Полиен Яковлев - Первый ученик
Часов в одиннадцать вечера, как раз накануне Первого мая, Лебедев, Аня Шурупова и Федя Долгополов осторожно вышли из квартиры Минаева и, стараясь избегать людные, освещенные улицы, направились по домам. На первом же перекрестке Долгополов, кивнув головой товарищам, юркнул, в свой переулок. Аня и Лебедев пошли вдвоем.
— Я провожу вас, Аня, — сказал Лебедев.
— Не надо. Я не боюсь одна.
— Нет-нет. Одну я вас не пущу. Мало ли что может случиться. На улицах бывают пьяные…
— Но ведь мне совсем близко.
— Все равно.
Лебедев и сам знал, что Ане идти недалеко и что живет она не в глухом переулке и что никто ее на улице не тронет, но ему очень не хотелось с ней расставаться. В этом году, зимой, когда начал собираться тайный ученический кружок, Лебедев стал часто встречаться с Аней, и она ему очень понравилась. Аня в этом году, как и Лебедев, кончала гимназию и собиралась ехать в Москву на высшие женские курсы. Лебедев стал мечтать о том, как они с Аней поедут в университетский город, как будут встречаться там, вместе работать, вместе иногда ходить в театр («Хотя бы раз в месяц, хотя бы на галерку — и то бы хорошо», — думал Лебедев, учитывая свои скудные средства). Уже давно он искал случая остаться с Аней наедине и по-дружески поговорить с ней, поделиться своими надеждами и мечтами, и вот этот случай представился. Поэтому-то Лебедев и не хотел, чтобы Аня шла домой одна.
Однако, шагая с ней рядом, он вдруг почувствовал какую-то странную, непонятную ему робость и не решился ей ничего сказать.
«Скажу в другой раз, — подумал он, — а сейчас не до того… Завтра Первое мая… Надо сделать все так, как мы только что решили на квартире у Минаева».
— Аня, вы только будьте осторожней, — сказал тихо Лебедев. — В случае чего…
Он хотел добавить: «В случае, если налетят полицейские, вы держитесь ближе ко мне, я защищу вас», но и это он не решился сказать и только вздохнул. Однако он чувствовал, что, если и на самом деле так случится, то он скорее даст себя изувечить, чем позволит кому бы то ни было обидеть Аню.
Аня шла спокойно, все о чем-то думала и, когда они остановились возле ее квартиры, она протянула Лебедеву руку и сказала:
— До свидания, Петя… Вы знаете, чего бы я хотела? Я хотела бы, чтобы мой брат, который сейчас в ссылке, знал бы о том, что завтра я буду участвовать в маевке и…! — Она опустила голову.
Лебедев молча смотрел на нее и ждал.
— Я очень люблю брата, — горячо сказала Аня. — Очень!
— Да… Жаль, что я его почти не знаю, — ответил Лебедев. — Я его, наверное, тоже очень бы полюбил…
Аня горячо пожала ему руку и позвонила.
Когда за ней закрылась дверь, Лебедев еще долго стоял и чувствовал, что какая-то большая-большая радость наполнила его всего.
Наконец он бросил последний взгляд на окна Аниной квартиры и быстро пошел домой.
Утром, подойдя к матери, он сказал:
— Мама, я в гимназию не пойду сегодня.
— Почему?
— Ты знаешь, мама, я тебя никогда не обманываю. Скажу прямо. Я сегодня с товарищами иду на маевку. Мы сегодня демонстративно не занимаемся. Понимаешь?
Мать встревоженно посмотрела на Лебедева.
Лебедев это заметил.
— Ты не бойся, мама, — сказал он.
— Я, — ответила мать, — боюсь, конечно. Боюсь, Петя. Но… Я понимаю… Делай так, как ты находишь нужным, только… Только, Петя, будь все-таки осторожным.
Лебедев с благодарностью взглянул на нее.
— Право, — сказал он, — не у каждого есть такая хорошая мама, как у меня. Ну, не тревожься, я побегу.
Он поспешно надел фуражку и ушел из дому.
За городом, где дорога поворачивала в рощу, он столкнулся с Долгополовым, и они пошли вместе.
— Никого из наших не встретил? — стараясь скрыть свое волнение, спросил Лебедев.
— Нет, никого.
— Что же это они?
— Да еще рано.
— Как ты думаешь, не отступят они в последнюю минуту?
— Смотря кто. Некоторые, конечно, струсят. Что касается нашего кружка, уверен, что явятся все.
— Относительно Ани Шуруповой я не сомневаюсь.
— Еще бы, — многозначительно улыбнулся Долгополов и кашлянул.
Лебедев покраснел.
— Ты дурак, — сказал он Долгополову, но так, что тот ничуть не обиделся.
— Ничего-ничего, — ответил Долгополов, — ты, главное, Петька, не смущайся. Это, во-первых. А во-вторых, мы с тобой, кажется, вышли из дому раньше, чем следует. Смотри, вон уже роща, а никого не видно.
Однако когда они вошли в рощу, то заметили несколько небольших групп рабочих. Рабочие сидели на лужайках и о чем-то оживленно беседовали. При появлении же Лебедева и Долгополова они не то с любопытством, не то с недоумением посмотрели на них и умолкли.
Лебедева охватило чувство неловкости, и он шепнул товарищу:
— Черт нас принес так рано.
— Не смущайся, — ответил Долгополов и, повернувшись в сторону ближайшей группы рабочих, приподнял фуражку я сказал:
— Доброе утро, товарищи.
— Доброе утро, — ответил средних лет рабочий. Он был чисто выбрит, в свежей, только что выглаженной сатиновой косоворотке и начищенных ваксой сапогах. Да и вообще все рабочие выглядели как-то по-праздничному. Одеты они, правда, были плохо, бедно, но из того, что имели, выбрали лучшее.
Другие рабочие тоже кивнули Долгополову.
— С Первым маем! — посмелев, сказал Лебедев.
— С Первым маем! — дружно ответили ему. А рабочий в сатиновой косоворотке сказал:
— А вы что же не в гимназии нынче?
— А вы что же не на работе нынче? — лукаво спросил Долгополов.
Все засмеялись.
— Садитесь, — предложил один из рабочих, и Лебедев с Долгополовым присели к ним.
Тем временем роща стала понемногу наполняться людьми. По двое, по трое со всех сторон сходились рабочие. Были здесь и молодые, и пожилые.
Вдруг Лебедев вскочил на ноги. Он увидел несколько гимназисток и среди них Аню.
— Сядь, — улыбаясь, дернул его за брюки Долгополов.
Лебедев посмотрел на него и, вдруг покраснев, снова опустился на траву.
— Эх ты, Петя, Петя, — тихо и добродушно засмеялся Долгополов и, похлопав приятеля по плечу, крикнул весело гимназисткам:
— Товарищи, идите к нам!
Когда гимназистки подошли близко, он посмотрел на них и деланно строго сказал:
— Вы что же это? Ась?
Те в недоумении посмотрели на него.
— Вы что же это, — повторил Долгополов, — не поздравляете нас с Первым маем? Ась?
Тут все сразу заговорили, зашумели, засмеялись.
— Ох, — покачал головой рабочий в косоворотке, — молодые же вы, зеленые…
Но он произнес это не зло, а как-то тепло, по-отечески.
— А Паша Минаев не пришел еще? — спросила Аня у Лебедева, но спросила она это больше для того, чтобы скрыть свое смущение. Среди рабочих она и ее подруги были впервые. Какое-то чувство робости и неловкости сковывало их. Но вскоре это чувство прошло, так как рабочие заговорили с ними просто, искренне, по-товарищески.
У Ани раскраснелись щеки, она то и дело посматривала по сторонам, и ее мучило нетерпение, хотелось скорее дождаться того главного, ради чего пришла она сюда сама и привела подруг.
— Ох, будет вам от вашего начальства! — сказал рабочий в косоворотке и засмеялся.
— Пусть. Не так страшно, — расхрабрились гимназистки.
— Анна Шурупова, пожалуйте к доске-с? Вы почему это не явились Первого мая-с на урок-с, — подражая Швабре, крикнул Долгополов.
А роща все наполнялась и наполнялась людьми.
— А вы чего здесь? — вдруг искренне удивился Лебедев, увидя Медведева и Корягина.
— Так… — ответил Корягин. — Мы тоже…
— Чего — тоже?
Корягин с Медведевым переглянулись.
— Вот, — сказал, наконец, Медведев и вытащил из кармана полуфунтовую гирьку. — Вот. Мы тоже.
— О-го-го! Вот это так да! — засмеялся сидевший поблизости рабочий. — Только вы, гимназистики, все-таки того… С гирькой-то не спешите. Тут на драку нас и без вас постараются натравить. Спрячь-ка гирьку, а лучше дай-ка ее сюда. Уж если придется пустить ее в дело, так я лучше тебя пущу.
— Пожалуйста, — любезно сказал Медведев и отдал гирьку. — Если бы я знал, я бы еще и фунтовую принес.
Прибежал и Минаев и еще несколько гимназистов. Но вдруг все увидели Лихова.
— Лихов! Вася! — бросились к нему бывшие его одноклассники. Лихов улыбался, жал друзьям руки, но тут внимание всех отвлек чей-то голос. Все повернули головы и увидели высокого стройного рабочего, взобравшегося на большой пенек и говорившего оттуда.
— Товарищи! — кричал он громко. — Сегодня, в Международный день Первого мая…
Все, кто был в роще, быстро окружили оратора.
Это был Алферов. Его, после истории с мастером, продержали несколько дней в полиции, а из литейных мастерских совсем уволили.
— Товарищи! — громко и четко говорил Алферов, и все его напряженно слушали. Он говорил о революционном значении дня Первого мая, о международной рабочей солидарности, о приближающихся революционных боях с царским правительством, о партии, которая руководит рабочими, и о их ближайших революционных задачах и закончил свою речь возгласом: «Да здравствует Первое мая! Да здравствует революция! Долой самодержавие!»
