Любовь Воронкова - Старшая сестра
– Скоро расцветёт! – радостно крикнул он. – Зина! Зина, погляди-ка, уже можно в школу тащить!
Но Зины не было дома. На его зов из кухни пришла бабушка:
– Ты что кричишь? Кого тащить?
– Бабушка, – смеясь от радости, сказал Антон, – видишь, что цветок-то вытворяет? На улице снег, а ему хочется цвести!
– Хороший цветок! – сказала бабушка.
– Я его завтра в школу отнесу! У меня классное поручение за цветами смотреть. А я сегодня сказал, что окно моё ещё лучше будет – вот и правда будет! Как расцветёт весь красный – вот будет красиво! А нет?
– А с какой стати ты его в школу понесёшь, скажи, пожалуйста? – вдруг возразила бабушка. – Не дам я тебе его в школу! Нешто можно? И цветок хороший, и горшок денег стоит.
– Что ты, бабушка! – огорчился Антон. – Мне надо обязательно его в школу отнести. Я же обещал!
– Подумаешь, важность – обещал!
Антон глядел на неё удивлёнными глазами. А разве можно не делать, раз обещал?
– И мне тогда мама разрешила… Она мне этот цветок дала.
– Эх, мама твоя! – Бабушка, открыв комод, энергичными движениями разбирала и укладывала бельё. – Мама твоя, только дай ей волю, всё раздала бы! Копеечку беречь не умела… А жалко, что ли, незаработанного? Муж добудет!
Антон не совсем понимал, что она говорит. Он понимал только одно: бабушка плохо говорит о его маме. Антон насупился, замолчал и принялся ковырять пальцем землю в горшке своего амариллиса. Сердце его возмущалось. Ему было неприятно, что она трогает мамино бельё и кладёт его по-своему… Он смутно чувствовал, что должен защитить свою маму от бабушки, но как защитить? Бабушка большая, сердитая, её даже отец побаивается, а он, Антон, ещё вон какой маленький!
Бабушка словно угадала его мысли.
– Ну, что взъерошился, как воробей? – сказала она. – Нешто я неправду говорю? И нешто плохому учу?
– Плохому! – неожиданно вырвалось у Антона, и он тут же будто съёжился весь, испугавшись своей смелости.
– Во как! Поглядите-ка на него! – У бабушки из рук, развернувшись, выпала большая простыня. – Это родная бабушка твоя тебя плохому учит? Ах ты, глупец! Что же лучше – отдать или себе взять, а? А ну-ка, скажи? – Бабушка засмеялась, уверенная в своей правоте.
А Антон пробормотал:
– Себе взять, конечно, лучше… А если обещал?..
– «Обещал, обещал»! Ну, вчера обещал, а сегодня отказал! – сказала бабушка. – Вот и весь сказ!
Но здесь Антона сбить было нельзя. А что отец скажет? А Зина? Она скажет: ты не держишь своего слова, я тебя не уважаю!..
Антон в тоске вышел в прихожую, надел пальто, надвинул треух и отправился искать Зину.
Зина сидела у Фатьмы. В маленькой комнате было тесно. Простые, с прямыми спинками стулья жались к накрытому клеёнкой столу; из-за шкафа, занявшего целый угол, дверь в комнату наполовину не открывалась… Но Зине всегда нравилось в этой комнате. Когда-то, ещё совсем маленькими девчушками, они с Фатьмой залезали под этот стол, спускали пониже клеёнку и, затаившись, сидели там. А тётя Дарима, делая вид, что никак не может найти их, ходила по комнате, заглядывала во все углы, и в шкаф, и даже в ящик с дровами, кричала, звала их… Потом поднимала клеёнку и спрашивала:
– А это кто здесь спрятался?
И Зина с Фатьмой с визгом и смехом вылезали из-под стола.
Эта комната была для Зины как свой дом. На узенькой тахте у печки они грелись, придя с мороза; в углу за тахтой жили их куклы… На облупившемся подоконнике широкого окна, где всегда было зелено от цветов, они с Фатьмой, выполняя школьное задание, проращивали фасоль и горох…
Особенно хорошо было в этой комнате сейчас. Солнце только что село, отсвет вечернего неба наполнял комнату. Слабое сияние его лежало на жёлтой клеёнке, на белых кафелях печки, на переплётах рам, и от этого нежного тёплого освещения комната казалась нарядной и радостной.
А может быть, оттого Зине казалась эта комната такой нарядной и радостной, что ей было здесь очень уютно и спокойно. Здесь они могли с Фатьмой сколько угодно болтать и смеяться, и никто не вмешивался в их разговоры, никто не останавливал их. Дарима вечно что-нибудь делала во дворе. А когда она была дома, то это ещё лучше. Дарима сама любила и болтать и смеяться с девочками, любила выспрашивать все школьные новости: и кто как отвечал сегодня, и какую отметку получили, и что было на пионерском сборе, и когда будет какой-нибудь школьный вечер – пусть ей заранее скажут, она тоже обязательно придёт на этот вечер!
Сейчас, в этот закатный час, девочки сидели одни. Зина рисовала, расположившись посередине стола, а Фатьма, забравшись на стул с ногами и навалившись на стол, смотрела.
На подоконнике, тесно уставленном цветами, стоял на высокой подставочке красный амариллис – гордость и радость Даримы. Эту луковицу она добыла у кого-то из жильцов, заботливо выхаживала её, давала отдыхать в зимние месяцы и не забывала поливать в жару. Луковица выросла и расцвела. За окном лежал сугроб. Серебряный морозный узор, тронутый розовыми искорками, светился по краям стёкол. А красные лепестки амариллиса пламенели под лучами заката. Зина рисовала этот цветок, старательно подбирая и смешивая краски. Ей так хотелось передать красное сияние этих лепестков, их атласную свежесть и эти узенькие чёрные тычинки, доверчиво и мило глядящие из раскрытых чашечек…
– Получается… – шёпотом, словно боясь спугнуть то, что возникало под рукой Зины, сказала Фатьма. – Ой, Зиночка, получается…
Зина, не отвечая, вся охваченная неспокойной радостью творчества, ловила кисточкой отсвет солнца на лепестках, ловила и торопилась, потому что солнце это становилось всё бледнее и бледнее…
Дарима с Фатьмой жили в маленьком домике – в дворницкой, – который стоял, прижавшись к высокой кирпичной стене соседнего дома. У них были свои сени, своё крыльцо, свой палисадник под окнами. Заснеженные кусты сирени и высокие тополя дремали у самых окон, погружённые в неподвижность зимнего покоя.
Кто-то вдруг пробежал мимо этих окон. Хлопнул дверью, загремел оставленной в сенях лопатой. Фатьма проворно соскочила со стула и выбежала в кухню: кто там явился?
Явился Антон, подрумяненный морозом и с застывшими слезами на глазах.
– Зина у вас?
– У нас, Антон! – Фатьма тотчас принялась раздевать парнишку. – Иди скорей приложи руки к печке, у нас печка тёплая!
– Ты как хвост у меня, Антон, – сказала Зина, увидев брата: – куда я – туда и ты.
– Да-а… – проворчал Антон и шмыгнул носом, собираясь заплакать, – а если она цветок не отдаёт!
– Цветок?
– Ну, мой цветок! Я его в школу обещал… Мне ещё мама дала. А она не отдаёт!
Закатное небо погасло. Тёплые отсветы в комнате исчезли, красный цветок потускнел. Зина положила кисточку.
– А нельзя – если в школу не нести? – осторожно спросила Фатьма.
– Нельзя, – ответила Зина, – он обещал.
– Я обещал, когда будет расцветать… – Антон захлюпал. – А вот он уже и расцветает. И мама говорила… А она теперь не отдаёт!
– Это кто такой здесь сырость разводит? – послышался весёлый голос Даримы.
Она вошла, свежая и румяная, стряхнула иней с платка, зачесала гребёнкой чёрные вьющиеся волосы.
– Это ты, Антон, сырость разводишь? Что с тобой случилось? Ах ты, снегирь краснощёкий!
Не успели девочки объяснить, что случилось, как в дверь раздался негромкий стук. Фатьма побежала открывать.
– Ой! – В голосе Фатьмы прозвучало удивление. – Это ты?
– Кто такой? – спросила Дарима.
В комнату вошла Тамара Белокурова. Зина и Фатьма переглянулись.
– Девочки, я к вам, – стараясь держаться как можно свободнее, сказала Тамара. – Что вы делаете?
– Когда приходят в дом, то с хозяевами здороваются, – вдруг сказала Дарима. На её круглом лице появилось надменное выражение.
Фатьма, зная её горячий, обидчивый нрав, испугалась:
– Мама, ну что ты!..
Но Дарима будто не слышала.
– А если инженеровы дочки не хотят здороваться с дворниками, – продолжала она, – то пусть они к ним не ходят.
Тамара смутилась. Одно мгновение она колебалась – может, ответить дерзостью и уйти? Резкие слова так и просились на язык.
Но тут живо вмешалась Фатьма:
– Мама, что ты! Она не успела ещё поздороваться. А ты скорей кричать!
– Я не успела, – сказала Тамара, переломив себя, – только хотела…
Дарима что-то проворчала в ответ и вышла в кухню.
– Тамара, иди садись к печке! – начала суетиться Фатьма, незаметно поглядывая на Зину.
Зина молчала. Тамара почувствовала, что она прервала какой-то разговор, подметила слёзы на глазах Антона. И, поглядев на Фатьму и Зину, сказала:
– А что это у вас случилось? Мальчик плакал, что ли?
– Так, случилось… – уклончиво ответила Зина.
Но Фатьма не стала скрывать:
– Антону надо цветок в школу отнести. А…
Толчок под столом прервал её, она взглянула на Зину и всё поняла.
– …цветок сломался!
