определила преступника.
— Значит, преступник известен? — спросил Керекеш.
— А как же! Я так старшему сержанту и сказал, когда прибыли мы в тот дом. Знаете, тот франтоватый дом на склоне горы… Я супруге своей говорю: «Не дом, а загон для овец, черт бы его побрал… делают из стекла загон овечий для хулиганов».
