Леонид Жариков - Повесть о суровом друге
Хорошо бы подползти к барскому дому и назло сломать в саду яблоню. А еще лучше отнять у барчуков красивый мячик.
Я решил: пока никто не видит, проберусь в панский сад. Желание хоть чем-нибудь отомстить барчукам побороло страх.
В глубине дворика деда Карпо стояла старая клуня. Сразу же за ней начинался панский сад.
Возле клуни я еще раз осмотрелся, не подглядывает ли кто за мной, потом лег на землю и пополз на животе, работая локтями и коленками.
- Там яблукив нема! - раздался над моей головой чей-то голос.
От страха я прирос к земле, а потом покосился вверх. На соломенной крыше сидел грязный, нечесаный хлопец и смотрел на меня без всякой вражды.
- А тебе чего надо? - спросил я недовольным тоном.
- Яблукив у панском саду ще нема. Они летом бувают.
- Без тебя знаю... Ты кто?
- Сашко. А ты видкиля?
- Из Юзовки... Хочешь, мячик у буржуев отнимем?
Сашко мигом съехал с крыши, и мы осторожно проползли под колючей проволокой в панский сад и затаились в кустах смородины.
Из открытых окон помещичьего дома доносились звон посуды, женский смех, нестерпимо вкусно пахло жареным мясом.
- До пана Шатохина министр приихав, курей едят, - сказал Сашко.
Интересно было поглядеть, как селянский министр, приехавший из Петербурга, ест курей. Но нельзя было и мячик прозевать. Поэтому я шарил глазами по двору, ища барчуков.
Пошептавшись, мы проползли еще несколько шагов и притихли под развесистой яблоней, прячась за кадушкой.
- Залезь на дерево, - прошипел мне на ухо Сашко.
- Лежи, надо мячик отнять.
Мы ждали барчуков с мячом, но они не показывались.
До барского дома было рукой подать. Тянуло заглянуть в окно, откуда доносился веселый шум.
Я влез на кадушку, уцепился за сук и взобрался на яблоню.
Отсюда хорошо было видно, что делалось внутри панского дома. В комнате под потолком сверкала люстра. А на длинном столе блестели высокие бутылки с серебряными горлышками, виднелись высокие рюмки на тонких ножках, а посреди на большой тарелке красовался будто живой, а на самом деле жареный гусь.
Стол окружали гости: барыни в белых, голубых, розовых платьях, какие-то пузатые дядьки, а главное - селянский министр из Петербурга, тот самый, которого я видел в автомобиле.
Министр что-то рассказывал, то и дело попивая из рюмки и прикладывая к губам белую тряпку. Все жадно слушали его рассказ и даже перестали есть.
- ...И вот мы отправились к государю, - донесся до нас голос министра. - Можете себе представить, господа, как я волновался: мы ведь шли к нему не с поздравлениями, а шли предложить отречение от престола... Мне было неудобно еще и оттого, что я предстану перед государем в пиджаке, небритый... Все-таки ведь царь!.. С трепетом вошли мы в салон-вагон, ярко освещенный чем-то светло-зеленым. Тут были Фредерикс, министр двора, и еще какие-то генералы... - Селянский министр опять хлебнул из рюмки и стал прикуривать длинную коричневую сигарку.
Я вспомнил, что такую точно сигарку курил Юз. Пока селянский министр, чиркая спичками, прикуривал, все, кто сидел за столом, молча глядели на него. Он подымил и еще раз отхлебнул из рюмки.
- ...Через несколько минут к нам вышел государь. Он был одет в форму одного из кавказских полков... От нашего имени князь Львов произнес небольшую речь и закончил ее словами: «Подумайте, государь, помолитесь богу и подпишите отречение». При словах «помолитесь богу» царь усмехнулся. Потом он пошел в другую комнату и принес оттуда заготовленный им самим текст отречения. Оно было написано на машинке на небольшом листке бумаги. Царь поглядел на нас и сказал: «Сначала я предполагал подписать отречение в пользу сына, но потом передумал и передаю престол моему брату Михаилу».
- Шо там. Ленька? - шептал снизу Сашко.
- Пьють, - отвечал я с дерева.
- Кого бьють?
- Не бьють, а пьють... из рюмок. Молчи.
Селянский министр откинулся на спинку кресла и, задумчиво глядя на недопитую рюмку, продолжал:
- ...Перед тем как подписать высочайшее имя, государь, помню, поглядел на нас и грустно спросил: «Действительно ли, господа, все кончено?» Князь пожал плечами, и царь подписал...
Сашко сильно дернул меня за штанину. Я глянул вниз, и сердце мое зашлось от радости: я увидел катящийся по земле мяч, тот самый красно-синий с белыми полосками, который я видел раньше.
Я прямо-таки упал с дерева и прижался к земле, точно кошка в ожидании добычи.
Вслед за мячом из-за дома выбежал маленький, лет пяти, барчонок в коротеньких плюшевых штанишках и такой же курточке. Он догнал мяч, схватил его и, размахнувшись, бросил туда, откуда мяч прикатился. Сам барчонок, расстегивая на ходу штанишки, побежал прямо на нас. Подскочив к яблоне, где мы лежали, он остановился и присел. Мне стало до того противно, что я отвернулся, а Сашко потянулся к палке.
Я вспомнил о щепке, которую дали мне барчуки вместо хлеба. Сейчас отомщу...
- Забирай его в плен, - прошептал я, и не успел барчонок подхватить штанишки, как мы оцепили его с двух сторон.
- Руки вверх! - приказал я.
Барчонок доверчиво поднял руки, не выказывая ни малейшего страха. Наверно, он подумал, что мы играем с ним.
- Ты буржуй? - спросил я грозно.
- Я эсел, - ответил барчонок.
- Жалко бить, маленький, - сказал я.
- А вы кто? - простодушно спросил барчонок.
- Мы большевики, - ответил я как можно строже.
- А я эсел, и мой папа эсел.
Клокоча от злости, я передразнил:
- «Эсел, эсел», на колу висел! Тикай отсюда, пока по шее не надавали!
Не успел я проговорить это, как Сашко стукнул барчука по затылку, барчонок не ожидал этого и так испугался, что не закричал, а молча, то и дело оглядываясь, побежал к своему дому.
Несолоно хлебавши, сердитые, мы с Сашко вернулись на дворик деда Карпо. А тут еще, когда пролезали под проволокой, я зацепился и порвал штаны.
А в барском доме гремело веселье. Я глядел туда с обидой и вспоминал слова рабочего в степи у костра: «Не царь враг, а буржуи». И правда: ишь задаются, хуже, чем при царе.
Ничего, припомню я вам щепку...
5
Ночевали мы у деда Карпо. Я спал на голых полатях, но мне было тепло и уютно, как дома.
Утром бабка Христя дала матери целый фартук пшеницы и ничего за это не взяла. А еще они с матерью пошли по соседям и там поменяли почти все вещи, кроме утюга. Мать наменяла пять стаканов проса, десять фунтов ячменя, связку цибули, ведро картошки и много семечек. Мешок наш приятно отяжелел.
Какое счастье привалило! И еду мы добыли, и домой не пешком пошли: дед Карпо запряг волов и повез нас в город.
Всю дорогу я лежал в гарбе и смотрел в небо, где, мерцая крылышками, пели жаворонки, плыли веселые облака.
Дед Карпо не спеша погонял волов и разговаривал с матерью:
- Був я вчера на базаре. Ходят слухи, шо главный большевик Ленин в Россию вертается. Кажуть, теперь селянам землю дадуть... Хотел я спытать у городового, чи як вони теперь называются - новая полиция, чи шо? Стоит австрияка с шаблей. Я кажу: «Гражданин!» - «Какой я тебе гражданин?» - «А як же! - говорю. - Теперь свобода». - «Вот я тебе дам в морду, и узнаешь свободу». Бачь, голубонька, опять паны, опять неволя. Ось послали мене селяне в город, есть тамочки один человек, он только и знает правду про Ленина.
- Дедушка, я могу рассказать про Ленина, - сказал я.
Дед Карпо усмехнулся:
- Хто тоби сказав?
- Рабочий...
- Лежи, сынок, не мешай нам разговаривать, - сказала мать.
Покачивалась гарба, проплывали курганы, сплошь запестревшие яркими весенними цветами, а я лежал в гарбе, как в люльке, и любовался степью. Скоро показалась вдали Богодуховская балка, а за нею открылся наш задымленный городок с заводскими трубами, с терриконами шахт. Сердце радостно зашлось: скоро увижу Ваську.
Мы въехали в город со стороны базара. Мать решила заглянуть туда, чтобы поменять зерно на муку, а семечки - на подсолнечное масло.
На базаре я столкнулся с колбасником Сенькой. Он был одет нарядно, как на пасху. За ним плелась целая орава гимназистов и кадетов.
Сенька долго глядел на меня в упор и вдруг рассмеялся.
- Председатель, - сказал он, - господа, поглядите, председатель приехал на своих рысаках!
Кадеты захохотали, глядя на понурых волов деда Карпо.
Сенька дернул меня за подол рубахи:
- Ну, как живем, председатель? Помнишь, спорил, что твой отец главный? Брехун, ваше благородие! В городе мой папаня главный! И я главный над тобой! Я могу весь город купить. Хочешь, тебя куплю? - спросил вдруг он, перемигиваясь с кадетами. - Говори, сколько ты стоишь вместе с этой рубахой и со штанами?
- Я не лошадь, не продаюсь, - сказал я хмуро.
- А я все равно куплю, - настаивал Сенька, не отпуская подола моей рубахи. - Говори, сколько за тебя дать, плачу все до копейки!
