Борис Азбукин - Пять Колодезей
Федька задумал мстить
После драки Федька долго сидел на берегу тупо соображая, как все произошло. В голове шумело, в ушах стоял звон, а внутри все дрожало мелкой лихорадочной дрожью.
Федька разделся и забрел по грудь в воду. Обмыв лицо, он пощупал пальцами вспухший нос и скверно выругался.
Того, что случилось, он никак не ожидал. Он был уверен, что при поддержке Артюхи легко расправится с обоими, и вдруг… Первый раз он так сильно избит. Кто бы мог подумать, что этот городской байстрюк, белоручка, всегда избегавший драк, первый полезет с кулаками и окажется так силен! Теперь по всему селу небось раззвонили, что он побит, — он, Федька Хлыст, перед которым в страхе трепетала вся колхозная мелюзга.
Мысль эта обожгла Федьку. Не окунаясь, он выскочил на берег.
— Ну, гады, вы еще меня попомните! — погрозил он кулаком в сторону лагеря. — Еще узнаете, кто такой Федька Хлыст.
Несколько часов он отсыпался в сарае на соломе и лишь во второй половине дня выбрался берегом за село — посмотреть, что делается в лагере. С первого же взгляда он понял, что там что-то произошло. Колодец окружала толпа. Слышались крики, смех, дребезжанье ведер. Возле старой байды ему повстречались Фомка и Семка.
— Воду нашли? — не утерпел Федька.
— Нашли. Ох, и сладкая! — Семкин рот растянулся до ушей.
— Много?
— Цельную бочку. Дедушка говорит, что к завтрему еще натечет. Хочешь попробовать? — И он протянул Федьке бидон.
— Что я, воды не пил?
Семка удивленно уставился в распухшее, покрытое синяками Федькино лицо. Федька был первый человек, который не обрадовался воде и даже не захотел ее попробовать. Это ведь не та вода, что привозят водовозы из другого села, а своя, собственная.
— Ну, чего буркалы вылупил! — гаркнул Федька и замахнулся. — Пшел прочь, дурак!
Семка шарахнулся в сторону и, отбежав подальше, крикнул:
— Сам ты дурак! Так тебе и надо, что морду покорябали. Мы скажем Степке, он тебе еще набьет.
Федька погрозил Семке кулаком и побрел дальше. Только теперь он почувствовал, что здорово проголодался. Но возвращаться домой не хотелось. Пройдя еще немного по берегу, он свернул в степь, оглянулся по сторонам и, убедившись, что никого вокруг нет, скрылся в высокой, пышной зелени кукурузы.
Через четверть часа Федька опять появился на берегу. Рубашка на животе у него вздулась и отвисла. С минуту он колебался — куда идти, потом свернул налево и побрел в сторону каменоломни. Берег тут обрывался высокой стеной, как бы отгораживая от степи неширокую песчаную полосу и укрывая ее от ветра. Песок здесь был какой-то удивительно светлой и чистой желтизны, сухой и теплый. Впереди — море и ровный золотистый пляж со шматками пены, и нигде ни души.
Федька вынул из-за пазухи початок, сорвал с него тугую пленку листьев и бросил их в пенившуюся у ног волну. Под влажными шелковистыми волокнами блеснули жемчужные рядки зерен. Он впился в них зубами и принялся обгрызать початок.
Бредя по берегу, Федька перебирал в памяти все, что произошло за последние дни. Но как мысли его ни кружились, а неизменно возвращались к Степе и Пашке. И на что только они не пускаются! Сперва затеяли с Митькой охрану птичьих гнезд, потом вдруг начали возить воду из каменоломни, а теперь придумали эту экспедицию. Он-то знает, для чего все это. Им нужно переманить на свою сторону ребят, чтобы верховодить ими. Но им все равно ничего не добиться: ребята за ними не пойдут, побоятся, — они знают, что такое его, Федькины, кулаки. Потому-то одни помалкивают, а другие, вроде Вальки, лебезят перед ним. Все равно главарем был и останется он. А сегодняшняя драка — не в счет.
Федька грыз початки и обдумывал, что ему предпринять. Давно осталась позади могила десантников, скоро уже каменоломня, а в голову ничего путного не приходило.
У каменоломни — он знал — самый пустынный, нелюдимый уголок берега. Даже в воскресные дни, когда пляж кишит народом, когда всюду слышны голоса, смех, здесь тишина и безлюдье. И поэтому Федька был очень удивлен, когда вдруг увидел за камнем незнакомого мужчину лет тридцати. Он, как видно, уже выкупался, так как сидел на песке и надевал коричневые туфли. Рядом лежал туго набитый рыжий портфель. Решив, что это кто-нибудь из районного начальства, Федька спрятал в карман наполовину обглоданный початок и прошел мимо.
— Эй, мальчик, у тебя спичек нет? — окликнул его низким, сиплым голосом мужчина.
Федька остановился, пошарил в кармане и, найдя коробок, протянул его. Мужчина вытащил сигарету с золотым ободком на конце, чиркнул спичкой и с жадностью несколько раз подряд затянулся.
Хлыст дожевывал кукурузные зерна и без стеснения разглядывал незнакомца. Он весь был какой-то темный: лицо смуглое, волосы и сросшиеся брови — черные, а глаза карие, острые и какие-то прилипчивые. Коричневый костюм его Федьке не понравился: материал не гладкий, а шершавый какой-то, весь в узелочках. Зато туфли — это вещь: шикарные туфли на толстенной светлой каучуковой подошве. Таких туфель Федька ни у кого еще не видал.
— Что у тебя там? — Взгляд незнакомца остановился на оттопыренной пазухе.
«Ох, и набьет же мне морду! — подумал Федька. — Может, отдать ему? Не будет хоть приставать и расспрашивать, где рвал».
— Это початки. Хочете, дам попробовать? — предложил он.
— Не откажусь.
Федька полез за пазуху, взял два початка, но, подумав немного, один, что побольше, оставил, а другой, поменьше, отдал. Тонкие пальцы мужчины с удивительным проворством сорвали тугие листья и очистили зерна от изумрудных волокон.
— Хорош! Сочный, — похвалил он, грызя молочные зерна. — Тебя как звать-то?
— Федька… Федька Хлыст.
— Вот что, Федя, у тебя их много?
— А что? — Федька потрогал рукой вздувшуюся пазуху. — Штук десять, а то и поболе.
— Ты не продашь их мне? А?
Продать? Неожиданно разговор принимал довольно приятный оборот. Заработать на дармовщинку Федька был не прочь. Тем более, что сам он уже наелся, и оставшиеся початки все равно пришлось бы выбросить или где-нибудь спрятать.
Когда речь заходила о «купить-продать», Федька придерживался правил — не спешить. Он знал немало способов, как набить цену и не продешевить. Скрывая удивление и радость, он изобразил на лице невозмутимость и безразличие.
— Чего ж, можно и продать, — как бы нехотя ответил он, всем своим видом давая понять, что в деньгах не нуждается, но в то же время прикидывал в уме, сколько бы ему запросить. — Рубль дадите? — выпалил Федька и посмотрел, какое впечатление произведет на покупателя такая невиданно высокая цена.
Но на лице мужчины не отразилось ни изумления, ни гнева. Он вытащил бумажник, в одной половине которого Федька заметил несколько сторублевок, а в другой пачку синих и зеленых бумажек. При виде такого богатства глаза Федьки сверкнули. «Эх, растяпа, — ругал он себя, — надо бы с него рубля два сковырнуть».
— Держи! — Мужчина протянул новенькую трехрублевую бумажку.
Федька замялся.
— У меня ж сдачи нету, — хитрил он, нащупывая в кармане тряпку, в которой были завязаны восемь рублевок — его недельная выручка за воду.
— Ладно, бери. Это тебе и за початки и за спички, если мне оставишь.
От такой щедрости у Федьки захватило дух.
— Берите, берите! У меня еще есть, — соврал он.
Сложив початки на песок, Федька сел рядом и, опустив руку в карман, засунул бумажку поглубже. Незнакомец тем временем обгрызал второй початок и разглядывал Федькины синяки.
— Это кто ж тебя так разукрасил?
Обрадованный привалившей удачей, Федька забыл было обо всех невзгодах, но этот вопрос заставил вспомнить о неприятностях.
— Это меня Степка городской, — хмурясь, ответил Федька. — Он с отцом приехал в эмтээс.
— За что ж он тебя?
— А так…
— За «так» не бьют. Видно, ты его первый стукнул?
— Да нет… он первый.
Мужчина грыз початки и расспрашивал. Федька заметил, что он проявляет особый интерес к найденному на пастбище колодцу.
«Чего он выспрашивает? Еще возьмет и донесет в милицию, что я колодец засыпал». При этой мысли холодные мурашки забегали по Федькиной спине, и он поспешил заверить незнакомца, что он здесь ни при чем, что это все Артюха, который чуть ли не силой заставил его засыпать колодец. И Федька поторопился перейти ко второй половине рассказа — о самой драке. Теперь мужчина слушал, не перебивая, и только когда Федька стал бессовестно привирать, стараясь изобразить все в более выгодном для себя свете, он недоверчиво усмехнулся:
— А все же ты ему поддался?
— Это я-то поддался? Гы-ы! Да я ему так надавал, что он век помнить будет.
— А все-таки фонарики он тебе здоровые привесил.
— Вы думаете, я ему это позабуду? Да я этого Степку в другой раз задавлю! — воскликнул Федька. — Я его, как гниду к ногтю — чик, и готово!
