Анатолий Домбровский - Мальчишки из Васильков. Повести.
— Чего зыркаешь? — спросила она. — Иди уж! Лоботряс несчастный...
Алешка шмыгнул носом, промолчал.
***
Кузьма Петрович сидел в кухне за столом, ел. Жена укладывала в рюкзак банки с вареньем, свертки — продукты для островитян.
— Так ты не забудь там передать, — напомнил он ей, — что Степка у меня, на острове.
Во дворе залаяла собака. Кузьма Петрович выглянул в дверь, крикнул:
— Идите, идите! Она привязана. Гости к нам, — сообщил он жене. — Клавдия Голованова с сынком.
Разговор начал Кузьма Петрович.
— Зачем, Клавдия, сынка привела? По куликам стрелял, что ли? — спросил он глядя на Алешку, стоявшего у порога. — Ишь, глаза-то...
— Хуже, — сказала Алешкина мать.
— Хуже?! — Кузьма Петрович свел брови. — По лебедю шарахнул?
— Эх, кабы по лебедю, — вздохнула мать. — Стыд такой, что и признаться страшно.
— Хе-е! — Кузьма Петрович пригладил ладонью волосы. — Выкладывай.
— Да что выкладывать — плакать хочется.
— А ты не тяни душу. Да и тороплюсь я, Клавдия, на острова надо до заката. У меня там дочка и...
— Вот об дочке то и речь.
— Уф! — вздохнул облегченно Кузьма Петрович. — Дочка там, Алешка здесь... Что могло стрястись?
— Да письмо он, окаянный, ее не отправил! Она, вишь, Кузьма, в Асканию-Нову письмо написала. Этому... что прошлым летом был здесь.
— Так.
— А Алешка, значит, — стыд-то какой! — а Алешка письмо это распечатал, прочел, а конверт Петюнчик испортил, картинку вырезал. Вот какая история, Кузьма.
— Зачем? Прочел зачем? — поглядел на Алешку Кузьма Петрович.
Алешка молчал, переминался с ноги на ногу.
— Тут так просто не разобраться, — по губам матери скользнула чуть заметная улыбка. — Получается как бы из ревности, если по-нашему, по-взрослому судить...
— Из ревности?! — Кузьма Петрович хлопнул ладонью по столу. — Ах ты ж, штиль тебе под киль! Да как же это? Раз такое дело, друг Алексей, рассказывай. Иди сюда, садись и рассказывай.
Алешку ноги не слушались.
— Из ревности! Ах ты, бес тебе в ребро, — говорил Кузьма Петрович, пока Алешка усаживался. — Да ведь Ленка же девчонка совсем, Алешка... Да и ты, белобрысый... Неужто? Ха-ха! Мать!
— Успокойся, отец. Что ты? — сказала его жена. — Будто обрадовался чему?
— М-да, действительно, — Кузьма Петрович кашлянул, потер пальцами лоб. — Плохо это Алешка, некрасиво.
Мать толкнула Алешку в бок.
— Простите меня, — пробубнил под нос Алешка.
— Простить? Та-ак... А память у тебя хорошая?
— Ты о чем это, Кузьма? — спросила Алешкина мать.
— Я хочу спросить, помнит ли он, что в письме было написано.
— Вот оно, — сказал Алешка и вынул письмо из кармана.
Кузьма Петрович повертел письмо в руках, но читать не стал. Алешкина мать протянула ему чистый конверт.
— Правильно, — сказал Кузьма Петрович. Вложил письмо в конверт и заклеил.
— Ну вот, Алешка, — сказал Кузьма Петрович, подписав адрес. — На этот раз, надеюсь, отправишь письмо. Смотри, а то в суд подам... Такое дело — он протянул Алешке конверт. — Бери-бери, — сказал Кузьма Петрович, видя, что Алешка не решается поднять руку. — Не бойся. На этот раз тебе еще можно доверять. А в будущем — смотри сам.
Алешка взял письмо. Мать снова толкнула его в бок.
— Простите еще раз, — проговорил он.
— Ладно уж, — махнул рукой Кузьма Петрович. — Забудем пока об этом. Но Ленке я расскажу.
— А может, — заговорила Алешкина мать, — может, не надо, Кузьма?
— Надо, Клавдия. Ведь он не мое письмо распечатал. Чужое. Или сам скажешь? — обратился он к Алешке. — Смелости хватит?
— Скажу, — ответил Алешка.
***
Когда гора падает с плеч, жить становится легче. Алешка почувствовал это сразу же после разговора с Кузьмой Петровичем. Остались лишь два камня на сердце. Один камень — Ленка, другой — Степка. Алешка сам снимет с сердца эти камни. Для этого надо извиниться перед Леной и забыть о ней навсегда, а Степке показать, где раки зимуют. Перед Леной он извинится при удобном случае, попозже — куда торопиться? Степке же от него достанется, когда тот вернется в Гавань. Или отправится на острова сам. Цаплю трогать не станет — бог с ней, пусть живет. Но арбалет закончит и возьмет с собой, чтобы Степка лучше слушался.
***
К утру в Алешкином плане произошло небольшое изменение: в цаплю он все-таки выпустит одну стрелу. Если промахнется — ее счастье.
Разбирая почту, Алешка обнаружил письмо от Коли Ивановича, адресованное Кузьме Петровичу. Он мог бы, как и требовалось от почтальона, занести письмо в дом Камневых, но поступил иначе. Сунул письмо не в сумку, а в карман и похлопал значительно по нему рукой.
Быстро разнес почту, наспех позавтракал и заперся в сарае. Часа через два он появился во дворе с готовым арбалетом. Поискал мишень — выбрал дверцу курятника, прицелился и выстрелил. В доску вошел едва ли не весь наконечник стрелы.
— Хо-хо! — победно прокричал Алешка. — Бьет что надо!
Прибежавший Петюнчик попытался выдернуть стрелу, но только сломал ее и испуганно уставился на Алешку.
— У меня их вот сколько! — показал Алешка Петюнчику пучок стрел. — Прощаю.
— Дай стрельнуть, — попросил Петюнчик.
— Это оружие не для тебя. Я тебе рогатку сделаю.
— А самокат?
— Вот тебе самокат! — Алешка поднес к носу Петюнчика кулак. — Видал?
Петюнчик надул губы, собираясь зареветь.
— Ладно, сделаю тебе самокат, — сжалился Алешка. — Где мамка?
— К тетке Ольге пошла. Сказала, что скоро вернется.
— Ясно. Ты никуда не уходи и не шкодничай тут. Скажешь мамке, что я пошел на море. Понял?
— И я хочу на море, — заныл Петюнчик.
— В другой раз, — пообещал Алешка, — скажешь мамке, что я поплыл на острова, понес письмо Кузьме Петровичу. — И добавил грозно: — Запомнил?
Дальше Алешка сделал вот что: вошел в дом, разделся до плавок, вложил в резиновую купальную шапочку письмо Коли Ивановича, надел ее, намазался вазелином, чтобы не так мерзнуть в воде, взял арбалет и помчался к морю.
Через полтора часа он был на острове.
***
— Я тебя в бинокль уже давно заприметил, когда ты на втором острове песок руками рыл, — сказал Кузьма Петрович. — Зачем рыл? Прятал что-то или искал?
— Птенчик издох, так я его закопал, — соврал Алешка. Не мог же он признаться Кузьме Петровичу, что зарыл там арбалет. — А где... эти? — спросил Алешка.
— Лена и Степка?
— Да.
— Так бы и спрашивал. Пошли плавник собирать. Скоро придут. А ты зачем пожаловал?
— Да вот, — Алешка снял шапочку. — Письмо вам принес.
— Мог бы жене моей отдать, — проворчал Кузьма Петрович, распечатывая конверт. — Стоило ли из-за письма тащиться...
— Я подумал, может срочное...
— Срочные вести, как тебе известно, обычно сообщают телеграммами... А вообще-то спасибо, конечно.
Кузьма Петрович присел на опрокинутое вверх дном ведро, принялся читать письмо. Оно было короткое — всего в полстраницы.
— Так, так, — проговорил Кузьма Петрович, закончив читать. — Ясно. Шестнадцатого или семнадцатого, значит, приедет. Что ж, встретим. Коля Иванович приедет, — сказал он Алешке. — Ревновать я тебе запретить не могу, хотя, конечно, дурость все это, но чтоб никаких фокусов... Понял? Иначе будешь иметь дело со мной.
— Понял, — ответил Алешка. — Попить у вас найдется?
— Найдется. Там. — Кузьма Петрович кивнул на дверь. — В белой канистре. Кружка на столе.
В домике пахло свежей рыбой и луком. Алешка приподнял край полотенца, которым была накрыта миска, и увидел в ней очищенную кефаль. На дощечке около миски зеленела горка нарезанного луку, лежала пачка лаврового листа. «Живут же!» — с завистью подумал Алешка и выпил кружку воды.
— Гость у нас дорогой! — сказал Кузьма Петрович.
Алешка оглянулся и увидел Лену. Что-то тихонько ахнуло у него в груди.
— Кто, папка? — спросила Лена, успев подумать при этом, что, возможно, приехал Коля Иванович... Но это была нелепая мысль, потому что вряд ли Коля Иванович стал бы добираться сюда вплавь. И об этом она тоже успела подумать до того, как отец ответил:
— Алешка Голованов. Не рада?
Алешка вышел из сторожки и сказал:
— Привет!
— Привет! — ответила Лена.
Степка, не глядя на Алешку, кивнул головой и продолжал укладывать меж двух камней плавник — готовил костер для ухи.
— Зачем пожаловал? — спросила у Алешки Лена.
— Доставил нам письмо от Коли Ивановича, — ответил за Алешку отец. — Коля Иванович пишет, что шестнадцатого или семнадцатого будет у нас.
