Яков Длуголенский - Сиракузовы против Лапиных
— Кто чинит? — не поняли Сиракузовы.
— Вы. На автобазе.
— Грузовик?! — ахнули Сиракузовы.
— Грузовик. Первая советская грузовая машина АМО. Ей без малого пятьдесят лет.
Дядя Борис ещё что-то хотел добавить, но тут окно в доме раскрылось и появились тётка Галина и Коля.
— Дядя Борис, — сказал официально Коля, — можете войти в наш дом.
Дядя Борис суетливо дёрнул себя за бороду.
— Вот оно, начинается, — сказал он.
И прошёл в дом.
Так за один вечер, ещё не начав раскопки, мы нашли два экспоната из недавнего прошлого нашего города: граммофон и грузовик АМО, а дядя Борис взорвал Сиракузовых изнутри: Коля разрешил ему жениться на своей маме, тётке Галине.
Когда я вернулся домой, Вера сказала, что пришло письмо от Кеши.
— Ну? — обрадовался я (я всегда верил, что Кеша нам напишет). — Где же оно?
— У Наташи, — сказала Вера. — Только она не даёт его.
— Почему? — удивился я.
— Говорит, что личное.
— Что значит — личное? — возмутился я.
— Ну, что это лично ей. От Кеши.
— А нам? — сказал я.
— А нам нет, — мрачно ответила Вера.
И я подумал, что все они одинаковые, эти Сиракузовы: сначала наобещают, а потом не делают.
13. Паника в доме
Дней через пять стали приходить первые телеграммы. Сначала принесли четыре штуки. Во второй день — двенадцать. А на третий — двадцать семь.
Родственники сообщали, что они приедут.
— Да кто их звал?! — ничего не понимая, вопрошал Сиракузов-старший.
— Какой организационный комитет? — вторил ему мой отец.
Они вертели в руках телеграммы и непонимающе смотрели друг на друга.
Всё это происходило у нас в доме, где по сигналу тревоги собрались все Сиракузовы, оба Зарынкина, тётка Галина со своим сыном Николаем, бабушка Василиса (её привёз на машине дядя Борис), Наташа, тётя Роза, моя мама, Вера, а в углу со своей неизменной фуражкой в руках разместился скромно Ферапонт Григорьевич.
— Это мы, — сказали Сиракузовы-младшие, — организационный комитет.
— В этом году, — пояснил я, — исполняется трёхсотдвадцатипятилетие нашей фамилии.
— Откуда вы это взяли? — несколько сбавив тон, заинтересованно спросил Сиракузов-старший.
— Высчитали, — сказал я. — Если первое упоминание о нашей фамилии относится к временам Лжедмитрия, то легко подсчитать.
— А ведь верно! — встрепенулась вдруг бабушка Василиса и, чтобы мы не поняли, добавила по-немецки: — У нас растёт достойная смена. Они ещё не раз постоят за честь нашей фамилии!
— Пожалуй, я им поставлю пятёрку по истории, — сообщил всем Михайла Михайлович.
Пётр и Павел скромно потупились, а мой отец сказал:
— Что ж, мы действительно можем гордиться своей фамилией.
— Мы тоже, — немедленно возразил ему Сиракузов-старший. — Однако где мы их всех разместим?
— В гостинице, — сказал я.
— Значит, я должен выселить других постояльцев? — спросил Сиракузов-старший.
— Человек пять — шесть я могу взять к себе, — сказала тётка Галина.
— Это не выход из положения, — возразил папа. — Ты пятерых, мы пятерых, они пятерых, бабушка Василиса десятерых. А куда остальные сто девяносто два?
Все посмотрели друг на друга, а Михайла Михайлович вдруг хлопнул себя по лбу и сказал:
— В школу! Летом освободится школа, и мы разместим их в классах! Так все туристы делают!
— К нам не туристы едут, а родственники, — сухо возразил мой отец.
— Мы их должны принять по-человечески. А где мы возьмём в школе столько кроватей?
Все снова замолчали и стали смотреть на нас: мол, видите, что вы здесь устроили?
Я подумал, что сейчас они нас выпорют. Тогда я сказал:
— Для женщин и детей мы поставим за нашим домом палатки. А мужчины пусть лезут на сеновал.
— Мы полезем! — закричали Сиракузовы.
— Придётся съездить в воинскую часть и попросить три большие палатки. И потом, я надеюсь, не все ещё приедут, — сказал Сиракузов-старший.
И тут свой голос подала Бронислава. Она спросила, где все будут обедать.
— У тебя в столовой, — сказал Михайла Михайлович.
— В три смены? — спросила Бронислава.
Все наши женщины немедленно зашумели и сказали, что не допустят этого: возьмут отпуск и будут по очереди готовить.
— А обедать мы будем ходить… — сказала моя мама, и Ферапонт Григорьевич за неё докончил:
— На Окулинину гору.
Так была благополучно разрешена в этот вечер ещё одна проблема.
14. Лодочная станция
О том, что Ферапонт Григорьевич, надев морскую фуражку, пригласил тётку Розу прокатиться на лодке, Сиракузовы узнали от меня последними.
— На какой лодке? — сильно побледнев, спросили Сиракузовы. — На «Ласточке»?
Я, ничего не подозревая, ответил, что, вероятней всего, на «Ласточке», и тогда Сиракузовы, отчаянно крикнув:
— Мы её продырявили! — бросились на лодочную станцию.
А я побежал следом, думая, какие они жуткие люди, эти Сиракузовы: ведь они для меня её продырявили.
Когда мы прибыли, наполненная водой «Ласточка» уже сидела на мели недалеко от берега, а в «Ласточке» сидели друг против друга Ферапонт Григорьевич и тётка Роза.
Ферапонт Григорьевич ругался с матросом Сёмой.
— Ты какую нам дал лодку?! — гневно кричал он матросу Семёну.
— Целую! — отвечал испуганный Сёма.
— Значит, по-твоему, это мы её продырявили?
Я никогда ещё не видел Ферапонта Григорьевича таким беспощадно злым.
— Сейчас я за вами приеду! — отвечал Сёма и пытался отвязать спасательную лодку, но морской узел не поддавался.
— Вот что вы наделали! — сказал я Сиракузовым.
Те подавленно молчали.
— Можешь сидеть на месте, — сказал Ферапонт Григорьевич Семёну.
И вдруг, подхватив тётку Розу на руки, смело шагнул с ней за борт.
— Жива. Очухалась, — сказали про тётку Сиракузовы.
И точно: тётка Роза, уцепившись за шею Ферапонта Григорьевича, подавала признаки жизни.
А Ферапонт Григорьевич, как пожарный, выносящий из огня ребёнка, торжественно шёл с тёткой Розой к берегу.
Наконец тётка Роза спрыгнула с рук, и тут Ферапонт Григорьевич чихнул.
— Ты простудишься, — заботливо сказала тётка Роза.
— А ты? — в свою очередь сказал Ферапонт Григорьевич.
И, не обращая на нас и на утопленную лодку внимания, Ферапонт Григорьевич и тётка Роза отправились сушиться к бабушке Василисе.
И тут я дал каждому из Сиракузовых по затрещине.
А в воскресенье мы помогали переезжать тётке Розе к бабушке Василисе. Туда же переезжал со своим чемоданом, одним глобусом и морскими картами Ферапонт Григорьевич.
Бабушка Василиса сказала, что на старости лет с ними ей будет веселее.
15. Глава пятнадцатая и последняя
Через месяц Михайла Михайлович стоял на пороге нашего чулана-музея, но войти туда не мог. Похоже, что мечта Суракузовых сбывалась: музей покидал чулан, некоторые экспонаты вылезли уже в коридоры и собирались затопить всю школу.
— Пожалуй, — сказал сам себе Михайла Михайлович, — больше экспонатов пока не надо.
И тут появились Сиракузовы с выклянченным у бабушки Василисы граммофоном в руках.
16. Послесловие
Я хотел было поставить точку, но тут пришло письмо от Кеши, и я понял, что повесть о славных Сиракузовых и Лапиных на этом не кончается.
Кеша писал: «Ты горюешь, что у нас в роду не было ещё космонавтов. Так не горюй: будут. Наташа, которая только сегодня ко мне благополучно доехала, тоже так считает. Передай привет всем Сиракузовым и Лапиным. Держитесь друг за друга.
Ваш Кеша».
Я показал это письмо Сиракузовым, и они сказали:
— А ты что думаешь? Наши Сиракузовы — Лапины ещё звёзды будут осваивать. Вот увидишь!
И я представил себе новых Сиракузовых — Лапиных, которые, надев скафандры, осваивают потихонечку ближние к нам звёзды. А мы, связавшись с ними из Монетки по телерадиосвязи, их спрашиваем:
— Ну, как дела?
И они нам отвечают:
— Всё в порядке!
