Тимоте де Фомбель - Глаза Элизы
— Неужто? Все до единого?
— Нет. Есть тут один…
— Да-да, я внимательно слушаю.
— Мальчишка еще здесь.
— Мальчишка?
— Если бы не его шалости…
— Где он?
— Заперт в подвале.
— Немедленно покажите его мне!
— Боюсь, он вам не понравится. Мы ведь о нем позабыли…
Начальнику гарнизона пришлось отвести Элизу к люку. Солдаты долго разыскивали ключи. Крышку давным-давно не открывали, и теперь она не поддавалась.
— Выломать ее! — приказала Элиза.
В первое мгновение дневной свет ослепил Мо Ассельдора, привыкшего к темноте. Начальник гарнизона не выпускал его из подвала с тех пор, как сбежали его родные. К счастью, здесь оставались кое-какие припасы. Мо думал, что никогда больше не увидит солнца. Когда его вытащили, он узнал голос Элизы, кричавшей на солдат, но от слабости не мог произнести ни слова. Юноша не понимал, что происходит. Только чувствовал, что его куда-то несут, укрывают… А затем ноздри защекотал свежий лесной воздух.
Его увозили на санках.
Мо Ассельдор проспал целые сутки. Очнувшись, он увидел большие глаза Элизы, склонившейся над ним. Девушка закутала его в теплое одеяло, уложив на сани с перьевыми полозьями.
На ферме она торжественно пообещала начальнику гарнизона, что не расскажет Лео о его чудовищной оплошности.
— Вы вправду меня прощаете? — скулил тот.
— Да, но при одном условии. Вы отпустите мальчишку со мной. Пусть прогуляется.
Сейчас Элиза напоила Мо теплой водой, остановившись на белой заснеженной поляне, и сквозь переплетение ветвей он видел чистое небо.
— Куда мы едем? — с усилием выговорил Мо.
— К моей маме, — спокойно ответила Элиза.
И потащила санки дальше по талому снегу.
19
Мотылек
Изу Ли лихорадило третий день. Она лежала дома одна с высокой температурой, ни от кого не ожидая помощи, хотя уход ей был необходим. Но в эти края давным-давно никто не заглядывал.
Иза простудилась, упав в холодную воду, когда на озере под ней подломился лед. В жестоком ознобе она с трудом добралась до дома.
Мудрая женщина знала, какое снадобье облегчило бы страдания. Она изучила целебные свойства всех трав. Но слабость мешала ей доползти до особого мха, который рос неподалеку и служил отличным жаропонижающим.
От страха и одиночества Иза не страдала, ее мучила только лихорадка. Она тихо свернулась в комочек на синем матрасе, сжав в руке крошечный портрет. Иногда с величайшим усилием приподнималась и бросала ветку в огонь. Его блики яркими остриями прорезали темноту вокруг и рисовали причудливые картины. Постепенно она начала различать забытые пейзажи и давно ушедших людей.
Иза грезила о равнинах своего детства, бескрайних, открытых солнцу. Ей мерещилось утреннее жужжание ос…
В те далекие времена Иза ночевала в венчиках цветов и просыпалась на заре от гудения пчел. Открывала глаза и видела, как приближается черно-оранжевый смерч, ощущала на лице ветерок от пчелиных крыльев, вдыхала запах меда. Цветочная пыльца, за которой прилетала пчела, окружала пробудившуюся девушку розоватым облачком.
Иза не боялась ни пчел, ни ос, ни мохнатых толстых шмелей. Если вежливо уступишь им цветок, они тебя не тронут. Проскользнув между лепестков, она спускалась по стеблю.
Особенно Иза любила бабочек — они так боятся щекотки! Как приятно было гладить их по бархатистому брюшку!
В Травяном Племени не было девушки прекраснее и своевольнее Изы Ли.
Жар властно отбрасывал Изу в прошлое. Она сопротивлялась, цеплялась за реальность, боролась с забытьем, но вскоре силы ее истощились. Она сдалась, болезнь победила.
Водоворот воспоминаний затянул Изу Ли, перенес ее в тот день, который изменил всю ее жизнь. Ей только-только исполнилось пятнадцать…
Жаркий полдень. Иза по высокому стеблю взобралась на широкий лист. Спряталась от палящих лучей под крыльями большой бабочки. Она убежала сюда, поссорившись с отцом: тот настаивал, что ей пора выбрать себе жениха.
Изу постоянно окружала толпа воздыхателей. Не было юноши, который не мечтал бы на ней жениться. И хотя она вовсе не стремилась покорять сердца, каждый, кто хоть на миг встречался с ней взглядом, присоединялся к армии ее поклонников.
Добиваясь внимания девушки, многие были готовы на самое отчаянное безрассудство. К примеру, Нук спрыгнул с высоченного одуванчика, держась за пушинку, и разбил себе оба колена.
Но Изе милее всего было одиночество. Скрываясь от назойливых ухажеров, она неделями пропадала неведомо где. Отец привык к ее исчезновениям и не волновался. Ведь Иза всегда возвращалась живой и невредимой.
Вот и на этот раз она обдумывала план очередного побега. Вдруг бабочка резко снялась и улетела, а на листе внезапно появился незнакомец с плетеным коробом за плечами.
— Здравствуйте, — сказал он.
Иза промолчала в ответ. Чужак мало походил на ее соплеменников. Девушка никогда еще не видела столь странного одеяния. Путешественник был ранен — одна рука у него висела на перевязи.
— Простите, что нечаянно спугнул бабочку. Я вас не заметил. Взгляд грустный, лицо изможденное, но своим спокойствием чужак внушал ей доверие.
С ног до головы он был покрыт разноцветной пыльцой с крыльев бабочки.
Прежде Иза не обращала на мужчин ни малейшего внимания, но этот ее заинтересовал.
— Я живу на Дереве, — объяснил он, — и работаю с бабочками. «Работать с бабочками» — непривычное выражение. Во всяком случае, Иза считала, что с бабочками не работают.
Странник попытался снять короб с плеч и поморщился: рана явно причиняла ему боль.
Иза встала и направилась к нему. Впервые в жизни ей было не все равно, что на нее смотрят. Она незаметно расправила узкое льняное платье и постаралась ступать как можно изящнее.
Девушка осмотрела рану, осторожно сняв повязку.
— У вас воспаление, — проговорила она.
— Ничего, пройдет. Три дня назад пришлось сразиться с комаром. Вы из Травяного Племени?
— Я вылечу вашу руку.
Путешественник смотрел на нее с улыбкой.
— Если бы вы только знали, что говорят у нас о вашем народе…
— Идемте!
— Рассказывают, будто вы съедаете всех чужаков.
Иза расхохоталась.
— Ваша рана не очень-то аппетитна. Вас, пожалуй, я пока есть не стану.
Вслед за ней засмеялся и он. Смех сразу их сдружил.
Над ними снова пролетела бабочка.
Иза отвела незнакомца в шатер-колос, где жила с отцом. Сначала он прожил у них неделю, и все это время девушка меняла на его ране повязки и промывала ее травяными настоями. Слух о его появлении мгновенно распространился по равнине. Со всей округи сбегались дети и часами таращились на чужака. Поначалу они боялись близко к нему подходить, но мало-помалу он приручил их, показав содержимое своего короба. Там было множество продолговатых коробок с мельчайшими отделениями, наполненными пыльцой всех мыслимых оттенков. Люди Травяного Племени привыкли к чистым цветам — красному, желтому, зеленому — и никогда их не смешивали. Красителями служили луговые травы.
А житель Дерева составлял палитру, осторожно сметая часть пыльцы с крыльев бабочек. Цветов тут было не перечесть! От золотого до черного, все оттенки коричневого, оранжевые, серые, голубые, охра, серебро… Детей завораживало невиданное разнообразие. Травяное Племя прозвало незнакомца Мотыльком.
К нему приходили все по очереди, и каждому он ставил на кончик носа цветное пятнышко.
Иза больше не убегала из дома. Дни напролет она сидела в шатре-колосе и не сводила взгляда с Мотылька. Иногда, разговаривая с детьми, он вдруг оборачивался и тоже смотрел на нее. Тогда она опускала глаза. Куда только подевались ее независимость и своеволие?
Рядом с Мотыльком девушка становилась совсем другой и не узнавала себя: ей хотелось находиться подле него неотступно, будто смирной ручной зверушке.
Так прошло еще две недели, и рана полностью зажила. Иза в отчаянии осматривала руку Мотылька.
— Вам нужно еще подлечиться!
— Разве? Даже шрама не осталось.
— Но болезнь не прошла! Она внутри…
Хитрости Изы были шиты белыми нитками.
В тот вечер они сидели вдвоем у костра, хворост ярко пылал, озаряя совершенно здоровую руку странника.
— Мне уже давно не больно.
— Можно болеть и не чувствовать боли. Вам нужно отдохнуть. Поживите у нас подольше!
Некоторое время он молча смотрел на нее.
— Мне пора возвращаться, Иза. Меня ждут на Дереве.
— Вы еще не выздоровели, — упорствовала она, чуть не плача. — Останьтесь! Иначе случится что-то ужасное. Да, ужасное.
Тут Мотылек наконец заметил, что у нее на ресницах дрожат слезы.
