Януш Домагалик - Принцесса и мальчишки
— А откуда же я могу быть в этом уверен?
— Я тебе это говорю! Не придет она… И петь не будет!
— Так сам им и скажи, раз знаешь! И вообще, почему ты только теперь об этом вспомнил?
Росяк молчал. В самом деле, надо бы раньше, до прихода председателя. Но больше тянуть нельзя — это ясно. И все же лучше бы Витек сказал об этом.
— Витек, прошу тебя… Скажи, что она не придет, у нее что-то дома стряслось. Сделай это для меня.
— Но почему я должен говорить?
— Потом объясню. Ну, будь другом! Важно, чтобы именно ты сказал, а не я.
— Значит, никто ничего не знает? — повторил свой вопрос председатель. — Нет? Ну, так я еду к Магде.
— Витек, скажи сейчас! Ну! — шепотом просил Росяк. — А то поздно будет…
Окуньский ничего не понимал. Он пожал плечами и громко выкрикнул:
— Я знаю! Магда сегодня петь не будет. Надо заменить ее… Генек, тебе нет смысла ехать за нею!
Все были поражены, больше всех Котлярек.
— Чего ж ты молчал?
— А меня никто не спрашивал.
— Ты что, ждал, покуда спросят, да?
— Точно знаешь, что она не придет? Сама тебе сказала?
— Точно. — Окуньскому все это порядком надоело. Он разозлился: — Да оставьте вы меня в покое!
— Раз уж ты столько знаешь, скажи по крайней мере, почему она не придет? Больна, что ли?
Окуньский смотрел на них, не зная, что ответить, и поглядывал на Росяка.
— Не больная она, дома у нее какие-то неприятности, — шепотом подсказал ему приятель.
— У Магды дома неприятности! Всё, больше ничего не знаю! — Окуньский повернулся и спокойно пошел выключать прожектор.
В зале на минуту воцарилась тишина.
— У всех дома неприятности, — сказала Витвицкая.
Они с Магдой не любили друг друга, все об этом знали. Поэтому на замечание Витвицкой никто не обратил внимания.
— У всех свои неприятности… — повторила она. — Но если бы Магда хотела, то пришла бы… Я думаю, она просто нос воротит. Тот воеводский смотр полгода назад вскружил ей голову… Эстрадная певица! Вторая Слава Пшибыльская!
— Витек! Она говорила тебе, какие у нее неприятности? — спросил Сикора.
Окуньский был теперь в другом конце зала, у своего прожектора. Росяк никак не мог подсказать ему. А вся дружина ждала.
— Я не спрашивал… — сказал Окуньский. — Чего мне в чужие дела соваться? У Новицкой отец с матерью есть, пускай они беспокоятся… Я знаю только, что она не придет.
Он был в ярости, что позволил Росяку впутать себя, не зная, в чем дело. Но теперь, хочешь не хочешь, надо было выпутываться самому.
— Что ж, раз так, придется, как видно, отказаться от участия Магды! Это же генеральная репетиция, через час представление, и если б Новицкая собиралась петь, она бы уже пришла, — сказал Пустецкий. — Балладу должен петь кто-то другой!
— Можно и так, конечно, — буркнул Котлярек. — Но вы же отлично знаете, что Магде нет равных.
— А может, она примчится в последнюю минуту? — подала мысль Зоська. И в ожидании поддержки взглянула на Сикору. Но он состроил гримасу, означающую, что не верит в приход Магды. Зоська тотчас перестроилась: — А впрочем… пусть председатель решит, кому петь вместо Магды. И кончим с этим, а то поздно уже.
И тут заговорил Росяк:
— Послушайте… если вы не против, я мог бы спеть балладу. А? Как вы думаете?
Никого это особо не удивило. Все знали, что Росяк поет. Пел он как-то в дуэте с Новицкой, солировал в школьном хоре. Именно он попеременно с Котляреком организовывал костры в летних лагерях и на экскурсиях.
— Можно попробовать, — буркнул председатель.
— А гитара? Ты что, без гитары будешь петь? — забеспокоилась Зоська. — Это ж никуда не годится.
— У меня есть гитара!
— Что? — спросил Котлярек, словно не расслышав. — Что у тебя есть?
— У тебя есть гитара? — удивился Витек Окуньский и подошел поближе. — Ты что-то загибаешь, братец, ведь у тебя никогда ее не было!
— Не было, а теперь есть. Что тут такого? — спокойно сказал Росяк, пожав плечами. — Я полгода копил деньги и наконец купил ее.
— Когда? — допытывался Окуньский. — Когда купил? Я ничего не знал.
— Да успокойся ты, Витек! «Когда», да «когда»… Потом будешь расспрашивать, нет уже времени на разговоры! — злилась Витвицкая. — Раз есть у него гитара, пускай мчится за ней домой. Да поживее!
— В самом деле, пусть Росяк летит за гитарой. И пусть поет.
— А прожектор? Кто будет обслуживать прожектор на балконе? Это не так-то просто, — вспомнил Пустецкий.
— У прожектора меня с успехом может заменить Окуньский, — предложил Росяк. — Витек, правда? А боковой и верхний свет любой может включать и выключать. Хотя бы и Котлярек.
— Ну, только не любой! — вознегодовал Котлярек. Он посмотрел на мальчиков и вдруг решился: — Ладно, пусть будет так. Окуньский возьмет на себя прожектор на балконе, Пустецкий заменит Окуньского. Росяк будет петь. Беги за гитарой! Чего еще торчишь тут?
— А мне не нужно никуда бежать, гитара здесь, со мной, — улыбнулся Росяк. Но тут же понял, что улыбка была совсем не к месту. На него посматривали как-то странно. А может, ему только почудилось? И он быстро добавил: — Ну, чего уставились? Я принес гитару с собой на всякий случай… Ну так как? Можно попробовать?
— Конечно! Пой! Не смущайся! — подбодрила его Витвицкая.
— Предусмотрительный ты, однако, если «на всякий случай» разгуливаешь по городу с гитарой, — заметил председатель.
Росяк не успел ему ответить: в эту минуту перед ним вырос Окуньский. Он был взбешен и едва сдерживался:
— Пойди-ка сюда на два слова!
— Постой, после поговорите. Слушай, Росяк, а почему ты не сказал нам об этой гитаре в начале репетиции? — спросил Сикора подозрительно. — Что-то ты крутишь, братец!
Росяк отвернулся от Окуньского.
— А чего тут крутить? — И хладнокровно объяснил: — Зачем мне было говорить вам раньше? Чтобы вы решили, будто я рвусь на сцену, да? Сейчас, когда вы сами велите мне петь, — дело другое. Могу и попробовать. Тем более Витек Окуньский уверяет, что Магда не придет!
— Что? — вскинулся Витек. — Я уверял, что Магда не придет? Я? Соображаешь хоть, что говоришь?
— Ты и в самом деле уверял нас в этом. А кто? Все же слышали! — сказал председатель.
А Доманский прибавил:
— Чего дурачком-то прикидываться?
— Вот именно, — подмигнул Росяк. Он медленно подошел к стульям и начал перекладывать лежавшие там пальто. — Я сегодня первый пришел, поэтому никто и не видел гитары. Здесь она лежит, под пальто…
Он вытащил гитару, повесил ее на шею и взял пару аккордов. Подкрутил одну струну, другую. Снова попробовал.
— Можно начать?
— Наконец-то все улажено, — громко радовалась Зоська. — А я уж боялась, что провалимся.
— Теперь тишина! Садитесь все! Послушаем, как у него получается, — командовал Котлярек. — Ты все куплеты знаешь?
Росяк легко вскочил на сцену.
— Знаю! Минуточку… Значит, так: я выйду из-за занавеса в темноте, меня не будет видно. Беру аккорды. Витек Окуньский осветит меня, и я начну… Верно я запомнил?
— Верно, — сказал Котлярек. — Начинаем!
Сделалось тихо. Росяк пел неплохо. Но заметно было, что он старался подражать Магде Новицкой — снижал голос там же, где она, в тех же местах делал паузы.
— Увы, это, конечно, не Новицкая… Но сойдет, правда? — шепнул Котлярек председателю.
«Что-то тут не так, — думал Окуньский. — Зачем он меня в это впутал? И я же в дураках оказался. Почему скрывал, что знает о Новицкой? И почему Магда сама не предупредила, что не сможет прийти? Что-то подозрительно хорошо он поет! Словно знал все заранее и успел подготовиться… Когда же он купил гитару? Даже мне не сказал… Друг называется! А ведь мы никогда ничего не скрывали друг от друга… Вернее, я не скрывал. А он? Кто его знает… Что-то тут не так… Но что именно?»
Росяк явно осмелел, второй куплет пошел у него лучше. Звучали в зале хорошо знакомые всем слова:
Есть на свете один город,
Весь деревьями обсажен,
А в том городе есть школа,
Каких много.
А в той школе есть дружина —
Нет ей равной в целом мире.
К дружбе путь она укажет
Всем харцёрам!
— Пойдет, будешь петь! — громко сказал председатель. — А теперь отнесите свои пальто в раздевалку. Репетиция окончена! Полчаса передышки!
В зале осталось всего несколько человек. Административная группа занимала свои посты, Доманский снова проверял, не заедает ли занавес. Разумеется, заедало. Артисты вышли из школы немного проветриться, но быстро вернулись. Было уже холодно, ноябрь.
Окуньский не подходил к Росяку, выжидал. Но Росяк словно бы не замечал этого. Сперва поговорил с Витвицкой, потом еще с кем-то, наконец взял свое пальто и понесся к раздевалке. С гитарой он не расставался.
