Борис Азбукин - Пять Колодезей
Ребята как завороженные не сводили глаз с плиты. Ожидание и сомнение застыли на лицах.
— Ой, боюсь, — шепнула Любаша, — вдруг воды не окажется? Засмеют нас…
— Не бойся, окажется, — успокаивал Степа, хотя его самого охватила тревога. — А не будет здесь, в другом колодце найдем. У дедушки еще есть на примете, возле коровника. — Степа говорил это не столько для Любаши, сколько для собственного успокоения.
Саша вылез из колодца и забрался на трактор. Дед Михей, взяв длинный шест, стал у ворота и приготовился направлять плиту.
— Трогай! — скомандовал старик.
Трактор заурчал, и трос пополз, все туже и туже затягивая петлю. Ребята замерли.
— Давай, давай! — покрикивал дед Михей.
Трос натянулся струной. Мотор натужно взвыл. Вал жалобно скрипнул и повернулся, столбы под ним качнулись.
Плита слегка дрогнула, один краб ее отделился от земли и начал медленно подниматься. Комья глины и песок поползли с него вниз. Другой край плиты тоже шевельнулся и приподнялся. И в тот же миг что-то зарябило и забулькало внизу.
— Вода! Вода! — крикнул Степа еще прежде, чем увидел под плитой небольшой круглый колодец.
Вопль торжества вырвался из десятков мальчишеских глоток и далеко разнесся над степью:
— Ур-р-а-а! Колодец!
Крики, смех, визг, гул трактора, заливистый свист — все слилось в сплошной ликующий рев.
Степа сгреб Пашку в охапку, крутанул вокруг себя и вместе с ним повалился на землю. Они покатились по траве. Фомка и Семка с разбегу перепрыгнули через них и во весь дух понеслись в село сообщать новость. А Митя не выдержал и колесом прошелся вокруг колодца.
Саша успел уже оттянуть плиту в сторону и опустить на дно цибарку. Возле него крутились девочки с кружками и бутылками.
— Нам, нам первым! — кричала Любаша.
— Первая проба дедушке: он открыватель, — крикнул Степа, — а потом уже тем, кто копал!
— Правильно, — поддержал его Саша. — Получай, старина.
Дед Михей бережно взял ведро, словно это была не простая цибарка, а драгоценная чаша с редким напитком. Несколько секунд он с благоговением смотрел на прозрачную, искрящуюся на солнце жидкость и, казалось, не в силах был отвести от нее глаз.
— Наконец-то и у нас своя водичка, — прошептал он.
Степе почудилось, будто что-то сверкнуло в уголках воспаленных старческих глаз. Дед Михей сделал глоток и почмокал губами. Все в напряженном ожидании следили за ним.
— Ну, как? Не соленая? — не вытерпел Степа.
Старик сделал еще глоток, опять почмокал и удовлетворенно крякнул:
— Ох, и сладкая! Вкусная!
Дед Михей тянул теперь воду небольшими глотками. Он пил не спеша, смакуя; пил так, как пьют знатоки дорогое искристое вино определяя на вкус и по аромату его топкий, только ему присущий букет. Наконец старик оторвался от ведра, крякнул и опустил его на землю.
— Ну и води-ица! В жизни еще такой не пил! — Он весело подмигнул смотревшим ему в рот ребятам. — Пейте, мальцы, досыта. То не беда, коли пьется вода.
Степа, Пашка, Митя и Любаша первыми зачерпнули кружки, а за ними потянулись к ведру и остальные. Степа сделал первый глоток. Вода была студеная, приятная на вкус. Он выпил кружку залпом и зачерпнул другую.
— Наша вода получше нарзана! — восторженно воскликнул он.
— А как же! Она вами добыта, потому и вкусней всяких лимонадов и нарзанов. — Дед Михей затрясся от смеха.
Ребята, утолив жажду, пили теперь не торопясь и, подражая старику, чмокали и крякали.
Пили много и долго, а насытившись, наливали фляги, котелки и бутылки, чтобы дома похвастать добытой водой. Степа с Санькой доставали из колодца ведро за ведром, а Митя с Пашкой щедро угощали «гостей», сбежавшихся со всего села.
— Глянь, кто пришел! — толкнул Санька Степу и Пашку.
Они увидели в толпе тонкое лицо Артюхи Черткова, который, вытянув по-журавлиному шею, заглядывал через головы ребят в ведро. По всему было видно, что ему очень хотелось попробовать воды, но просить он не решался.
— Ишь ты, сам плевал в колодец, а теперь захотел напиться! — кольнул Артюху Санька. — Гляньте, пристраивается.
Ребята оглянулись. Артюха покраснел до слез и попятился. Степе стало жаль его. В порыве сочувствия и великодушия он зачерпнул кружку и протянул ему через головы ребят:
— На, Артюх, пей!
Артюха недоверчиво покосился на Степу.
— Бери, пей! Говорят тебе, пей!
Еще какой-то миг Артюха колебался, но, видимо поняв, что над ним не смеются, с благодарностью взглянул на Степу и потянулся за кружкой.
— А где же Федька? — полюбопытствовал Степа, наблюдая, как торопливо он пьет.
— Не знаю. Я с ним больше водиться не буду.
— На, пей за это еще! — И Пашка зачерпнул свою кружку.
На этот раз Артюха, не колеблясь, взял, поняв, что отныне между ним и «изыскателями» установлен прочный мир.
К колодцу подкатила грузовая машина. В кузове ее стояло несколько женщин, укутанных платками так, что видны были только глаза. В руках у них были папки. И тут же Степа заметил отца, выскочившего из кабины. Вчера он охотно согласился дать трактор, но приехать не обещал. Степа рванулся было к отцу, но сдержал себя. Что он, девчонка, чтобы прыгать от восторга? И он только помахал рукой и закричал как можно басовитей:
— Папка-а! Иди скорей!
Николай Иванович, заметив его, весело кивнул головой.
Женщины спрыгнули с машины.
— Глянь, и моя мамка тут, — удивился Митя и вместе с другими ребятами, узнавшими матерей, бросился к машине.
Любаша с котелком в руках побежала за ним.
— Ой, тетенька Марфа, дяденька, поглядите, какую мы воду нашли! — Она загородила дорогу Николаю Ивановичу. — Вы попробуйте, попробуйте… Такой у нас сроду еще не было.
— Давай, давай!
Николай Иванович разгладил ровно подстриженные усы и, приняв из ее рук котелок, начал пить. Пил он большими глотками, без передышки, и при этом кадык на горле перекатывался то вверх, то вниз. Любаша подпрыгивала на месте и хлопала в ладоши, а Степа не спускал с отца восхищенного взгляда. Вряд ли когда еще в жизни он испытывал такое торжество и чувство удовлетворения, как в этот миг.
— Хороша-а! — Николай Иванович вернул Любаше почти пустой котелок.
— Ай да изыскатели! Вот это настоящая помощь! И как раз впору, к уборочной, — сказал он. — Спасибо, дед, спасибо всем! — Он крепко потряс руку старого пастуха.
— Нешто это я? Это все мальцы тут шуровали, а я только показывал, где копать, — смутился дед Михей. — Кабы не они, ничего бы и не было.
Ребята смотрели на улыбающегося Николая Ивановича, и каждому казалось, что это их он благодарит при всем народе.
— Ну, давай покрутим вместе! — Николай Иванович взялся за ручку вала с одной стороны, а Степа зашел с другой. — Только ты, брат, считай, — продолжал он, подхватывая болтавшееся на веревке ведро. — Нужно точно знать, сколько воды в колодце. Это очень важно.
Степа показал отцу сделанные на столбе ворота отметки и, вытащив из кармана уголек, приставил еще одну палочку.
Николай Иванович окинул Степу внимательным взглядом: его поцарапанные ноги, болячки и синяки на руках, обгорелое и шелушащееся, но уже теряющее детскую пухлость и по-мужски твердеющее лицо.
— Как управишься тут, приходи, купаться вместе будем, — сказал он, и глаза его затеплились улыбкой. — А это где ж тебя так угораздило? — Он указал на разорванный ворот. — Зашил бы или мать, что ли, попросил…
Степа хотел было во всем признаться отцу, но, заметив, с каким вниманием Пашка и Санька прислушиваются к разговору, удержался. «Подумают, что хвастаюсь».
— Ладно, зашью, — как можно солидней ответил он и покосился на ребят.
Пашка и Санька усмехнулись.
Все напились вдосталь и запаслись водой впрок. Многие уже ушли. Уехал и Николай Иванович. Саша, перед тем как отправиться в село, подтащил трактором колоду поближе к колодцу.
— Пусть и скотинка попьет, порадуется, — приговаривал дед Михей, выливая в нее воду.
Уже вытаскивали сорок третье ведро, когда вдруг Степа заметил, что вода стала мутной. А в следующем ведре она оказалась наполовину с илом и грязью. Степа заглянул на дно.
— Дедушка! Смотрите, смотрите, вода уже вся! — Растерянный и огорченный, он глядел на старика.
Притихшие ребята обступили колодец. В знойной, тоскливой тишине слышался теперь лишь шорох ветра в траве и надоедливый треск цикад.
С минуту дед Михей стоял над колодцем с поникшей головой, погруженный в свои мысли.
— Вот что, мальцы, — наконец сказал он. — Вы сейчас колодец не трожьте. А к утру, глядь, вода сызнова набегать и отстоится.
Но никакие слова не могли уже успокоить Степу и его товарищей и заставить их лица вновь загореться радостью и торжеством.
Федька задумал мстить
