Виктор Кава - Трое и весна
Наконец Вася резко отступил назад.
— Хлопцы! Вы что, свёклу пришли прорывать? — крикнул Вася грозно, разгадав Петину хитрость. — Ну-ка, назад!
Ребята точно оглохли. А ведь слышат же, слышат…
Во второй раз позвал, в третий… Голос его вспугнул воробьёв, которые купались в тёплой пыли на дороге.
Словно глухих зовёт.
Пришлось спускаться вниз.
— Ах, это ты… — спокойно сказал Петя. — Пришёл помогать?
Ну, что ему ответишь?
Вася коршуном налетел на Колю и Толю:
— Ну-ка, марш на курган! Кому я сказал?
Ребята смущённо топтались на месте.
— Ты посмотри, какая она хорошая, — миролюбиво отозвался Толя, протягивая Васе нежную свеколку. — Хорошая, а лишняя. Нужно вырывать, чтобы дала расти другим.
Вася глянул и увидел только Толины маленькие, но сильные руки, которые так сноровисто долбили затвердевшую землю на кургане.
— А знаешь, что это за свёкла? — таинственным голосом сказал Коля. — Новый сорт. Слаще мёда! И тётка Анна сказала, что мы первыми попробуем сахар! А обратно поедем на машине. Я сяду в кабину.
Вася ещё громче повторил свой приказ.
— Кто это здесь так раскомандовался? Видали бригадира!
Вася быстро оглянулся. Грозно подбоченясь, стояла дородная женщина — звеньевая тётка Анна.
— Я не бригадир, — пролепетал растерянно Вася. — Я… археолог.
— Археолог? — блеснули тёткины глаза. — Значит, курган будешь разрывать, старину искать?
— Ага, курган, — кивнул Вася, приятно поражённый, что тётка не стала смеяться. Сказала — курган, а не холм.
— А знаешь, сколько он здесь стоит? — прищурилась тётка Анна.
— Ну, лет, наверное, тысячу… — осторожно ответил Вася.
— Вот-вот, если не больше. А ещё неделю постоит?
— А что ему сделается?
Что ещё мог сказать Вася?
— Тогда засучивай рукава и прорывай свёклу. Тут не только неделя, каждый час дорог.
Загнанный в угол тёткиной хитрой логикой, Вася побрёл к грядкам.
А Петя тут как тут.
— Смотри, которая свёколка хилая, слабая, выдёргивай с корнем — от неё никакой пользы, только вред, сильное растение заглушит. И приглядывайся, чтобы расстояния между свёколками были одинаковыми.
— Знаю, профессор, — пренебрежительно отмахнулся Вася. И неохотно склонился к рядку.
Прореживал свёклу и время от времени с сожалением поглядывал на опустевший курган. Обиженные тени попрятались в его загадочной глубине.
* * *Женщины, приехавшие домой на грузовиках, быстро разошлись по домам, а ребята топали вместе, разбрызгивая ногами мягкую, как тополиный пух, пыль.
— Пропал день, — тяжело вздыхал Вася. — Вот такие мы археологи, историки, исследователи…
Ребятам не хотелось расставаться с ощущением чего-то приятного, пришедшего вместе с усталостью, и они помалкивали. Только Петя, помолчав, отозвался:
— А те учёные, другие, разгадали тайну?
— Ну да, «разгадали»! Умерли, и сейчас никто толком не знает, что там произошло… Да ну вас! — Вася крепко сжал лопатку и побежал улочкой в конец села, где он жил.
— Завтра один пойду, вас не возьму! — оглянувшись, крикнул ребятам. В его голосе прозвучали и гордость, и глубокая затаённая обида.
Ребята всё почувствовали — и гордость, и обиду.
Остановились, переглянулись.
— А ведь разгадает, — тихо, торжественно сказал Петя. — Разгадает тайну этих проклятых фараонов…
Ребята оглянулись. На фоне остывающего сиреневого неба высился чёрный курган. Махнули ему на прощание рукой и пошли дальше по ярко освещённому селу.
Долгие сутки
И угораздило же в яму…
Главное — утром не попадаться на глаза отцу.
А с матерью он живо все уладит. Принесёт вкусной воды из родника от Бондарей, виновато заглянет ей в лицо. И материнская рука, готовая для жёсткого шлепка, сразу обмякнет и потянется к его чубчику…
По отцу лучше не попадаться.
Он на испуг не берет, руками не машет, как мать. Зато у него столько всяких изничтожающих слов! И как они только у него в голове укладываются. Его отец бригадир, а сейчас посевная… И сам же говорит: «Голова от забот трещит…»
А если утром разминуться с отцом, то, может, он за день и позабудет… Ведь забыл же принести матери помидорную рассаду.
Да и вся история, из-за которой так вскипела мать и обещал серьёзно поговорить отец, если спокойно разобраться, яйца выеденного не стоит. Володиной вины там… ну, на грош!
Мать не захотела вдаваться в тонкости и выложила отцу все точно так, как донесла ей тётка Мотря, которая недалеко от той злосчастной ямы рвала молодую крапиву для поросёнка.
— Ты знаешь, Иван, что отчебучил сегодня наш пострел? — сказала мама, когда отец сел ужинать.
— А что? — устало отозвался тот.
Володя так съёжился на стуле в углу, что сам почувствовал, какой он стал маленький и несчастный.
— Соньку Перепелицу, ту рыженькую девочку, которая в прошлом году чуть в пруду не утопла, столкнул в яму из-под картошки… И в кого он такой бессердечный уродился?..
И пошла говорить!..
Отец с матерью весной в хате не задерживались. Весна где-то долго блуждала по югу, запоздала, и теперь колхозники спешили все, что надо, посеять и посадить. И смотрите, что получается: отец приходит вечером весь почерневший от солнца, пыли и усталости, наспех похлебает борща, проглотит несколько вкусных картофелин с салом и молодым чесноком, а потом запалит цигарку и снопом валится на кровать. Володе каждый раз приходится вынимать погасшую цигарку у него изо рта. А мать, хоть и наломается на ферме, прибежит домой, все переделает по хозяйству, накормит отца с Володей, а потом ещё и с соседкой через тын словом перекинется. Иногда они это слово до самой ночи не устают перекидывать.
Сегодня слушателем был отец. И Володя. Поневоле, конечно. А слушать пришлось долгонькою. Мать не ограничилась рассказом про яму. Она припомнила и петуха, которому Володя подпалил хвост, и соседский глиняный горшок, выбранный мишенью для рогатки в прошлом году. Но ведь он же думал, что это чугунок…
— Хорошо, хорошо, — наконец остановил отец маму. Тяжело поднялся и побрёл к кровати. И уже оттуда, когда сбросил серые от пыли ботинки, поднял на Володю покрасневшие глаза. — Мы с тобой завтра утречком обо всем поговорим…
— Вот, вот! Приструни его, — Добавила мать, — а то я уже с ним не справляюсь. И в кого он такой шальной? Варька и Толя были тихие и смирные, людьми стали, в институтах учатся… А что из тебя выйдет?..
Володя пропустил мимо ушей материнский знакомый вопрос и с облегчением понял, что на сегодня все обошлось. Однако чтоб не мозолить глаза отцу, он тихонько выскользнул во двор, будто бы ноги помыть.
Попробовал воду в корыте — тёплая, ласковая. Сел на край корыта, спустил в воду то ли загорелые, то ли грязные ноги — в потёмках не разберёшь, — да и помыл от нечего делать даже выше колен.
После такого мытья приятно лежать в постели. Но сон не шёл. Да и как ему подступиться, если то дневное приключение так и стоит перед глазами?
…Среди девчонок полно трусих. Но такой, как Соня, Володя ещё не встречал. Идёт в темноте — дрожит как осиновый лист; крикнешь неожиданно у неё над ухом — заверещит будто резаная. А что до мышей, ужей, лягушек — ей и не показывай, на край света сбежит. И тонула-то она на мелком, там ей всего по шейку было. Но с перепугу у неё подогнулись ноги, и она начала пузыри пускать. Когда Володя вытащил Соню на берег, воды в пруду даже как будто убавилось — сколько же она хлебнула со страху?!
Ещё тогда Володя подумал: нужно перевоспитать такую трусиху. А то что же из неё получится, когда вырастет? Да и вырастет ли? А вдруг где-нибудь в лесу Соне встретится волк? У неё же сердце разорвётся от ужаса… Жалко девчонку. Она хоть и маленькая, рыженькая, зато бегает быстро. И глаза у неё чернущие! Как тёрн… красивые. Если Соню вовремя перевоспитать, может, из неё артистка или чемпионка получится?..
Конечно, мыши противные. И лягушки тоже. А особенно жабы, сплошь покрытые бородавками. Но чего их бояться? Мышь ведь разве только сдуру кинется на человека. А так она, завидев самого плюгавого первоклассника, кинется искать спасительную щель. А выйди вечером на бережок пруда — как заквакают испуганно лягушки, как взбаламутят сонную воду. Володя три вечера сидел в кустах, пока наловил их с десяток и пустил в пустую яму.
Соню никогда не надо звать. Крикнешь: «Иди, что-то покажу!» — и не двинется, чует подвох. Особенно когда раздаётся Володин голос. Поэтому Володя просто встал возле ямы и начал пристально в неё смотреть. С полчаса стоял столбом, пока Соня, половшая чеснок на своём огороде, не отложила в сторону тяпку. Услышав, как она подкрадывается, Володя довольно усмехнулся, но виду не подал. Низко нагнулся он над ямой, словно там увидел что-то очень интересное.
