Януш Домагалик - Принцесса и мальчишки
Витек со своего балкона видел, что зал реагирует живо, спектакль нравится, зрители аплодируют, смеются. Здесь, наверху, у него было такое ощущение, будто это он всем дирижирует: меняет стекла — и зал прорезает красный луч света; снова меняет — и на сцене ночь; поворот прожектора — и вот уже взгляды всех устремлены в освещенный им угол сцены.
Поначалу не все ладилось с этими поворотами. У прожектора были плохо закреплены зажимы, и пару раз луч света соскользнул со сцены в зал, на первые ряды. Витек видел, как сидящие там зрители оборачиваются и смотрят в его сторону, на балкон. Он понимал, что разглядеть его невозможно, но злился, что прожектор вытворяет с ним такое. Воспользовавшись моментом, когда на сцене шел спокойный диалог двух действующих лиц, он вовсе погасил свой свет. «Котлярек разъярится, но зрители не усекут, в чем дело, — подумал Витек, — ну, а актерам на сцене пока что и бокового освещения достаточно». И он принялся регулировать все винты прожектора. Конечно, это следовало бы сделать заранее, но до того ли ему было?
Вскоре на балкон прибежала Галина. Ее прислал Котлярек.
— Испортилось что-то? — шепотом спросила она.
— Нет… Сейчас включу! Еще секунду.
Он проверил зажимы, проверил, опишет ли прожектор дугу. Все в порядке, можно включать.
— Погоди еще чуточку, — посоветовала ему Галина. — Сейчас на сцену выбежит Витвицкая, вот ты и осветишь ее. Будто так задумано… Внимание! Давай!
Он выстрелил лучом света — в самом деле вышло здорово.
— Спасибо, — сказал он, — я тебе тоже кое-что посоветую…
— Ну? Быстрей говори, а то мне пора обратно мчаться.
— Знаешь, не спеши песню объявлять. И не волнуйся, если я что-то не совсем так сделаю. Приноровись ко мне. Ты начнешь, а я чуть погодя уберу свет со сцены, обшарю зал лучом…
— Думаешь, так лучше будет?
— Увидим… Ну, иди!
Первое действие близилось к концу. Лишь теперь Окуньский начал волноваться. «На репетициях действие длилось больше получаса, а сейчас вроде быстрее говорят. Десять минут мотоциклом туда, десять обратно. Должны бы уже быть тут. Разве что Генеку не удалось… — Он взглянул на сцену. — Кто-то еще должен выйти… Ага, Павула… Ну, теперь всего несколько фраз осталось».
Конец действия. Занавес. Витек выключил прожектор. Ему видно: Доманский возится с занавесом, чтобы еще показать артистов… Заело! Доманский дернул раз, другой, потянул, снова дернул. Пошел занавес. Артисты кланяются. Аплодисменты, долгие аплодисменты.
«Только бы Пустецкий не зазевался», — думает Витек, глядя в его сторону. Нет, Пустецкий начеку. Поднял левую руку — условный знак: сейчас погасит. Занавес опускается.
В зале полная тишина. Витек слышит: из конца в конец прокатывается гул, зрители недоумевают: почему не зажигается верхний свет, ведь сейчас перерыв?
Окуньский опускает прожектор, старается направить его на первые ряды. Включает свет. Теперь Галина должна выйти из-за занавеса. Зал этого не знает, все головы поворачиваются в сторону балкона. Круг света перемещается на сцену. Все в порядке. Галина уже здесь. Она улыбается, кланяется, начинает объявлять.
Витек что есть силы сжимает держатели прожектора. «Перед первой строфой положена пауза». Есть пауза! Теперь резкий поворот всем корпусом. Витек почти ложится на прожектор. Луч описывает широкую дугу через весь зал, достигает самых последних рядов, балкона. И медленно возвращается. Круг света ползет по стене.
— Что вытворяет этот сумасшедший? Матерь божья! — шепчет ошарашенный Котлярек.
— Световой эффект, сосредоточивает внимание зала, — отвечает ему тетка с телевидения. — А я думала, так и надо!
Окуньский медленно, плавно передвигает свет, это выглядит даже красиво. Он словно хочет высветить большую группу людей, стоящих у стены, тех, кому не хватило мест в зале.
— Может, это и неглупо, — ворчит Котлярек.
«Если он приехал, должен стоять где-то здесь, — лихорадочно думает Витек. — В зале нет свободных мест, сесть он не мог… Еще немного, так… двери… Есть! Тут они!»
Он не задержал на них свет. Овладел собою. С трудом, но овладел собою. Передвинул луч дальше, до конца стены. В зале вроде бы никто ничего не заметил. Но Витек разглядел прекрасно: около двери стоит Генек, рядом с ним Магда Новицкая. «Генек не успел даже шлем снять… Здесь они! Порядок!» И Витек улыбнулся сам себе. Себе и им.
Свет возвращается на сцену. Галина — в его лучах. «Сориентировалась ли она? — думает Витек. — Впрочем, неважно». Галина нараспев читает первую строфу баллады. Котлярек и все артисты вздыхают с облегчением. Слава богу, снова все идет как надо! Конец строфы, свет гаснет. Сейчас на миг воцарится полная темнота. И в это время Росяк должен выйти с гитарой на край сцены.
Слышны первые аккорды. Это знак Окуньскому включить прожектор. И Витек включает его. Но свет падает не на сцену.
Все головы поворачиваются в сторону двери. В ярком свете прожектора стоит Магда. Рядом с ней председатель совета дружины. Проходят секунды. Новицкая растеряна, она не знает, как быть. Что-то говорит Генеку. А тот вдруг, может непроизвольно, машет рукою в сторону балкона. Никто не понимает его жеста. Зато Витек отлично понимает. Только они двое понимают сейчас друг друга. Нет. Не только. С конца зала слышен крик Сикоры:
— Магда, на сцену!
Его подхватывают распорядители, подхватывает весь зал.
«У этого всегда рефлекс срабатывает! — с благодарностью думает Окуньский. — Браво, Сикора. Хоть раз пригодилась твоя манера орать».
— Новицкая, на сцену! Магда, пой!
Слышны аплодисменты. Зрители, уверенные, что все это предусмотрено сценарием, вызывают Магду все энергичнее. Ведь все в школе знают ее, всем известно, что петь должна она. Так было всегда.
«Как ты сейчас себя чувствуешь, Росяк? — думает Витек. — Стоишь там на сцене, в темноте. Сжимаешь в руках гитару и видишь, что творится. Слышишь! Да, обвинять тебя никто не вправе, приятель. Ведь все в полном порядке. Но как ты сейчас себя чувствуешь?»
Окуньский видит, что Генек легонько подталкивает Магду к сцене. Девочка сопротивляется, но все же делает шаг, два… И Витек соответственно передвигает прожектор. Новицкая идет медленно, как завороженная, в кругу света, который сопровождает ее.
Вот она дошла до первого ряда, остановилась. Свет тоже. Магда явно напугана. Она беспомощно разводит руками, словно объясняя, что петь-то она не может…
Витек стискивает зубы. И решается: «Будь что будет! Освещу его. Пусть все увидят». Та-а-к! Поворот прожектора. И — внезапная тишина. Секунда, две… Буря аплодисментов! Витек не верит собственным глазам: на сцене, у самого занавеса, в кругу света лежит гитара Росяка.
— Ну, понял, — шепчет Витек и с облегчением переводит дух. — Слава богу, понял!
Теперь все развертывается молниеносно. Магда подбегает к сцене, хватает гитару. Даже не вешая ее на шею, она поворачивается к залу и, улыбаясь, начинает петь. Тут же, перед сценой. И сразу, без всякого вступления, словно ей вдруг спешно понадобилось спеть именно эту песню. Только те, кто в первом ряду, видят слезы на ее щеках. Может, ей хочется скрыть эти слезы, может, трудно стоять на месте, а может, просто так, безотчетно, Магда поет, медленно продвигаясь вдоль первого ряда, потом поворачивает обратно. И свет прожектора сопровождает ее. «Хорошо, что я отрегулировал винты: неплохой, между прочим, прожектор». Эта мысль неожиданно смешит Окуньского.
Магда поет совсем не так, как обычно, в другом ритме. Никогда еще она так не пела. И хорошо всем известная баллада звучит иначе, кажется красивее.
Послушайте эту песню,
Послушайте, коль хотите…
Ведь слова ее простые
Всем известны.
Дятел пел их соловью,
Я тебе их пропою,
И затянем вместе все мы
Под гитару…
Есть на свете один город,
Весь деревьями обсажен,
А в том городе есть школа,
Каких много.
А в той школе есть дружина —
Нет ей равной в целом мире.
К дружбе путь она укажет
Всем харцёрам!
После спектакля директор школы похвалил дружину:
— Здорово у вас это получилось! Я даже не ожидал.
— А особенно удался замысел с гитарой! — прибавил председатель родительского комитета. — Честно говоря, в какой-то момент я подумал было, что у вас что-то не ладится… И тут вдруг эта освещенная гитара на пустой сцене! Прекрасно! Кто это придумал?
— Режиссер, разумеется! — ответил председатель совета дружины и незаметно подмигнул своим.
— Ясное дело, режиссер! — поддержал его Сикора. — Товарищ вожатый Котлярек.
— На редкость способный человек, — серьезно заметил Пустецкий.
— И тетка у него на телевидении, — сказала Зоська. — Настоящая тетка, довоенная!
