Ниссон Зелеранский - Мишка, Серёга и я
Ребята закричали, что я нытик, Фома неверующий и вечно порчу им настроение.
Я понимал, что ребята сами волнуются и что особенно нервничает Геннадий Николаевич. Ведь из всех его выдумок нам понравилась именно работа на почте. Но что бы там ни было, оскорблять меня он не имел никакого права. Я надулся и сказал:
— Пожалуйста. Я согласен пойти вместо Борисова и Соломатина.
— Правильно, — с облегчением проговорил Геннадий Николаевич. — Иди.
— Ты взял письма? — обиженным тоном спросил я Мишку.
— Взял, — зло буркнул он и, не дожидаясь меня, пошел к двери.
Я направился вслед за ним, но, задержавшись на пороге, обернулся и сказал:
— У нашего класса вообще есть такая черта: ни с того ни с сего набрасываться на человека. Помните, как вы беседовали со мной однажды? (Я намекал на тот случай, когда меня побили.) Сейчас нам нужно держаться вместе. А вы меня оттолкнули. Вы подумали, в каком настроении я сейчас уйду?
— Ради бога, уходи! — взмолился Геннадий Николаевич.
— Вы могли бы и не просить! — отрезал я и вышел, старательно прикрыв за собой дверь.
Я был очень доволен тем, что так спокойно и с таким достоинством отчитал ребят.
Среди писем, которые мы должны были разнести, почти десять штук было адресовано Н. С. Черных.
— Это же Николаю Сергеевичу! — с радостью воскликнул я.
— Ну и что? — сквозь зубы спросил Мишка.
— Во-первых, брось дуться, — сказал я великодушно. — А во-вторых… Конечно, другой на моем месте не стал бы заботиться о людях, которые так его обидели. Во-вторых, Николай Сергеевич может нам помочь.
— Думаешь? — загорелся Мишка.
— Конечно. Один звонок в ЦК партии.
— Он тебя узнает?
— Как-нибудь, — сказал я со снисходительной улыбкой. — Ведь я все-таки один из его литературных героев.
Говоря откровенно, мне хотелось зайти к Николаю Сергеевичу еще и по другой причине.
После того как появилась статья в «Комсомольской правде», я узнал, что такое слава. Я выступал на комсомольском собрании, написал заметку в стенную газету. Папа подарил мне новую авторучку. Когда нам кто-нибудь звонил, мама прежде всего рассказывала о «Комсомольской правде». Все просили меня к телефону и горячо поздравляли. Мне стало казаться, что так будет всегда. Но через каких-нибудь три дня все забылось. Как будто центральная пресса только и делает, что пишет о восьмиклассниках!
Я полагал, что сейчас, когда мы зайдем к Николаю Сергеевичу, моя слава непременно возродится.
— Сначала разнесем другие письма, — предложил я Мишке, — а потом к Николаю Сергеевичу. У него придется задержаться.
— Зачем? Расскажем про роно и уйдем.
— А обедать?
— Спятил?
— Не знаешь, а говоришь! — сказал я спокойно. — У них полагается угощать обедом.
— Выдумываешь!
— Может, конечно, не обед, но закуска обязательно.
Мишка проглотил слюну. Мы здорово проголодались — все-таки был уже вечер.
— Вообще не мешало бы, — смущенно сказал он. — Тушеной картошки.
— Лучше салат, — сказал я плотоядно. — Чтобы крабы и майонез.
— А удобно?
— Вопрос!
— Ладно, — сказал Мишка без особой уверенности. — Давай быстрее.
Мы побежали разносить письма.
Квартира Николая Сергеевича была на третьем этаже. Нам долго не открывали.
— Никого нет, — сказал Мишка, как мне показалось, с облегчением. — Давай в ящик опустим.
— Попробуем еще раз, — возразил я и с силой нажал кнопку звонка.
Наконец послышались шаркающие шаги, дверь открылась, и мы увидели Николая Сергеевича.
На этот раз Черных показался мне совсем старым. Может быть, потому, что он был в халате и домашних туфлях.
— Здравствуйте, Николай Сергеевич, — сказал я, улыбаясь. — Вот я и выбрался к вам. Мы вам письма принесли.
— Угу, — отрывисто сказал Николай Сергеевич. — Давайте.
— Вы меня не узнаете? — спросил я растерянно.
— Почему не узнаю? Верезин. Давайте письма.
Мишка, насмешливо покосившись на меня, полез в сумку.
— А наши комсомольские патрули теперь и на почте работают, — теряя всякую надежду, почти умоляюще проговорил я.
— Знаю, — буркнул Николай Сергеевич. — Соломатин и Борисов. Уже были у меня.
Он взял свою почту и стал просматривать ее.
— Мы пойдем, — растерянно сказал я. — До свидания.
— Минутку, — попросил Николай Сергеевич. — Я сейчас принесу письмо. Захватите на почту.
Когда он ушел, оставив дверь открытой, Мишка беззлобно рассмеялся.
— Пообедали? — спросил он.
Я не успел еще ему ответить, как из глубины квартиры послышался голос Николая Сергеевича:
— Зайдите-ка!
Мы вошли и остановились, не зная, куда идти дальше. Большая прихожая казалась тесной из-за стоявших вдоль стен книжных шкафов. Книги не только заполняли полки, но и грудами лежали на самих шкафах.
— Где вы там? — снова крикнул Николай Сергеевич. — Идите сюда.
Он ждал нас в комнате, которая, очевидно, была его кабинетом. Здесь стоял огромный письменный стол. Почти все стены были заняты книжными полками.
Николай Сергеевич, наклонившись над столом, торопливо надписывал конверт.
— Вот, — сказал он. — Пожалуйста.
Мишка толкнул меня в спину. Это означало: «Не забудь про роно». После того приема, который оказал нам Николай Сергеевич, заговаривать было не совсем удобно. Но, взяв у него письмо, я все-таки сказал:
— Николай Сергеевич, у нас к вам просьба…
— В чем дело? — не слишком любезно спросил Черных.
Я стал рассказывать. Николай Сергеевич как будто и не слушал меня. Он вскрывал письма, которые мы ему принесли, и быстро просматривал их, что-то подчеркивая красным карандашом.
— Вот мы и просим вас помочь, — уже совсем уныло закончил я.
— Так, — сказал Николай Сергеевич, откладывая последнее письмо и бросая карандаш на стол. — Роно запрещает. А дальше?
Оказывается, он все слышал.
— Не знаю, что дальше, — сказал я робко. — Роно ведь не имеет права запрещать, верно?
— Верно. Вот и докажите, что не имеет. Боритесь. Не маленькие.
— Мы боремся! — с неожиданной злостью сказал из-за моего плеча Мишка. — Поэтому и к вам пришли.
Николай Сергеевич внимательно посмотрел на него.
— Что же вы от меня хотите? — спросил он.
— Чтоб вы заступились.
— Как?
— Не знаю. Позвоните в райсовет или в роно.
— Так, — сказал Николай Сергеевич почти радостно. — Я за вас буду бороться, а вы будете наблюдать? Нет, голубчики, сами идите в райсовет.
— И пойдем, — сказал Мишка угрюмо. — Завтра. А сегодня к вам пришли.
— Знаю, почему ко мне пришли! — закричал Николай Сергеевич и забегал по комнате. (Чтобы не стоять к нему спиной, мы все время должны были поворачиваться, будто вокруг своей оси.) — Я писал о Верезине. Вот и пришли, чтобы я заступился. По знакомству!
Мишка посмотрел на Черных с таким выражением, словно собирался его укусить.
— В вашем возрасте, голубчики, — назидательно продолжал Николай Сергеевич, — нужно не только отличать хорошее от плохого, но и уметь драться за хорошее. А драться-то вас и не учат. Вот вы и пришли ко мне. А я оказался бюрократом. Не хочу вашими делами заниматься. Своих хватает! Что вы теперь будете делать?
— В райком комсомола пойдем, — сказал Мишка.
— А если и в райкоме напоретесь на такого же бюрократа?
— Это в райкоме-то бюрократ? — удивленно сказал Мишка. — Вы, кажется, забыли, в какой стране живете!
Николай Сергеевич резко остановился.
— Значит, ты считаешь, — спросил он Мишку, — что в райкоме комсомола не может быть плохих людей?
— Конечно, нет, — отрезал Сперанский.
— Хорошо. А вообще плохие люди бывают?
— Бывают, — сказал Мишка. — Остатки сорняков.
— Ну, а с ними надо бороться?
— А чего там бороться! Сообщить в райком или в милицию, в крайнем случае. Их и вырвут с корнем. Тоже мне борьба!
Я подумал, что Мишка прав. Какая может быть борьба, когда против всего народа пойдут какие-нибудь жалкие единицы! Это все равно что хвастаться: «Я подставил ножку поезду».
— Школа, школа! — вдруг застонал Николай Сергеевич, схватившись за голову. — Вас готовят к райской жизни. Всех вас готовят только к райской жизни.
— Чего вы на школу нападаете? — со злостью спросил Мишка. — Забыли, кого она воспитала? Зою Космодемьянскую, Александра Матросова, Олега Кошевого. Мне странно говорить так про корреспондента, но вы, по-моему, антисоветски настроены.
— Советскую власть от меня защищаешь? — неожиданно развеселившись, сказал Николай Сергеевич.
— Защищаю, — проговорил Мишка.
— И я защищаю, — сказал я. — Мы оба защищаем.
Николай Сергеевич посмотрел на нас и расхохотался.
— Ладно, — мирно сказал он. — Вернемся к роно. Чего от меня хотите? Чтобы я в газету написал? Сами напишите. Небось грамотные.
