Леонид Фролов - Полежаевские мужички
Варвара Егоровна пригладила Тишкины волосы.
— Да не реви, дурачок, раньше времени… Я ведь ничего такого и не говорю… Зачем топить? Пусть живут. Только я задумываюсь, чего с ними делать потом.
— Отдадим кому-нибудь, — подсказал Тишка.
— А кому? — покачала головой мать. — В каждом доме по одной да по две кошки живут.
— Мама, — возразил ей Тишка, — белый свет ведь не на одном Полежаеве клином сошелся. Я в другие деревни схожу, там поспрашиваю.
Варвара Егоровна снова погладила сына по голове и, будто бы рассуждая с собой, продолжала:
— Мурку, хоть и старая она, выбрасывать жалко, привыкла я к ней. Пусть уж до смерти у нас доживет. Васька ловучий очень, не шварничает: ну-ка, на столе хоть чего оставляй — не заденет. И на улицу захочет, так голос подаст, не забьется в угол…
Тишка чувствовал, что она подбирается все же к его котятам.
— Мама, а ты ведь про этих-то ничего не знаешь… Может, они ловучее Васьки вырастут.
— Может, и ловучее, — вздохнула она. — А вот подожди, папка вернется с курсов, как он посмотрит на наше пополнение?
— Мама, да папка ведь тоже человек…
И все же Тишка задумался: отец, конечно, несговорчивей матери. Учеба у него кончается через восемь дней. Но ведь если он сдаст все экзамены хорошо, так и настроение у него будет хорошее. Ой, только бы ему легкие билеты достались…
Ночью Тишке снилось, как отца спрашивают сразу десять учителей, и каждый-то лезет из кожи, стараясь задать такие вопросы, чтобы отцу не выпутаться. И только один, седенький, в круглых зеленых очках с продольными, как кошачьи зрачки, черточками, подбирал вопросы попроще, но отец как раз на них и сыпался.
«Вот у вас на сушилке, — говорил седенький, — опять по ночам свет горит. Надо выключить».
И отец лез под крышу выкручивать лампочки.
«Папка, да рубильник же есть!» — подсказывал Тишка, но отец не слышал его, топтался на приставной лестнице и не мог дотянуться до лампочек.
Седенький учитель качал головой: «Нет, нет, нельзя ему электриком в колхозе работать, нельзя… Давайте лучше Тишку пошлем… Он все знает…»
Тишка проснулся от шепота: мать кого-то горячо убеждала:
— Если бы он не знал, что они родились, — другое дело. А он же знает… Он же видел их. Зачем ребенка травмировать?
— Да, конечно, — отвечал ей знакомый голос.
— А я уж, признаться, думала, что она опять мертвых родила, — шептала мать. — Смотрю, третьеводни заявилась худющая такая, тоскливая — опросталась, вижу, — и сразу на печь. Три дня с печи не слазила, туда ей и блюдце с молоком подавала…
— Так неужто котята три дня голодом жили?
— Папка! — закричал Тишка, окончательно проснувшись. Выскользнув из-под одеяла, он зашлепал по настывшим половицам к кровати отца.
— Папка, а ведь тебе восемь дней оставалось?
— Досрочно сдал, поэтому и отпустили пораньше.
— Ага! — торжествуя, заколотил Тишка ногами по отцовской постели. — Значит, ты добрый приехал? Я так и знал. Ну что, мамочка? Чья взяла?
Мать беззвучно смеялась.
Утром Тишка не нашел под тряпкой котят. Гнездо отволгло от ночного тумана и было холодным.
Первое подозрение у Тишки пало на Славика, но брат еще не вставал, распластавшись, лежал на кровати. Не мог же он ночью бегать в баню. Его, сонного, в туалет и то не поднимешь: помычит, помычит, перевернется на другой бок да и опять засопит носом.
Мамка с папкой на такое дело пойти не могли. Им Тишка все-таки доверял, не обманщики.
Да ведь — самое главное! — кроме Тишки, никто и не знал, что котята находились в предбаннике. Кто же это его подследил?
На росной тропинке вычернился всего один след — Тишкин. Неужели с вечера кто-то забрал их?
Тишка вернулся в избу угрюмым.
— Что, детинушка, не весел? — затянула было Варвара Егоровна, но Тишка бросился ей в колени и заревел:
— Ко-о-тят украли-и…
— Да кому же они нужны, дурачок ты мой… — прижав Тишку к ногам, сказала Варвара Егоровна. — Под печкой где-нибудь и лежат… Вон Славик фонариком светил, так и то не увидел. А ты сразу: ук-ра-а-ли-и…
— Да-a, они под печкой и не были никогда… — уже совсем распустил нюни Тишка. — Я их в предбаннике под тряпками прятал…
— Ну, а кошка-то где их кормила?
— Та-а-ам и корми-и-ла…
— Господи, ну что за наказание на мою шею свалилось… — притворно заохала мать. — Только и не хватало мне кошкиных котят искать.
Тишка вырвался из объятий Варвары Егоровны и зареванными глазами посмотрел на мать:
— Мамочка, да они ведь не кошкины…
— А чьи?
— Мо-о-и…
Тут уж Варвара Егоровна не сдержалась, легонько оттолкнула сына от себя и захохотала:
— Ну, Тишка, с тобой хоть стой, хоть падай… «Мо-о-и-и»… — передразнила она и опять засмеялась. Живот у нее мелко затрясся.
Славик поднял всклокоченную голову от подушки и тоже передразнил:
— «Мо-о-и-и»… — У него спросонья получилось так, будто промычала корова: «Мо-о-у»…
— А ты не мычи там! — сразу унял слезы Тишка: при старшем брате он никогда не ревел; Славка и сейчас не услышал бы Тишкиного плача, если б не притворялся спящим.
Но Славик был настроен миролюбиво.
— Ладно, помогу их тебе найти, — великодушно предложил он.
— Ага, поможешь, — разгадал его маневр Тишка. — Опять скажешь: «Воды принеси… Накопай картошки…» А сам только вид сделаешь, что будешь искать.
Славик пропустил критику мимо ушей, свесил ноги с кровати и, прижав кулаки к плечам, потянулся.
— Никуда не денутся твои котята, — бодро сказал он. — Где-нибудь там же по бане и шныряют. Найдем! Вот подожди, я только оденусь…
— Ай-ай-ай… — удивленно покачала головой Варвара Егоровна. — Так это разве не Славик вчера и воды принес, и дров наготовил? — Она вприщур посмотрела на старшего сына. — А я-то его стараюсь нахваливаю, говорю «молодец».
— Ты «молодцы» сказала, — поправил Славик и побежал умываться.
Варвара Егоровна взяла Тишку на руки, будто маленького.
— Тишка, какой же ты у меня хороший, — прочувствованно сказала она.
Тишке сделалось неловко, что брат может увидеть его на руках у матери, и он стал извиваться, чтобы соскользнуть вниз.
— Стыдишься? — спросила мать. — Какой же ты у меня большой и какой маленький.
Варвара Егоровна поставила сына на пол.
— Вот что, Тишка, скажу тебе, — проговорила она. — Ты не ищи их больше, котят своих. У них глаза прорежутся, и Мурка их сама приведет…
Тишка задумался. Если даже мать не права, у него все равно другой надежды увидеть котят не оставалось.
Мурка вела себя, будто ничего не случилось. По-прежнему жалась к Тишкиным ногам, преданно и невозмутимо смотрела ему в глаза и, если Тишка нагибался ее погладить, охотно и громко мурлыкала, вытрубив свой пушистый хвост.
Тишка, приседая на корточки, пристально вглядывался в продолговатые черточки темных зрачков.
— А ну признайся по-честному, где они? — спрашивал он грозным шепотом.
Мурка, как ни в чем не бывало, терлась головой о его колено и не обращала внимания на Тишкины угрозы.
— Мурысенька, да неужто и ты про них ничего не знаешь? — допытывался Тишка, и губы у него предательски вздрагивали.
Похоже было, что кошка потеряла интерес к подброшенным ей котятам. Тишку больше всего угнетало, что она целыми днями валялась на печи или, когда солнышко вытягивало поперек половиц продолговатые скатерти света, свернувшись в клубок, располагалась на них. Тишка насильно выгонял ее из избы. Она, посидев у дверей, дожидалась, когда кто-нибудь выходил на улицу, и проскакивала под ногами в дом. А если она вдруг и просилась, чтобы ее выпустили на двор, то отлучки были очень непродолжительными.
Конечно, чего ей кормить чужих котят? Да и живы ли они? Может, Мурка же их и убила? Ведь у кошек бывает по-всякому, у них сознание свое, не такое, как у людей…
Тишка уселся на крылечке, выставив голые ноги под увядающее солнце. Было по-утреннему тихо. С березы неспешно осыпались зашелушившиеся сережки. Их сердцевидные пластинки усеяли двор золотистыми блестками и всё текли и текли по-над крышей колышущейся сквозной кисеей, оседая потом на землю, как изморось, накапливаясь в копытных следах, в выбоинах, в щелях деревянного тротуара, в траве-мураве.
Из дому выскочил Славик с куском хлеба в руке.
— Опять на ходу жуешь? — подражая матери, укорил его Тишка.
— Да ладно тебе, не приставай, — отмахнулся брат.
— Вот подожди, заболит желудок, узнаешь…
— Не твое дело.
Славик что-то задумал и был возбужденно деятелен. Он перемахнул через изгородь, сбегал в баню, потом заскочил в дровяник. Тишка услышал, как под ним раскатилась, загромыхав, поленница. Потом Славка выскользнул в слуховое окно на крышу, зачем-то, рискуя свалиться, вприсядку спустился к ее обрезу, ухватился за выпирающую стропилину и, зависнув вниз головой, заглянул под тесовую кровлю, где вили гнезда голуби.
