Леонид Фролов - Полежаевские мужички
Кто будет подсаживать котят к чужой кошке? Да и подпустит ли она их? Это ж не курица, которой своего цыпленка от чужого не отличить — все одинаковые.
— Не знаю, Тиша, — подавленно призналась Маринка. — Наверно, нельзя.
Но Тишку ее признание уже не остановило. Не пропадать же котятам из-за того только, что они в Маринкином доме родились.
Да Тишка их коровьим молоком отпоит. Жить захотят, так и за резиновую соску ухватятся. Телята вон с пальца пьют… А они что, рыжие, что ли…
Тишка выдернул из-под штанов рубашонку и, оголив живот, собрал подол в горсть.
— Клади!
— Тишка, а может, в корзину лучше? — обрадовалась Маринка.
— В корзине их ветром прохватит.
Маринка переложила котят из фартука в Тишкину рубаху и осталась стоять у реки, не пошла с Тишкой: видно, боялась, что он передумает.
— Ой, только обратно ко мне их не приноси… Если чего, так сам…
— Да ты что? — рассердился Тишка. — И не подумаю топить. Выкормлю!
Тишка оглянулся.
Маринка Петухова медленно подымалась в гору: два шага сделает да постоит.
— Иди, иди! — усмехнулся Тишка. — Уж теперь-то и назад просить будешь, так не отдам.
Но Маринка вдруг встрепенулась, обеспокоенно запричитала:
— Ой, Тиша, ты, смотри, мамке не сказывай, что это мои котята. Она ведь сразу тебя ко мне направит… Не сказывай смотри. Нашел, да и все… А то Варвара и на меня рассердится: «У себя, — скажет, — ферму развела, да еще и мне эту тварь подбрасываешь».
Ну что за баба… До седых волос дожила, а все как маленькая. Не зря и теперь Маринкой зовут. Она ж и вправду будто девчонка.
И Тишка, как ровесницу, припугнул ее:
— Мамка-то ничего, а Славка, пожалуй, и назад принесет. Как дознается, так и притащит. Он кошек не любит.
— Ой, Тишечка, не говори и ему. Никому не говори, миленький. Я тебе конфеток шоколадных куплю…
Уж хоть бы не обманывала Тишку. Что он, не знает ее? Купит она, дожидайся! При каждой встрече будет оправдываться, что потому-то и потому-то в магазин сходить не успела.
— У меня от сладкого зубы болят, — сказал Тишка независимо и больше ни разу не оглянулся.
* * *
С котятами надо было что-то делать. Из резиновой соски пить молоко они не умели, с Тишкина пальца тоже не брали. Тишка уж им весь нос молоком укапал, а они хоть бы облизнуться додумались. Дрожат, как осиновые листья.
— Да вы хоть попробуйте, — отчаявшись, умолял их Тишка. — Это ведь лучше кошачьего. Кошачье-то — тьфу!.. А это все люди едят.
Котята не понимали хороших слов. Тогда Тишка пошел на насилие: сунет котенку в рот палец, а другой рукой выдавит из соски молока на шершавый язык — тот давится, не может сглотнуть. Мученье одно, а не животные! Угораздило же с такими связаться…
Тишка уж не на шутку забеспокоился, что котята умрут: подумать только — с утра голодные! Жмутся друг к дружке, холодными носами шарят по животам. Наверно, один другого за мать принимают. Не слепые бы, так разобрались. А слепым, конечно, не видно.
Да-а, котятам без матери не прожить.
Тишка устроил им гнездо в предбаннике, подальше от досужих глаз. В избе сделай, так Славик сразу наткнется.
«А это еще что за зверинец? — спросит. — Вони без них не хватает, что ли? И так две кошки в дому…»
Он Мурку — ту кошку, которая вместе с ним выросла, почти ровесницу свою — и то не милует: попадется под ногу, так отшвырнет к стене! А уж можно бы взять в расчет, что, по кошачьим понятиям, Мурка совсем старуха, что ее можно б и пожалеть.
«Да ну ее! — отмахивался Славик. — Она только рыгает. Уж нельзя, так не ела бы…»
Молодой кот ему, конечно, не дастся, от пинка всегда увильнет. А эта — пойдет Славик навстречу — присядет, сожмется вся, будто загипнотизировали ее. Ну, а Славка уж просто так не минует Мурку, обязательно заденет ногой.
Мать, не выдержав, отвешивала Славке подзатыльника.
«Ну что за бессердечный такой!.. — сердилась она. — Сам-то состаришься, так, может, хуже Мурки будешь в тысячу раз…»
«Сравнила тоже, — обижался Славик. — Я — и кошка. Кошка-то ведь не человек. Ее все пинают».
«Ой, Славка, не знаю, что за живодер из тебя растет», — сокрушалась мать.
В ограде кто-то оглушительно засвистел.
«Явился», — обеспокоенно догадался Тишка и накрыл котят тряпкой.
Щель между косяком и дверью в предбаннике была очень широкая. В нее свободно можно просунуть пальцы и открывать или закрывать себя на завертушку.
А уж для наблюдательного пункта лучше места и не придумать.
Тишка прислонился лбом к щели.
Славик подбрасывал вверх корзину и, когда она, кувыркаясь, падала, ловил ее, как волейбольный мяч.
«Набрал малины, — усмехнулся Тишка. — Хоть бы сам-то наелся. А то, наверно, и ягодки в рот не попало».
— Тишка-а-а! — устав свистеть, закричал Славик. — Ты куда запропастился?
Тишка полуоткрыл дверь и, ящерицей юркнув через порог, спрятался в траве. Дверь сама отошла к косяку. Если и распахнется настежь, так только при большом ветре. «Ладно, потом закрою», — решил Тишка и пополз бороздой к гряде, на которой они копали для поросенка картошку. Там он выпрямился и взялся за вилы.
— Тишка-а! — опять закричал Славик.
— Ну, чего орешь? — отозвался Тишка. — Не видишь, картошку копаю.
Славик перемахнул через изгородь, подошел к брату.
— Мама не приходила? — подозрительно спросил он.
— Нет.
Славик успокоился, сел на сложенную кучей ботву:
— Правильно, что ты не пошел с нами… От малинки-то одни воспоминания остались.
— Кто не пошел? Я? — изумился Тишка. — Да вы же сами меня оставили.
— Ну, Тишка, и переполошник ты, — сказал Славик. — Я же тебе русским языком сказал, когда ты за водой побежал: «На угоре в березнячке будем ждать, догоняй». А ты и не подумал нас догонять… Вообще-то и правильно: кто-то всю малину до нас обобрал.
Тишка, как Маринка Петухова, руками всплеснул:
— Ну, Славочка, ты и заливать!.. Ни про какой угор ничего не говорил. Зачем выдумываешь-то?
— Да ну тебя! — раздраженно отмахнулся Славик. — Вечно ты так: сам перепутает, а на других обижается.
Он откинулся на спину, задрал ноги вверх, а потом, резким махом поставив их на землю, вскочил:
— Ну, раз начал копать, так копай. А мне еще в одно место надо сходить.
— Ага, копай, копай!.. — для приличия огрызнулся Тишка: уж сегодня-то он был рад-перерад, что брат снова убегает. — А ты-то чего будешь делать?
— Я ж тебе сказал: в одно место надо сходить.
— Ты забыл, мама наказывала дров наносить, а то все я да я…
— А ты не носи — без тебя сделаю.
Он, посвистывая, вразвалочку направился из огорода.
— Лоботряс! Опять от работы отлыниваешь! Да когда только и перестанешь на мне выезжать!
Славик прибавил шагу. А Тишка, как только брат скрылся из виду, шмыгнул в предбанник.
Котята успокоенно спали и не шевельнулись даже, когда Тишка снял с них теплую тряпку. «Ты смотри, уснули, как сытые», — подумал он.
А может, и сытые в самом деле? Много ли крохам этаким надо: Тишка ведь сколь-нибудь капель да влил им в рот коровьего молока…
Он вновь надернул на котят тряпку, закрыл на завертушку дверь и отправился докапывать картошку.
А в голове неотступно стучало: «Без матери пропадут». Он уж подумал было притащить кошку от Петуховых, да остановило его то, что Маринкина кошка в их предбаннике жить не будет, а перенесет своих котят снова домой. У Маринки же насчет них намерение твердое — топить.
Нет, Тишка котятам не враг.
* * *
Вечером мать вернулась с работы и расхвалила сыновей:
— Вот молодцы! Всё в доме переделали: пол подмели, воды принесли, дров наготовили. С такими помощниками и помирать не захочешь.
— Мама! — заторопился Славик, перебивая ее. — А я сегодня и за малиной ходил… Только там кто-то до нас побывал и ни одной ягодки не оставил.
Варвара Егоровна ласково засмеялась:
— Да признайся по-честному, пока домой шел, все и съел.
— Нет, мама, спроси у Вовки Воронина, я с ним ходил.
— Ну-у, этого свистуна я знаю. Вы друг друга стоите… Вот если бы с Тишей ходили, так всё до ягодки принесли.
Она погладила Тишку по голове, а Славик, насупившись, повернулся к кровати и ни с того ни с сего стал взбивать подушки, поправлять покрывало, подтягивать подзор.
— Ты что это на ночь глядя? — удивилась мать.
— А чего-то больно все жамканое, — буркнул Славик, оправдываясь.
Тишка не находил себе места, все ждал, когда мать достанет с печи подойник и пойдет к корове во двор. Может, парное молоко котят взвеселит? Ведь из кошки-то они парное и пьют. А он придумал их холодным поить… Маленьких таких…
— Что, детинушка, невесел? — шутила мать. — Что головушку повесил?
