Валентина Осеева - Васёк Трубачёв и его товарищи
Учитель нахмурился и протянул руку к стопке тетрадей. На одной из них было старательно выведено: «В. Трубачёв». Тем же почерком чисто и старательно написаны целые страницы. Сергей Николаевич улыбнулся. Ему почему-то представилось, что когда Трубачёв пишет, то обязательно высовывает кончик языка и болтает под столом ногой. И всё же отличник… Самолюбивый. Умеет заставить себя заниматься. Пользуется авторитетом в классе. Выбран председателем совета отряда…
Мысли учителя снова возвращались к классной газете и зачёркнутой фамилии.
«Может, именно поэтому и сорвался, что самолюбив и горд? А может, это сделал кто-нибудь другой, например Одинцов, не выдержавший роли беспристрастного редактора?..»
Сергей Николаевич вспомнил Одинцова. Нет, бледный и расстроенный Одинцов не считал себя виноватым. В нём чувствовалось сознание своей правоты, несмотря ни на что… Булгаков?
Учитель тепло улыбнулся: «Этот весь — раскрытая книга. Простая, искренняя душа. Всё написано на его доброй, круглой физиономии».
В соседней комнате тихо и уютно тикали ходики. Они почему-то напоминали домовитого сверчка под тёплой печкой.
Сергей Николаевич прислушался к дыханию отца.
«Надо бы чаще гулять ему, — озабоченно подумал он. — Если бы мне выкроить время как-нибудь после уроков и куда-нибудь пойти с ним».
Он вынул из кармана записную книжечку. Родительское собрание… Педсовет… Методическое совещание… Партийное собрание. Скоро учительская конференция.
Он закрыл книжечку и глубоко вздохнул: «Нет, гулять не придётся. А эти дни вообще все заняты… Прежде всего трубачевскую историю надо распутать».
В окошко кто-то осторожно постучал. Сергей Николаевич увидел приплюснутый к стеклу нос и молодое встревоженное лицо.
Он помахал рукой и пошёл к двери.
— Вы извините, Сергей Николаевич! Уже поздно, но такой случай… Я думаю, посоветоваться надо.
— Хорошо, Митя. Я ждал вас. Завтра сбор вы назначили?
— Ясно! — Митя пожал плечами. — Вот какая ерунда получается! Просто безобразие! Может, я сам виноват, Сергей Николаевич. Выдвинули мы такого неустойчивого парнишку, сделали его председателем совета отряда, а он чёрт знает что делает! — запальчиво сказал Митя, с шумом придвигая к столу табурет.
Сергей Николаевич показал на приоткрытую дверь в соседнюю комнату:
— Там у меня старик спит.
— Ой, простите! — шёпотом сказал Митя. — Но я просто готов хоть сейчас бежать к этому Трубачёву.
Учитель улыбнулся:
— Подождите. Не принимайте скороспелых решений. Прежде всего нужно всё хорошенько обдумать. Митя поднял брови и виновато улыбнулся:
— Это точно. Но тут случай такой, что просто голова кругом идёт. На каждом сборе про эту дисциплину долбишь, долбишь… — Он махнул рукой и отвернулся. Потом вытащил клетчатый платок, шумно высморкался и с испугом покосился на дверь: — Ой, извините! Опять забыл…
— Постараемся разобраться вместе. Случай этот, может быть, очень простой, а может быть, и очень сложный. Его интересно обсудить на сборе. Если вы хотите, чтобы ребята чтонибудь прочно усвоили… здесь и дисциплина и всякие другие насущные вопросы… только не долбить! — Сергей Николаевич ближе придвинулся к Мите. — Только через подобные случаи, через опыт их собственной жизни, на ошибках, на хороших примерах… Вспомните себя, Митя. Поставьте себя на место Трубачёва, Одинцова и других. — Сергей Николаевич взял Митю за руку. — Вожатый — это самый близкий товарищ.
— Сергей Николаевич! Я, вы знаете, всё готов… Но эта история… — Митя развёл руками.
Учитель перебил его:
— Подождите. Всяко бывает. Давайте-ка обсудим эту историю спокойно. У меня есть свои предположения…
Сергей Николаевич говорил, Митя слушал…
Далеко за полночь не гас в окошке учителя привычный огонёк, освещая ровным, тёплым светом тихую улицу.
Глава 30
ОДИНОЧЕСТВО
Тётка беспокоилась. Выдерживая характер, она редко заговаривала с Васьком, зато часто жаловалась Тане:
— И что это Павел Васильевич не едет? А тут мальчишка чудить начал. И мне грубостей наговорил, и сам как побитый ходит… То ли возраст у него ломается, то ли обижает его кто, только и с лица и с изнанки совсем не тот парень стал. А приедет отец — с меня спрашивать будет.
— Обязательно спросит, — качала головой Таня.
— Да что же, я за ним плохо смотрю, что ли?
Таня набралась храбрости:
— Плохо не плохо, да всё сердитесь на него, а он на ласке вырос.
— «На ласке вырос»! То-то и смотрит волком на всех… «Плохо не плохо»! Ишь, яйца курицу учат! — сердилась тётка.
Но, учитывая про себя Танины слова и вглядываясь в потемневшее, осунувшееся лицо племянника, она решила изменить свою тактику и пойти на мировую.
* * *Васёк бродил по городу, не зная, куда себя деть. Ему казалось, что все, взрослые и дети, смотрят на него и удивляются, почему он не в школе. Вот-вот кто-нибудь спросит.
Васёк прятал под мышку сумку и старался держаться отдалённых улиц. Он чувствовал себя пропащим, конченым человеком и с горечью думал об отце: «Знал бы он всё — не сидел бы там…»
Положение, в которое попал Васёк, казалось ему безвыходным. Единственно, что могло бы оправдать его, — это полное признание Мазина.
«А Мазин сам меня боится, — думал Васёк. — Он не знает, что я скорей умру, чем выдам его».
Народу на улице было мало: первая смена рабочих ещё не кончила работу, все ребята сидели в школах, одни домашние хозяйки, громко переговариваясь между собой, расходились с рынка.
По дороге рядом с санями, нагружёнными кирпичом, лениво потряхивая вожжами, шагали возчики в серых фартуках поверх тёплых стёганок. Лошади, упираясь на передние ноги, вытягивали задние и, тяжело дыша, останавливались. Над боками у них поднимался тёплый пар. Возчики забегали вперёд, кричали, хлестали лошадей вожжами. Дорога была немощёная, талый снег густо смешивался с грязью, полозья попадали в глубокие колеи или, поскрипывая, ползли по голой земле.
Одни сани застряли, очевидно, давно. Лошадь была вся в пене и не двигалась с места. Она вздрагивала под ударами и бессильно вскидывала морду с падающей на глаза чёлкой. На санях, покрытых брезентом, высилась целая гора аккуратно сложенных кирпичей.
— Ишь, наложили! Чтобы скорей свезти да отделаться. Бессовестные этакие! — сказала, проходя мимо, старушка.
Васёк остановился и с жалостью смотрел на выбившееся из сил животное.
— Дяденька, помоги ей, подтолкни сзади! — крикнул он возчику.
— Сама потянет, — откликнулся возчик, прикуривая у товарищей папироску.
Васёк подошёл ближе.
— Тогда не бейте! — попросил он. Возчик затянулся дымом, сплюнул в сторону и взмахнул вожжами:
— Н-но! Отдохнула! Н-но, дьявол тебя возьми!
Лошадь напрягла мускулы. Под мокрой шкурой у неё пробежала дрожь. Она дёрнулась и остановилась. Возчик забежал вперёд и с размаху ударил её по морде.
— Брось! — подскочил к нему Васёк и, подняв сумку, загородил от ударов морду лошади. — Не смеешь так бить! Я милицию позову!
— Пошёл, пошёл отсюда, а то и тебе попадёт! — пригрозил возчик. — Не мешайся тут!
— Не уйду! По глазам бьёте! — загораживая собой лошадь, кричал Васёк.
— Защитник нашёлся! Тебя самого представить в милицию надо!
— Ты кто такой есть? Почему не в своё дело лезешь? — подошёл к Ваську рослый парень, товарищ возчика.
— Я в своё дело лезу! — сказал Васёк, закидывая вверх голову. Шапка его съехала на затылок, глаза посинели от злобы. — Я пионер! Председатель совета отряда!.. Наша лошадь, государственная! Бить не дам!
— Ого! Ишь ты, председатель!.. Слыхал, Вань? — подмигнул своему товарищу возчик.
По обеим сторонам улицы останавливался народ, сбегались мальчишки. Подходили мужчины. Возчики сбавили тон:
— Ну что ж, Вань, может, отложить кирпичу маленько?
— А где ты его отложишь?
— Да вот около дома. А тогда заедем, возьмём, — предложил товарищ возчика.
— А какое вы имели право такой груз класть на одни сани? — строго спросил подошедший гражданин, вынимая из портфеля бумагу и самопишущую ручку. — Вот мы сейчас на вас акт составим. Лошади эти мне известны, возчиков я запишу. Там, где надо, вас научат, как такой груз накладывать да ещё по глазам лошадь хлестать.
Он написал несколько строчек:
— Кто подтвердит, граждане?
Охотников подписать нашлось много. Васёк тоже протянул руку. Он хотел подписать: «Трубачёв, председатель совета отряда», но вдруг раздумал и тихо отошёл в сторону. Ему показалось, что с тех пор, как он ушёл из школы, прошло очень много времени, что за это время в школе уже решилась его судьба и что он теперь уже, наверно, не председатель совета отряда, а просто школьник, осрамивший свой класс грубым и недостойным поведением.
