Яков Длуголенский - Сиракузовы против Лапиных
Я подумал, что теперь он обязательно поставит мне двойку (если уже не поставил). А тут ещё тётка Роза вдруг закричала ему вслед, что это, мол, наше с ней дело и что если кого не устраивает фамилия «Каменев», то её устраивает вполне.
— Да пойми же ты, — всовываясь со двора в окошко, сказал Михайла Михайлович, и его круглое лицо при этом выражало страдание. — Я тоже ничего не имею против твоего Каменева. Но эту работу проверял инспектор. Теперь ты можешь представить, какой у меня был вид?..
Только через несколько дней, успокоившись, Михайла Михайлович рассказал нам, как это было, когда он с неожиданно нагрянувшим инспектором из области проверял наши контрольные работы.
— Ватников-Передельский, — прочитал первую фамилию инспектор.
— Что? — спросил Михайла Михайлович, и на секунду ему стало худо: у него был ученик Ватников, но ученика Передельского у него не было.
— Я говорю: Ватников-Передельский, — повысил голос инспектор.
— Да-да, я слышу, — сказал Михайла Михайлович. — Я просто хочу напомнить, что эта работа экспериментальная: на некоторых будут фамилии, а на некоторых нет…
«Но не двойные ведь!» — сказал сам себе Михайла Михайлович.
— Как это? — не понял инспектор.
— Все построено на доверии, — ответил Михайла Михайлович. — Ведь если вы мне доверяете, а я вам нет, ничего у нас с вами не получится.
— Верно, — сказал инспектор, — не получится…
И достал следующего — Манина-Клевцова.
«Что это?!» — снова увидев двойную фамилию, подумал Михайла Михайлович. И решил держаться до последнего.
— Ошибки есть, — сказал инспектор.
— Есть, — сказал Михайла Михайлович.
Манин-Клевцов получил тройку.
И тут инспектор увидел следующего — Кушелева-Безбородко.
— У этого что, тоже двойная фамилия? — спросил инспектор.
— Тоже, — несчастно сказал Михайла Михайлович.
— Он имеет отношение к царскому министру Кушелеву-Безбородко?
— Нет, — сказал Михайла Михайлович. — Насколько мне известно.
Инспектор хотел пожать плечами, но не пожал, так как обнаружил под работой Кушелева-Безбородко меня: Сиракузова-Каменева-Лапина.
— Милый Михайла Михайлович, — деревянно сказал инспектор. — Я, конечно, понимаю: человек не властен выбирать фамилию. Но у вас тут прямо какие-то итальянцы! Паноптикум. У тех все, правда, тройные фамилии, но у вас…
— Это у испанцев тройные, — несчастно сказал Михайла Михайлович.
Инспектор развёл руками.
И чтобы не попросил он для сверки журнал, потому что видел Михайла Михайлович: в душу инспектора закрадывается сомнение, Михайла Михайлович быстро сказал:
— Если разобраться, у нас тоже есть тройные фамилии. Попадаются. Семёнов-Тян-Шанский, например… или Доливо-Добровский… или Мамин-Сибиряк…
— Ну, хорошо, — задумчиво сказал инспектор. — Знания у них всё же кое-какие есть. Экспериментируйте. Вы — молодой учитель… Столовая у вас до какого часа работает?
…Вернувшись от нас домой, Михайла Михайлович первым делом принялся за свой портфель.
— Чтобы никто не смел попрекать меня, — отдирая металлическую табличку с дарственной надписью, сказал он, — я его выкину… Если человека уважают — пусть не дарят ему об этом таблички… А с получки, — продолжал он, выдёргивая из портфеля заклёпки, — я куплю себе новый…
10. Откуда взялся у нас Михайла Михайлович
Откуда же появился в нашей семье Михайла Михайлович, если он не был ни Сиракузовым, ни Лапиным, а был всего-навсего Зарынкиным?
До своего появления в Монетке он жил и работал в Москве (водил экскурсии в храме Василия Блаженного) и слыхом не слыхивал ничего ни про нас, ни про сиракузовскую сестру Брониславу, шеф-повара городской столовой.
Но два года назад Пётр и Павел Сиракузовы, Бронислава и я поехали в Москву — посмотреть достопримечательности и, если выйдет, купить туфли.
Нам эти туфли даром были не нужны, а нужны были Брониславе: она только закончила своё поварское училище и готовилась к выпускному вечеру.
Сначала мы всё больше ходили друг за другом, но потом освоились.
— Вот что, — сердито сказала Бронислава, которая освоилась первой, — не могу я всё время ходить за вами — так и туфель не достанешь. Идите лучше в храм Василия Блаженного, а я за туфлями побегу…
И побежала.
— Давай, давай, — сказали ей на это Сиракузовы, и мы пошли в храм Василия Блаженного.
Потому что Царь-пушку и Царь-колокол мы уже видели, а храм Блаженного ещё не видели.
Пристроились мы к какой-то экскурсии, и только экскурсовод сказала, когда и зачем храм построили, сколько на нём маковок, какой толщины стены и есть ли подземные ходы, смотрю: нет кого-то из Сиракузовых! Ага, Павла. Их только по рубашкам и различали, в остальном они были похожи. Нам с Петром даже жутко стало: вдруг, думаем, встал на какую-нибудь плиточку, и она вместе с ним в подземелье уехала?!
Стали мы потихоньку простукивать стены и пол. Думаем: услышит Павел — откликнется.
И вдруг появляется этот Зарынкин Михайла Михайлович и спрашивает, что мы тут делаем: если, мол, на память хотим что-нибудь отколупнуть, так этого, мол, нельзя делать, а если вопросы какие-нибудь есть, то, пожалуйста, он на них ответит.
А сам серьёзный такой, но лицо круглое, доброе, и пиджак и брюки на нём хорошие.
— Не, — говорим, — вопросов у нас нет. Сиракузов у нас потерялся. Только экскурсовод сказала про толщину стен и про маковки, так он и потерялся.
— Тогда, — отвечает Михайла Михайлович, — вы его не здесь ищете. Надо его на улице искать.
И точно. Вышли на улицу — бродит наш Сиракузов вокруг храма, маковки считает:
— Одиннадцать, двенадцать…
— Ясно, — говорит Пётр Сиракузов, — этот Михайла Михайлович в детской комнате милиции работает…
— Нет, — сказал Михайла Михайлович, услышав это, — я при храме работаю. А вечерами диплом пишу. А вы в какой класс перешли?
Мы говорим:
— В четвёртый.
— А кто у вас историю преподаёт?
— А учитель физкультуры ее преподаёт. Он у нас многие предметы преподаёт, но с этого года, директор говорил, к нам и другие учителя подъедут.
— Ясно, — чуть подумав, ответил Михайла Михайлович и добавил: — Ясно. Так в какой, говорите, вы деревне живёте?
Мы даже обиделись.
— Не в деревне, а в городе. Монетка называется.
— Как? — переспросил Михайла Михайлович.
— Новгород, — говорим, — знаете?
— Знаю.
— Псков — знаете?
— Знаю.
— А Монетку не знаете?
— По-моему, — осторожно говорит Михайла Михайлович, — тоже знаю. Город с большими традициями. Про него, наверное, в Большой Советской Энциклопедии написано. Там у вас ещё молокозавод есть…
Мы даже обрадовались:
— Есть! И электростанция, и мебельная фабрика, и хлебозавод есть. И ещё пиво варят! Только музея нет. Если бы у нас музей был, мы бы, может, и в Москву не поехали!
И Михайла Михайлович сразу с этим согласился.
Только мы сказали про музей — Брониславу вспомнили, она ведь велела нам из храма никуда не отлучаться. А мы уже через мост перешли и на какую-то улицу свернули.
Объяснили мы Михайле Михайловичу, что не можем из храма никуда отлучаться, и побежали назад. Но ни в храме, ни возле храма Брониславы не было.
— Где же вы договорились с ней встретиться? — тревожно спросил Михайла Михайлович и стал оглядываться, будто в такой толпе мог найти незнакомую ему Брониславу.
— Здесь договорились, — отвечают Сиракузовы.
— А где же она?
— Нет её. Наверно, на вокзале стоит.
— Да почему на вокзале? — удивляется Михайла Михайлович.
— А где же ей ещё стоять? Самолёты в наш город не летают. Значит, на станции стоит. Ждёт.
— А может, она в парикмахерскую или в столовую зашла?
Сиракузовы говорят:
— У неё деньги только на туфли были.
Пошли мы на станцию. Смотрим: и здесь нет Брониславы.
Тогда Михайла Михайлович спрашивает:
— Ваш поезд когда?
Сиракузовы отвечают:
— В семнадцать тридцать. Но мы точно не знаем. Мы сюда со старшим человеком приехали…
— Тогда стойте здесь, — приказал Михайла Михайлович, — а я за билетами пойду. Может, достану дешёвые билеты. Не до утра же мне тут с вами ходить… Да ещё телеграмму из двух слов дам, чтобы встречали вас ваши родители…
Пошёл Михайла Михайлович, а я говорю:
— Ну, будет теперь вашей Брониславе… Нас бросила, а сама за туфлями пошла. А теперь незнакомый человек деньги на нас тратит.
Тогда Павел Сиракузов говорит:
— А может, он нас бесплатно устроит? Как потерявшихся.
— Всё равно, — говорю я, — надо ему тоже сделать какой-нибудь подарок…
Осмотрели мы свои карманы — ничего нету. Тогда решили, что мы ему в другой раз что-нибудь подарим…