Геннадий Михасенко - Пятая четверть
МАЗ ревел так, что заглушал не только все звуки, но и мысли. Что-то прыгало, разворачивалось перед глазами, даже от плотины осталось в голове мелькание, потому что ехали по какому-то темному коридору, где сбоку ритмично вспыхивал свет.
Возникшие впереди кирпичная труба, корпус с проломами в стене, откуда выглядывали котлы, вороха угля показались Антону знакомыми. Он вздрогнул, и сразу МАЗ словно умерил свой рев. А вон и костлявые краны за клубами пара! Вон и башня с фонтанчиком пыли. Именно к ней повернул шофер и затормозил.
— Все — сказал он. — Будь здоров. Диспетчерская напротив, красная.
Возле диспетчерской стояло полдесятка самосвалов. Антон вошел и, не переводя дыхания, сказал женщине, сидевшей за стойкой:
— Мне нужен мастер Зорин… Мне нужен мастер Зорин.
— Что тебе, мальчик?
— Мастер Зорин.
— Напали сегодня на Зорина: то звонят, то приходят… Нет, мальчик, Зорина. Он дома. Он… ну, нет его. — Затрещал телефон. — Да… Сейчас пошлю… Говорю же: сейчас… Ну слушайте, слушайте — при вас прикажу. Пятьдесят четвертый под погрузку — на очистные! Слышали?.. Через полчаса.
— А как мне туда добраться? — спросил Антон. — Адрес у меня есть, а вот как?..
Женщина пристально глянула на Антона, на его рюкзак, на грязное лицо с красными глазами и вздохнула.
— Тебе срочно Зорина?
— Да. Я брат его. Я только что приехал.
— Ах, брат! — Брови женщины хмуро сдвинулись. Звякнул телефон. Она подняла трубку и тут же опустила. — Брат, значит… А Леонид Николаевич это… нездоров.
— Как нездоров? — испугался Антон.
— Да вот так. Не то что нездоров, а в недомогании, — тихо сказала она и вдруг крикнула в сторону шоферов, которые хохотали у окна: — Червонец, ты хотел на обед ехать? Довезешь вот парнишку зоринского.
— Есть!.. Пошли, малый!.. Жрать хочу, хоть баранку грызи! А там у Дуськи — окрошка!.. — Шофер приплюснул кепку, сел в кабину и изнутри открыл дверцу Антону, — Куда?
— Вторая Строительная, шесть.
— Попутно. Держись!
Шофер круто вырулил. Машина вырвалась из окружения цехов и понеслась вдоль низины, мимо пустыря, уставленного высокими белыми колоннами, вокруг которых ничего не было, кроме бурьяна, словно колонны эти сами выросли.
— Ты что, беглый? — спросил водитель. — Удрал?
— Нет, я нормальный, отпустили. Я в гости.
Самосвал летел так стремительно, что у Антона захватывало дух, особенно у поворотов, когда, казалось, и тормозить, и поворачивать уже поздно. Встречные машины только рявкали за стеклом и тут же пропадали.
— Ну вы и поворачиваете!
— Да уж хлебом не корми — дай повернуть… Если б не было поворотов, не было бы нашего брата, шоферни. Сидел бы тут какой-нибудь полудурок из трамвайного парка и похрапывал бы… Индия! — шофер кивнул на показавшиеся впереди строения. — Это мы так Индивидуальный поселок зовем. Попробуй выговори натощак ин-ди-ви-ду-аль-ный. Язык свихнешь. А тут — Индия, и все.
Они въехали в поселок, миновали водонапорную башню, магазин. Шофер затормозил.
— Все. Сворачивать не буду. Спешу. Время — деньги, как сказал Карл Маркс.
Антон, уже вставший на подножку, сунул руку в карман и вытащил рубль.
— Вот… Я не знаю, сколько надо, но у меня еще есть. — Он поставил чемоданчик на сиденье и полез в другой карман.
— Ну-ка спрячь свой целковый. Ты не так понял Карла Маркса. Спрячь скорей, а то мой «Червонец» от стыда заглохнет. — Шофер подал Антону рюкзак и подмигнул. — Дуй вниз, ищи свой номер.
Из-под колес брызнул гравий, и машина помчалась. На заднем борту сквозь серый налет проступал номер — 10–10 — червонец.
Глава четвертая, где Антон встречается с братом и с испанским языком
«Да ведь Леня же нездоров!» — спохватился Антон и заторопился. Дорога была кочковатая, из засохшей грязи торчали консервные банки, щепки, пакля и даже какое-то тряпье.
— Номер шесть, — прошептал Антон, останавливаясь возле высокого, острокрышего дома с мезонином. По остаткам лесов у стен, по некрашеным, закрытым ставням, по какой-то еще общей неряшливости угадывалось, что дом пока необитаем.
Антон толкнул ворота и сразу увидел мотоцикл. Он стоял в глубине усадьбы, против бревенчатого сарая, узкого, с односкатной крышей и с маленьким окном. Сарай казался половиной дома, разрезанного по коньку. Поняв, что это и есть времянка, Антон прошел к ней и, замерев у ступеней, сложенных из коротких брусьев, прислушался. Тихо. Оглянувшись на запыленный мотоцикл, у которого блестела только крышка бензобака, на громадину дом, осажденный бочками с известью, кучами песка и кирпича, Антон поднялся по ступенькам и потянул дверь. Она легко и бесшумно открылась.
— Кто тут есть?
Комната, затопленная полумраком, молчала.
Антон положил вещи на порог, вошел неуверенно и пригляделся. Прямо против дверей, у стены стояла кровать в белом покрывале, слева — темная кирпичная печь и стол, справа в углу — шифоньер, а у окошка еще один стол с приемником. Возле этого стола, на полу, укрывшись куцей фуфайчонкой и спрятав голову куда-то под скатерть, спал человек, поджав ноги в сапогах, сплошь обляпанных чем-то серым. Правая рука его, неловко заломленная и забинтованная, торчала вверх, как громадная свеча.
— Лень, — прошептал Антон испуганно. — Леня!
Человек не шелохнулся. Только от дыхания слегка поднималась и опадала фуфайка… «Да он ли это?.. И туда ли я попал?» — подумалось Антону. Он подошел и, присев, глянул в лицо спящему.
И тут же радостно дернул за фуфайку. Леонид глубоко вздохнул, повел плечом, но не проснулся.
— Леня! — Антон принялся трясти брата. — Да Ленька же!
Тот перевалился на спину, открыл глаза, резко сел, придерживая забинтованную руку и промаргиваясь.
— Сколько времени? Что-нибудь случилось?
— Конечно, случилось! Я же приехал!
Леонид некоторое время исподлобья разглядывал его.
— Не узнаешь?
— О небо! Ах ты, бродяга! — Леонид здоровой рукой опрокинул брата к себе на колени, грудью навалился на него и давай мять его и тискать, — Ах ты, Антонище! Ах, злодей!
— Подожди, — отбиваясь и смеясь, выговорил Антон, — ты же больной.
— Чушь! Я тебе сейчас покажу больного! — Намяв братишку как следует, Леонид приподнял его за плечо и поцеловал в щеку. — Значит, вырвался?
— Вырвался. А чего ты меня не встретил? Телеграмму получил?
— Нет.
— Я так и знал.
— Собственно, может быть, она в ящике лежит. Я, брат, тут последние дни как зачумленный, не до ящика. Тома в больнице, наряды закрывать срочно, кричат: «Давай колонны, а то голову оторвем». А тут вот еще, — Леонид кивнул на забинтованную кисть, — пальцы под пилу сунул.
— Отрезало? — в ужасе спросил Антон.
— Что ты! Чиркнуло по мякоти у самых ногтей. Токают, проклятые.
— Ну-ка! — Антон тронул руку. Кровь просачивалась через повязку. — Ох ты!
— Пустяк. Слушай, чего ты мне про стариков-то ничего не скажешь? Как мама?
— Хорошо.
— Все так же строга, да?.. А батя все потихоньку побаивается ее? — Глаза Леонида блестели в радостной лихорадке. — Это здорово, что ты примчался!.. Только чего мы с тобой, как дураки, на полу сидим? Ну-ка — оп! — Он рывком поднялся, включил свет, захлопнул дверь и передернул плечами. — Что-то прохладно.
— Тебя знобит. У тебя жар.
— Да брось ты! Слушай, давай-ка затопим печь да почаевничаем. Я ведь тут без Томы впроголодь.
— Она еще там?
— Там.
— Долго. А знаешь, как мы телеграмму получили?
— Стоп, Антон! Я жуть как хочу все знать, но давай разговоры на потом. Мне надо, чтоб все с толком, со смаком. А сейчас — пожрать бы!.. Хотя боюсь, что сусеки наши… — Леонид зашарил в столе. — Хотя вот сайра в масле, хлеб… прошлогодний… Нет, жуется! Можно редиски нарвать… Ах да, в куртке сосиски.
— Да у нас же полно еды! — воскликнул Антон и кинулся к рюкзаку, начал выставлять на стол разноцветные банки.
— У-у… Не все сразу, Антон. Так можно убить человека, не евшего с утра, — постанывал Леонид, перебирая банки и принюхиваясь к ним. — Черт знает что!.. Где чай? Очередная задача Советской власти — запалить печь и заварить атомный чай! Пошли колоть дрова.
На дворе смеркалось. Где-то там, за лесами, за долами, солнце уже село, но поселок еще жил рассеянным светом, отраженным от белых круглых облаков, которые, как спутники, нарочно созданные для продления дня, преданно двигались над землей.
Леонид скинул с поленницы, сложенной под навесом, несколько крупных поленьев, поставил одно на попа и жестом пригласил: коли. Топор скользнул боком, вырвался из рук и ударил Антона топорищем по ноге.
— Эх ты, страна Лимония!.. Стоп, стоп! Хватит в доме и одного калеки, — проворчал Леонид и принялся рубить сам, левой рукой.
Антон потащил беремя в избу.
— Ну-ка вверни. Поярче. — Леонид подал большую лампочку. — Устроим торжественный прием заморскому гостю, представителю страны Лимонии.
