Леонид Фролов - Полежаевские мужички
А теперь вот пошли грибы. Говорят, Маринка вчера уже груздей принесла. Бабы к ней высылали разведку: откуда? Из поскотины или с Басалаевского хутора, из березняков? Но Маринка разве проговорится, пока груздь не понесут с разных сторон. Наоборот, наведет на обманный след.
Вот Митьке бы сейчас поперед всех угадать в Захаровские вырубки. Наверно, там от груздей и земли не видать. Оттуда в худые-то годы и то с пустой корзиной не возвращаешься. А уж нынешнее лето на особицу: как по заказу, перепадают грибные дожди.
Митька любил ходить по лесу. И на час-то вырвется, так обрадует мать: и на варево и на соленье притащит. Он знал, где искать. В сухое лето шарь под деревьями у самых стволов, а в сырое грибы разбегаются по солнцепекам, выискивают место где потеплее. Старухи и то завидовали Митькиному умению.
— Ну у тебя и глаза, постреленок! Сквозь землю видят.
А какие глаза — чутье подсказывало. Продираешься по чащобнику, так примечаешь, что за места: мохом земля затянута — жди встречи с белыми; в мокрой траве не наступи на маслят; по урезу осинника не сомни подрумяненную яблоком шляпку красноголовика, в ельничке не просмотри рыжики.
Но грузди, грузди… Собирать их Митька любил больше всяких грибов. Они, как правило, селятся не в одиночку, а тянутся мостами. В Полежаеве так и говорят: «Напал на груздиный мост». Рыжики тоже кучно растут. Но от них в корзине не так податливо, как от груздей. А этими… нападешь на хорошее место — за полчаса и корзину и берестяной заплечный мешок, который здесь зовут пестерем, наполнишь. Наберешь-то за полчаса, но до Захаровских вырубок ходу в три раза больше, чем работы. Как ни крути, полдня на это дело клади. А где они у Митьки, полдня?
И если бы не Маринка Петухова, не видать бы Митьке нынче груздей.
Как флаг, пронесла по деревне новость:
— Грузди, грузди пошли!
А грузди… упустишь слой — не воротишь: сегодня они есть, через неделю же и искать бесполезно, прекратился рост.
Полежаево всполошилось.
Мария Флегонтовна, Аликова мать, и та поддалась панике. Кинулась к Маринке:
— Своди моего парня.
А Маринка разве поведет.
— Ой, Мария Флегонтовна, не знаю, куда и вести. Я ведь на Басалаевском хуторе была, так все обломала. Мне не жалко, сводила бы, дак впустую время умелем… Ты бы лучше к Ване Микуленку сходила, у него парень, как ищейка, все места знает. Лучше Митьки грибника не сыскать.
Так и пришла Мария Флегонтовна к Митьке. Говорит, и с Николой понянчусь, и если долго не вернетесь, а пригонят коров, так Пеструху загоню во двор и поросенка закрою… Ни о чем не беспокойтесь, только сводите парня в лес.
Митька боялся, что мать заотнекивается — как же, оставит она с чужими людьми Николу, — но мать без уламывания согласилась:
— Пусть сходят. Алик места узнает, так и один потом сбегает.
То-то для Митьки был праздник.
* * *
Они вышли из дому поздновато: пастух уже прогнал по деревне коров. И Митька переживал, что не успеют они набрести на грибы, как солнце встанет на их пути. При встречном солнце рябит в глазах, и опавшие листья бог весть за чьи только шляпки не принимаешь. Мечешься из стороны в сторону как угорелый — и все впустую. Грибы лучше собирать, когда солнце стоит со спины. Вот тогда глаз становится спокойнее, зорче.
Тропа виляла берегом речки. На траве слезами лежала роса. Но, уже подсыхая, чадил осот и пахли медом багульники.
В кустах сновали дрозды-рябинники. В омутках, на солнцегреве, при приближении шагов испуганно всплескивали щурята.
День обещал быть знойным.
Тропинка свернула в лес. Митька слышал, как Алик сопел за спиной, и не оборачивался. Он боялся, что они опоздают к Захаровским вырубкам, что кто-то их обязательно опередит. Конечно, в лесу места хватит всем. Но обидно идти по чьим-то следам, натыкаясь на обрезанные корешки груздей. Выйди они из дому пораньше, эти грузди попали бы в их корзины. А так еще неизвестно, что найдешь. Может, слой груздей давно отошел, и Маринка наткнулась на его остатки. Вот уж тогда от Алика насмешек не оберешься. Скажет: «У нас в Улумбеке, у нас в Улумбеке…» Митька даже голос его недовольный услышал. И почувствовал на спине насмешливый взгляд.
Оглянулся: нет, Алик и не думал смеяться. Пыхтел сзади, надламывая на поворотах тропинки лапы елочек. «Дорогу метит», — понял Митька и посоветовал:
— Не бойся, в лесу не оставлю.
— Да это на всякий случай. Мне еще папа советовал: «Примечай всё». А у него партизанский опыт.
Митька уж было заикнулся, хотел напомнить про обещание — самое время для откровенных разговоров, — но Алик опередил его:
— Я тебе потом расскажу про брата. Только ты смотри никому ни гугу.
— Чего ты меня предупреждаешь? Девчонка я тебе, что ли? Не проболтаюсь.
— Все равно потом. Вот поверю в тебя — и расскажу. Меня папа учил: первому встречному не доверяться.
— Да ты, Алька, что? В самом деле не веришь? Ну, чего хочешь сделаю для тебя. Хочешь, ножик отдам?
— Да ну, я ведь не побирушка. Я тебе сам подарю ножик, когда папа приедет. Он без подарков не возвращается. В Улумбеке он всю улицу нашу одарил: кому ножик, кому гармошку губную, кому пистолет…
— Игрушечный?
— Ну даешь! Конечно, игрушечный. Настоящий по номеру на его имя записан. Потеряешь — за измену считается. Расстрел могут присудить.
— Ух-х, как у них строго!
— А иначе нельзя. Может, ты струсил среди врагов и, чтобы тебя не опознали, пистолет выбросил. Это же равносильно измене. Факт?
Митька кивнул головой:
— Факт.
Над ними с шумом, обламывая сучья, снялась какая-то птица.
Алик замедлил шаг.
— Да это сова, — успокоил его Митька. — Мышковала ночью и над тропой, видно, уснула. Мы потревожили.
— Ишь ты, а у нас в Улумбеке совы не водятся.
— Ну-у, здесь сколь угодно.
Тропа уже измельчилась на несчетное число рукавов, и ее стало совсем незаметно среди черничника.
Алик время от времени делал заломы на деревьях, вырезал на замшелых елях залысины и все оглядывался, видны ли его отметины.
Захаровские вырубки начинались за Естехиным логом. Лог давно не косился, и его затянуло багульником, дудками и камышом, вымахавшими в рост человека. Митька сразу определил, что трава тут немятая: значит, в вырубках пока никто не бывал.
— Ну, наша взяла, — сказал он и удовлетворенно потер ладони одна о другую. — Готовь, Алька, корзину. Не может быть, чтобы без груздей воротились.
Пока перебирались через лог, изрядно вымокли в росе, и Алик заежился от озноба:
— У костра бы посушиться. — В нем не было прежней уверенности, он нахохлился, как воробей.
— Да ты что? Это же роса! Для здоровья полезно. Мне бабушка рассказывала, раньше больных специально в росе купали.
Солнце уже выходило с левого боку, высвечивая вершины деревьев. В его лучах искрились мокрые листья. Для Митьки хорошо знаком этот рассветный час. Пройдется поверху ветерок, обдунет лес, и листья, обсохнув, расправятся, зашелестят.
— Пошли. На ходу согреешься.
Они двинулись вдоль угора, натыкаясь на мокрую паутину, обмахивая ее с лица и выбирая проходы пошире, чтобы не угодить под росяной душ с кустов. Митька издали углядел под лапами ельника сахарную белизну гриба:
— Вот он, родименький!
Груздь обвесился бахромой, был плотный, как дерево. На зеленеющих пластинках его обильно выступило клейкое молоко.
— Самое время ему, — сказал Митька и великодушно передал гриб Алику: — Первый — тебе. А ну поползай-ка тут на коленях.
Он не дождался Алика, сам приник к земле и стал шарить руками по подстилке из жухлых листьев. И мост из груздей потянулся от одной кочки к другой.
— Ты собирай здесь, а я дальше пойду, — продолжал великодушничать Митька, загораясь радостью от ожидаемой и почти уже привалившей в руки удачи: «Есть, есть грузди!»
Алька, не веря глазам, суетливо срезал грибы ножиком и, торопясь, не успевал их складывать в корзину, сбрасывал в кучки, словно кто-то мог опередить его, обобрать те, что оставались пока на корню.
— Да не торопись ты, все твои будут.
Митька не успел выйти из поля Алькиной видимости, как опять напал на грибной мост.
— Ну, не кончились у тебя? — крикнул он Алику и огляделся, велика ли семейка груздей попалась ему на этот раз. Белые шляпки там и тут топорщились под листвой. — Давай сюда! У меня много.
Алик прибежал сломя голову:
— Где?..
Они обломали грибы и по урезу Естехина лога направились в вершину.
Насколько хватало глаз, впереди тянулся черничник. Для груздей лучшего места и придумать нельзя.
Но грибы, как назло, больше не попадались, будто под землю спрятались. Митька уж и в чащобу ельника залезал, и на другой берег Естехина лога бегал — только зря вымок. Да что за черт такой!
