Геннадий Михасенко - Пятая четверть
— Да нет, я ничего, — со смешком ответил Антон.
Поезд петлял по косогорам осторожно, словно не доверял рельсам. То наплывал срез огромной выемки с бурыми прослойками вековых отложений, то вдруг раскрывалась глубокая лещина, полная сумрака и точно подгорелых деревьев, на которых, висело нечто похожее на сухую болотную тину — ну, прямо Кощеево царство, Не хватало только черепов, насаженных на вершины, да кружащих над ними черных воронов.
На станции Вихоревка Матвей простился, а через несколько часов в коридоре послышалось: «Братск! Братск!
Сходило много народу. Антона подхватило и по дощатому узкому перрончику понесло к маленькому вокзалу с названием «Братское Море». Затертый чемоданами и сумками, Антон тянул шею и прислушивался, не пробьется ли сквозь суматошный гвалт родной оклик: «Анто-он!» Но ничего нельзя было разобрать. Передние вдруг замешкались, зашумели громче. Поток сжался, замер на момент и хлынул вспять. Пассажиры полезли обратно в вагоны, кляня белый свет.
«Что же это? А куда же мне? Где Леня?» — испуганно замелькало в голове Антона, и он застыл посреди перрончика, как порожистый камень, сопротивляясь течению. Его пихали, ругали, стукнули корзиной по лбу.
— Все садитесь! — командовал человек в железнодорожной фуражке и с лейкопластырем на носу. — Все по местам! Следующая — Падунские Пороги. Там управление строительства, гостиница, черт, дьявол! Все там! А тут, кроме меня, жены да коровы, нет ни одной собаки!.. Что, что «почему»?.. Потому что через пять лет сюда море подкатит — вот почему назвали Братским Морем.
Опомнившись, Антон кинулся к нему.
— Дядя!.. Дяденька! А где бетонный завод?
— Все назад! — надсаживался дежурный, тыча носовым платком под фуражку и отдуваясь. — Назад!.. Что, малый? Бетонный?.. На правом берегу, через остановку!.. Да не суйте мне билеты! Мало ли что там написано!.. А теперь нет такой станции — Братск, нету! Есть Братское Море, Падунские Пороги, Гидростроитель — все они Братские. А старый Братск затапливается. И линию перенесли. Это новая линия, черт бы вас побрал.
Антон сунулся в ближайший вагон. Пассажиры, скованные вещами, застревали в проходе и в тамбуре, наконец людская плоть как-то раздалась, и Антона притиснуло к двери. Решив, что Леонид знает, конечно, о переносе линии и встретит его там, где надо, он несколько успокоился.
Опять потянулась тайга, охраняемая телеграфными столбами, которые порой так сливались с лесом, что нельзя было разобрать, к столбам ли привинчены изоляторы или просто к деревьям. И хоть поезд продолжал кружить, но теперь каждый поворот сулил конец путешествию. И когда сквозь редеющие сосны замелькали первые дома, Антон так и прилип к стеклу — вот оно, начинается.
Поселок ютился на пригорке. Наверху, образуя улику, высились аккуратные теремки с мезонинами, а ниже рассыпались домишки, сделанные тяпляписто, в некоторых по торчащим сквозь обшивку буферам угадывались вагончики. У самой линии, на лугу, возле большой круглой штукенции, свистели и приплясывали мальчишки. Из переулка вылетели две собаки и понеслись вдоль насыпи, распугивая коз и кур.
Дома, дома, склады, свалка разбитых машин, угольные вороха, еще не задымленная кирпичная труба, приземистый корпус с проломами в стенах, сквозь которые виднелись котлы; башня с наклонной подпоркой, из башни вырывался фонтанчик пыли; ползали краны, как скелеты доисторических животных, — во все это Антон осматривался с огромным интересом: в этом мире жил Леонид.
На станции Падунские Пороги вагон изрядно опустел.
«Следующая моя!» — тревожно подумал Антон, когда поезд тронулся опять.
Впереди засияла голубоватая пропасть и открылся мост — эстакада со знакомыми по фотокарточкам двухконсольными кранами наверху. Эти гигантские кресты, серебрившиеся в лучах еще высокого, но уже слабеющего вечернего солнца, держали, казалось, небо над Братском.
В голову Антона вдруг ударил жар. Это был конец его космического полета — он, раскаляясь, как бы входил в плотные слои атмосферы загадочной планеты, жадно всматриваясь в ее очертания и еще не зная, где сядет и сколько витков перед этим сделает.
Поезд направлялся внутрь эстакады, в самый сгусток металлических сплетений, куда и проникнуть-то было вроде немыслимо, ничего не придавив, но куда состав все же плавно вполз. Сразу стало сумрачно. И из этого сумрака, как из-под козырька, все виделось преувеличенно ярко: и Ангара, воронкой сходящаяся к плотине, и пенистая гряда Падунских Порогов с застрявшими и камнях бревнами, и зеленые катера островов, трусливо бросившие якоря перед бурунами, и дымящиеся развалины какого-то, видимо, недавно снесенного селения возле самого берега. А вокруг, выглядывая, как зрители в театре, из-за плеч друг друга, — холмы, холмы, холмы со светлыми полосками вырубок у подножий — они заранее подбирали хвойные подолы своих таежных одеяний, чтобы не замочить их в волнах готового родиться моря…
Леонид не встретил.
Когда перрон опустел, Антон перечитал письмо ещё раз и обратился к женщине с красной повязкой. Она сказала, что улицы Второй Строительной не знает, а вот бетонные заводы здесь. У автобуса Антон еще раз спросил про улицу. Рабочий, забрызганный известкой так, что его комбинезон закостенел, как панцирь, подумал и с треском пожал плечами. Тогда Антон решил податься на завод. Леня наверняка там, запурхался в своих делах, поэтому и не встретил. И, повеселев, Антон сел в автобус.
Минут через двадцать он оказался неподалеку от громадных запыленных цилиндров и башен с наклонными подпорками — такую он видел там, на станции Падунские Пороги. Взяв в руки чемодан и поправив рюкзак, Антон двинулся напрямик — слишком велико было нетерпение, ведь брат был от него в каких-то двухстах метрах. Перебравшись через кучи мусора и бетонных отходов, обойдя несколько канав и ям, он очутился на узкой неровной дороге, вилявшей между конусами песка и щебня. Проползали с тяжелой развалкой самосвалы, над головой в галереях шумело, по лоткам что-то дробно сыпалось, всюду пылило — и нигде ни души. Антон прятал лицо в отворот пиджака, когда облако пыли обрушивалось на него после прохода машины, и шел дальше, понимая, что рано или поздно кто-нибудь встретится, может, сам Леонид.
И вдруг перед ним из клубов пыли появился человек, он или с машины на ходу спрыгнул, или с песчаного конуса съехал, вывалившись из галереи. Человек этот начал отплевываться и отряхиваться.
— Скажите, — кинулся к нему Антон, — а где мне мастера найти?
— Я мастер, — не глянув на мальчишку, пальцами обеих рук взъерошивая волосы и выбивая из них пыль, ответил он.
— Нет, мне мастер Зорин нужен.
— С какой секции?
— Не знаю.
— Ну, здрасьте. Нас тут десятки мастеров. — Человек отряхнулся, наконец, провел напоследок рукавом по лицу и оказался молодым парнем. — Фу! Чтоб я еще туда полез!.. Так говоришь — Зорин?
— Да. Знаете?.. Я его брат. За полторы тысячи километров приехал. Один.
— Зорин… Зорин…
— Ага. Он это… колонны и балки делает из бетона, — живо добавил Антон.
— А, вон что! Тогда ты не туда попал. Тебе нужно на промплощадку, на левый берег.
— Как?! Я ведь только что с левого! — испуганно воскликнул Антон, моментально решив, что ему вообще не найти брата, и тут же слабея до холодного пота. — Мне сказали, что здесь.
— Значит, какой-то болван попался… У нас ни колонн, ни балок не делают. У нас — чистый бетон, для плотины. Понял?
Позади гикнул сигнал. Они посторонились. Антону все вдруг стало безразлично: и эти машины, и пыль. Пусть его давит, пусть его засыпает… Он даже не спрятал лицо, а лишь чуть прикрыл глаза.
— За сколько ты, говоришь, километров прикатил? За полторы тысячи? — спросил парень, встряхнувшись. — А звать как?
— Антон.
— Антон-горемыка. Подходяще. А ну-ка, пошли, авось расхлебаем кашу. — И он быстро зашагал по дороге.
Антон заторопился следом, смахивая со лба грязь, облизывая губы и сплевывая черноту.
Они зашли в деревянную будку, где сидела девушка в белом платке, повязанном бабочкой. Она, поглядывая в окно, что-то записывала. Парень придвинул телефон, позвонил куда-то, спросил, работает ли там мастер Зорин, и тут нее бросил трубку.
— Работает… Люба, будет машина на промплощадку, посади вот этого брата, — сказал он девушке. Та кивнула, мельком глянув на них. Парень посидел с минуту, опустив голову, потом фыркнул, поднял высоко брови, дунул на них, выпятив губу, и встал. — Ну ладно. — И вышел, но тотчас крикнул, не успев захлопнуть дверь: — Антон!.. Скорей, вот твой самолет… Лезь. Высадишь у диспетчерской, — сказал он шоферу и махнул рукой.
МАЗ ревел так, что заглушал не только все звуки, но и мысли. Что-то прыгало, разворачивалось перед глазами, даже от плотины осталось в голове мелькание, потому что ехали по какому-то темному коридору, где сбоку ритмично вспыхивал свет.
