Полиен Яковлев - Первый ученик
И, надевая шинель, он снова сказал себе:
— Хотя бы одного гимназистика…
В мастерских
Как-то ночью Лихов задержался на заводе дольше обычного времени, а утром по цехам обнаружили массу листовок. Они призывали к маевке.
— Смекаешь, рыженький? — подмигнул Володьке рабочий Алферов.
Володька улыбнулся.
— А мастер как? Не сцапал ни одной листовочки?
— Нет, — отрицательно покачал головой Володька. — В нашем цехе их моментально по карманам спрятали.
— Ну-ну, отлично, — засмеялся Алферов. — Пусть люди почитают, чтение интересное… А ты беги-ка на свое место, а то, смотри, сразу под штраф попадешь и останется тебе от жалованья одна дырка в бублике.
Володька ушел. Но не прошло и десяти минут, как его вызвали в заводскую контору, а там объявили коротко:
— Получай расчет.
— Расчет?
Но спорить Володька не стал: во-первых, знал, что никто его слушать не будет, а во-вторых, боялся, как бы снова не вспомнили про отца. Он молча расписался в получении одного рубля и восьмидесяти трех копеек и побежал к Алферову.
— Иван Захарович!
— Ну?
— Уволили…
— Что?
— Уволили, говорю.
— Уво-ли-ли? Уво-ли-ли? — несколько раз переспросил Алферов и стал шарить у себя в карманах. Он был так взволнован, что сам не знал, что искал. Наконец вытащил папиросу, но не успел донести ее до рта, как сломал, и с досадой швырнул на землю.
— Уволили, говоришь?
И, порывисто сорвавшись с места, он решительно пошел к дверям.
— Иван Захарович, куда вы? — испуганно спросил Володька. Он понял, что тот начнет воевать с мастером. — Иван Захарович!
И побежал вслед за ним.
Догнал он Алферова в другом цехе.
— Ты это что? — строго говорил Алферов мастеру. — А? За что, спрашиваю, мальца уволил?
Мастер посмотрел на него исподлобья и, чуть улыбнувшись, пожал плечами.
— За водкой тебе не бегает, а? — не унимался Алферов. — Со мной поругаешься, а на мальчишке свою злость срываешь?
Их окружили рабочие.
— Рубль штрафу, — холодно бросил мастер Алферову. — Почему работу оставил? Почему не в свой цех пришел? Иди на место. Нечего глотку драть.
— Я тебе дам рубль штрафу! — вышел из себя Алферов. — Ишь, хозяйская гнида. Душа продажная!
— Что? — заревел мастер. — Ты это кому? Мне? Мне? Глаза его налились кровью, и он со всего размаху ударил Алферова в грудь.
— Драться? — бросились к мастеру стоявшие тут же рабочие. — Драться? Рукам волю давать?
И зашумели бурей:
— Дай ему сдачи!
— До каких еще пор издеваться будут?
— Гони его по шеям, Алферов!
— К хозяину его!
— Какой там хозяин, — вышел вперед рабочий, прозванный почему-то Любой. — В тачку его да за ворота.
— Правильно!
Мастер волком заметался среди обступивших его рабочих, и вдруг решительно шагнул к дверям, намереваясь бежать в контору, но ему сейчас же преградили путь.
— Нет, брат, постой, погоди!
— Сажай! — кто-то крикнул сзади.
— Давай тачку!
В это время худенький маленький человек с землистым цветом лица, с вечно бегающими и неспокойными глазками, недавно принятый на работу, незаметно юркнул за дверь и исчез из цеха.
— Давай тачку! — снова крикнул кто-то, но тачку уже подкатывал Люба.
Мастер рванулся.
— Не позволю! — взвизгнул он по-щенячьи. — Вы что? В тюрьму захотели?
— Не стращай! — угрюмо зашумели со всех сторон. — Не очень-то мы пугливые. Сажай его, пса хозяйского!
— Вали!
И несколько человек быстро сбили его с ног и опрокинули в тачку.
— Хо-хо! — дружно понеслось вокруг. — Алферов, провожай голубчика!
— Лей слезу!
— Пиши до востребования!
— Хо-хо!
— Припудри его! Обсыпай золой! — крикнул кто-то.
— Покрась мазутцем!
С криком, с хохотом мастера выкатили из цеха на заводской двор, и только собрались вывезти за ворота, как со всех сторон понеслись тревожные полицейские свистки.
— Фрр! Трр!
Усатые, краснорожие городовые, поддерживая на бегу, свои неуклюжие шашки («селедки», как называли их рабочие), бежали на помощь мастеру и орали, по-звериному выкатив глаза.
— Раз-зойдись! Осади назад!
Двое городовых бросились к мастеру. Тот, увидя подмогу, рванулся из тачки, вскочил на ноги.
— Хватайте, хватайте его! — закричал он городовым, отыскивая глазами Любу, но Любу уже оттеснили назад рабочие. Тогда он указал на Алферова:
— Вот зачинщик!
— Ты? — подскочили к Алферову двое городовых.
Рабочие заволновались.
— Не Алферов, а мастер всему виной, — закричали со всех сторон. — Не дадим Алферова!
— Давай сюда администрацию!
— Давай хозяина!
— По шеям таких мастеров! Не будем с такими работать!
— Осади назад! Назад! — напирали на рабочих городовые.
Вдруг в конторе распахнулась дверь, и на крыльце показался пристав. Он почтительно пропустил хозяина мастерских и, подозвав старшего городового, что-то приказал ему. Тот козырнул и побежал куда-то. Мастер вынырнул из толпы стал позади хозяина.
— Что здесь происходит? — обратился хозяин к рабочим и придал своему лицу выражение полного недоумения. — Не понимаю, — сказал он. — Что это за безобразие! К чему это?
Рабочие заговорили все разом. Все зашумели, закричали, каждый старался доказать, что виной всему мастер, а не они.
Пристав поднял руку в белой нитяной перчатке.
— Смирно! — крикнул он.
— Не солдаты мы, чтобы нам «смирно» кричать, — раздалось из толпы. — Своими фараонами[7] командуй!
— Кто хочет говорить — выходи вперед, — скрывая раздражение, приказал пристав.
— Все хотим! — раздались отовсюду голоса. Рабочие прекрасно поняли, чего хочет пристав. Ему надо выяснить вожаков, а затем арестовать их.
— Все будем говорить! — продолжали шуметь они.
— Уволить мастера!
— Принять обратно уволенного ученика!
— Штрафы отменить!
— Довольно! Поизмывались над нами!
И вспомнились рабочим все обиды, накопившиеся годами.
Вдруг, раздвигая толпу, вышел вперед Алферов.
— Я буду говорить, — сказал он.
И сразу умолкли все.
— Ну-с? — наклонил хозяин голову. — Слушаю. Говори.
— Не говори, а говорите, — спокойно поправил его Алферов.
— Правильно! — дружно подхватили рабочие. — Повежливей надо с нами.
Хозяин что-то промычал невнятное и покосился на пристава. Тот кашлянул.
Володька чуть приоткрыл рот и уставился немигающими глазами на Алферова. Среди толпы он не чувствовал себя чужим. Он уже прочно слился с рабочей массой, хотя и видел, что многие даже не замечают его и не знают, существует ли вообще на свете какой-то Володька Токарев.
А Алферов вскочил на крыльцо, повернулся лицом к рабочим и крикнул:
— Товарищи! Я буду говорить не о себе. Я буду говорить о всех рабочих. До каких пор будем терпеть мы…
— Стой! — перебил его пристав. — Ты что? Митинг здесь открываешь?
Алферов, не слушая пристава, продолжал:
— Мы должны выставить свои требования. Мы требуем…
— Фрр! Трр! — снова залились со всех сторон сверчки, и усатый городовой, подскочив к Алферову, столкнул его плечом с крыльца. Тут подбежали и другие городовые и Алферова окружили, схватили. Рабочие бросились было к нему на выручку, но в эту минуту в ворота неожиданно ворвались конные жандармы и оттеснили их.
Алферова увели в контору.
Рабочих оттеснили частью к распахнутым дверям цеха, частью к забору, частью за ворота. Среди последних оказался и Люба, и ему вместе с другими удалось скрыться.
Мастер бегал, искал его всюду, и вдруг, наткнувшись на Володьку, крикнул:
— А ты чего здесь? Вон отсюда!
Володька посмотрел вокруг себя. Двор уже был пуст. Только из дверей конторы выглядывал человечек с лицом землистого цвета, с беспокойно бегающими глазами.
— Шпик, — догадался Володька и, не говоря ни слова, ровным шагом пошел со двора, все еще зажимая в руке один рубль восемьдесят три копейки, которые он так и не успел положить в карман…
В роще
Как только долетела до гимназистов весть о том, что рабочие готовятся к маевке, старшеклассники сбились в уборной, и начался жаркий спор. Многие быстро присоединились к Лебедеву и Минаеву, считая необходимым поддержать рабочих, но два восьмиклассника — Веретенников (тот самый, что в прошлом году выхватил собранные для Лихова деньги и отдал директору) и Самохвалов, отец которого владел в городе самой большой паровой мельницей, быстро пронюхав об этом, стали собирать свою компанию и выставили требование: «Никакой политики, а кончать гимназию».
Часов в одиннадцать вечера, как раз накануне Первого мая, Лебедев, Аня Шурупова и Федя Долгополов осторожно вышли из квартиры Минаева и, стараясь избегать людные, освещенные улицы, направились по домам. На первом же перекрестке Долгополов, кивнув головой товарищам, юркнул, в свой переулок. Аня и Лебедев пошли вдвоем.
