Валентина Осеева - Васёк Трубачёв и его товарищи
— Если нам прямо к Трубачёву пойти, — предложила Валя.
— Нет! Там у него тётя… она ничего не знает, — протянула Лида.
— Домой к Трубачёву? — Синицына замахала руками. — Вы с ума сошли! Да он нас выгонит! Он злой сейчас…
— «Злой, злой»! — с раздражением оборвала её Лида. — Ты всегда о людях плохое говоришь! Ты сама злая!
— Почему… я злая? — растерялась Синицына. — Я ведь как лучше хочу. Я ведь… — Она запнулась и вдруг со слезами закричала: — Вы всегда на меня нападаете! Я у вас и злая и чужая! Ну и не надо! Идите сами, когда так!
Она повернулась и быстро побежала по улице.
— Ну и лучше, — неуверенно сказала Лида. (Валя молчала.) — Она всегда так — закричит, закричит, как будто её обидели…
Валя с укором взглянула на подругу:
— Она заплакала…
— Ну, заплакала… А так тоже нельзя — всё ей прощать да прощать!
— Пойдём в школу, спросим: был Митя? — сворачивая за угол, сказала Степанова.
— Подожди… — Лида остановилась и, прикрыв от ветра глаза, оглянулась. — Может, ещё догонит?
— Синицына? Нет!.. Пойдём скорее! У нас в детском доме сейчас ужин, наверно. Тётя Аня будет беспокоиться.
В школе Грозный встретил девочек неприветливо:
— Вы по какому такому расписанию являетесь?
— Иван Васильевич, Митя был?
— Был, был! Отправляйтесь по домам!
Прощаясь, Валя сказала подруге:
— Знаешь, не говори больше Нюре, что она злая. И я не буду.
На крыльце Лиду встретила мама. Она была в пальто и тёплом платке.
— Ну, Лида, можно ли так делать? Я уж не знала, куда бежать.
— Ой, мамочка, сколько всего наслучалось в этот день! — прижимаясь к тёплому маминому платку, тихо сказала Лида.
А в большой спальне детского дома на кровати сидела Валя и, опираясь локтем на подушку, шёпотом рассказывала что-то своей воспитательнице.
— Постой, постой! Кто это Трубачёв и какая Синицына? — переспрашивала тётя Аня.
Глава 28
МАЧЕХА
Петя Русаков избегал Мазина. Он не мог ни на что решиться. Он знал, что товарищу сейчас не до него, что он занят одной мыслью: как выручить Трубачёва.
«И что ему Трубачёв?» — ревниво думал Петя, но его самого грызло сознание своей вины перед Трубачёвым.
После школы, когда они шли вместе, Мазин, что-то уточняя про себя, сказал загадочные слова:
— Сначала дурак, а потом трус…
Петя испугался и даже не стал спрашивать, что это значит, и успокоился только тогда, когда после долгого молчания Мазин добавил:
— Не похоже на Трубачёва.
Значит, он думал не о Пете.
Дома Екатерина Алексеевна была одна.
— Давай скорей обедать, Петя. Я ужасно хочу есть, еле дождалась тебя!
— А вы бы обедали без меня.
— Я не люблю одна. Мой скорей руки и садись!
— А папа поздно придёт? — чтобы выказать ей внимание, спросил Петя.
— Папа большую партию обуви сдаёт… спешил, нервничал утром, — озабоченно сказала Екатерина Алексеевна, наливая Пете суп. — Он ведь хочет везде первым быть, наш папа!
— А я сегодня хорошо по русскому ответил, — ни с того ни с сего сказал Петя.
— Да что ты! Вот порадуем отца, а то он всё беспокоится… А по какому предмету у тебя плохо? Ты мне покажи — можно разделить на небольшие кусочки и подогнать понемножку, — просто сказала Екатерина Алексеевна.
Голос у неё был спокойный, серые глаза смотрели на Петю дружески-ласково. Петя понял, что она совсем не собирается говорить ему надоедливые и неприятные слова: лентяй, лодырь, неблагодарный… Он стал рассказывать, принёс учебники. Про арифметику он сказал с гордостью:
— Это у меня хорошо. Я задачи любые решаю.
— А я, помню, как мучилась с ними, — засмеялась Екатерина Алексеевна. — Прямо плакала иногда!
Она стала рассказывать о школе, в которой училась, вспоминала разные случаи. И Петя вдруг увидел, что она ещё совсем не старая. Ему даже стало смешно, что она называется мачехой и что он мог её бояться.
После обеда они вдвоём мыли посуду.
— Это твой товарищ, толстячок такой? — спросила Екатерина Алексеевна. — Я его во дворе видела. Хороший мальчик, приветливый такой, вежливый!
Петя удивился. Никто ещё никогда не говорил так о его друге.
— Это Мазин! — гордо сказал он. — Я его позову как-нибудь, можно?
— Конечно. Комната большая — можете и почитать и позаниматься тут. И мне веселее будет.
— Может, сейчас его позвать? — обрадовался Петя.
— Когда хочешь! — расставляя в шкафу посуду, отозвалась мачеха.
Петя вышел во двор. По старой привычке, он сейчас же, немедленно передал бы Мазину весь этот разговор, но теперь у него на душе скребли кошки.
«Надо мне всё обдумать самому, как быть. Если сознаваться, то сейчас, сию минуту… Хотя теперь уж всё равно поздно… Надо было в школе…»
Петя не пошёл мимо окон Мазина, он обогнул сарай и вышел на улицу с другой стороны двора, через старую калитку. Вдоль улицы бежал широкий мутный ручей. Петя вытащил из кармана обрывок бумаги, навертел его на щепку, пустил по ручью и пошёл за ним. Мысли у Пети были невесёлые.
«Если сказать Мазину, он скажет Трубачёву. А может, даже заставит сознаться перед всеми. Да ещё трусом назовёт и презирать меня будет. А на сборе, когда все узнают, скажут: чего молчал? И начнут прорабатывать… А там ещё отца в школу вызовут… и отец…»
Петя похолодел. Щепка с размокшей бумагой давно уплыла с мутной, серой водой.
«Если бы отец выпорол где-нибудь… не дома, чтобы она не знала…»
Петя вспомнил ясные серые глаза Екатерины Алексеевны, их сегодняшний разговор об уроках, о Мазине.
Он вдруг представил себе, как она надевает свою шубку, повязывает пушистый платок и, не оглядываясь, бежит к двери.
И он, Петя, опять остаётся один на всю жизнь…
— Ты что в самую лужу залез? Вот мать тебе покажет за это! — проходя мимо, сказала какая-то женщина.
Петя пошёл домой.
— Постой, у тебя в калошах вода хлюпает. Сними их в кухне. И ботинки сними, — сказала мачеха. — Да где ты болтался? На, мои шлёпанцы надень! — Она бросила ему войлочные туфли и строго сказала: — Это не дело, Петя, так насмерть простудиться можно!
— А кому я нужен? — улыбнулся Петя.
— Такой глупый никому не нужен, — сказала Екатерина Алексеевна, присаживаясь с ним рядом и стаскивая с его ноги мокрый чулок. — А вообще никогда не смей так говорить! Не обижай папу и меня.
— Я не буду! — сказал Петя и тут же решил никогда, ни за что не сознаваться в своём поступке. Что бы ни было!
Глава 29
НАДО ПОСОВЕТОВАТЬСЯ
На тихой улице в маленьком домике с тремя окошками всегда далеко за полночь светился огонь. Люди, идущие на ночную смену, привыкли к этому огоньку, как привыкают к обычному уличному освещению. А когда огонь погасал, какаянибудь соседка, зевая, говорила:
— Учитель свет погасил. Видно, дело к рассвету.
Сергей Николаевич сидел за своим письменным столом. Сбоку лежала горка журналов; под тяжестью книг сгибались полки; из портфеля выглядывала стопка тетрадей. Толстая книга с несколькими закладками лежала перед ним. Он медленно перелистывал её, отмечая карандашом какие-то строчки, и, положив подбородок на скрещённые пальцы, думал.
Учитель учился.
Рядом, в маленькой комнатке, спал его старик-отец. Седая голова его покоилась в тёплой ямке подушки, одеяло со всех сторон было заботливо подвёрнуто.
Было часов одиннадцать. Под окнами ещё слышались шаги прохожих и обрывки фраз, когда Сергей Николаевич сел за свой письменный стол. Он перевернул несколько страниц книги своего любимого педагога Ушинского, отложил книгу в сторону и долго сидел задумавшись.
«Готовых рецептов, видно, нет. В каждом отдельном случае свои причины и вытекающие из них действия… Правильное решение зависит от правильного понимания ребёнка…»
Думая так, Сергей Николаевич машинально ставил на листе бумаги какие-то чёрточки, потом так же машинально написал три фамилии: Трубачёв, Одинцов, Булгаков. Осторожно соединил их стрелками, потом зачеркнул Трубачёва и поставил его отдельно. И, откинувшись в кресло, устало моргая и морща лоб, он стал решать про себя какую-то трудную задачу. Ответ на неё напрашивался простой: рассердился на статью и зачеркнул свою фамилию. Но этот ответ не удовлетворял учителя. Подавленный вид Трубачёва тоже ни в чём не убеждал его.
— Нет, это не так просто… не так просто, — тихо говорил он себе, вспоминая Трубачёва другим: с открытыми, смелыми глазами, с горящим, огненным чубом на загорелом лбу. Сергей Николаевич, ловил себя на особой симпатии к этому ученику. — Может, я невольно пытаюсь оправдать его, потому что он мне симпатичен больше других?
Лицо его стало строгим. Во всяком случае, мальчишке не хватает дисциплины. Ушёл из класса, ушёл с редколлегии.
