Гавриил Колесников - Белая западинка. Судьба степного орла
Но ничего с Наташей не случалось, и она настолько осмелела, что в одну из своих ночных прогулок отважилась дойти до темневшей вдали лесной полосы. Дошла — и едва не умерла от страха. У кромки степного леса, в кустах скумпии, лежало что‑то большое и тёмное. Оно шумно и жалобно дышало. Наташа не сразу сообразила, что это Серенькая. Обычно лосиха ночевала вместе с коровами за крепкой оградой из жердей, куда отец загонял стадо на ночь. Зачем же ушла Серенькая в лес? Осмелев, Наташа подошла ближе. Из‑за тучки выглянула яркая луна. Наташе показалось, что лосиха смотрит на неё глазами, полными боли, и плачет. Девочка вдруг поняла, что Серенькая в беде, и со всех ног бросилась домой, разбудила отца.
— Пап, Серенькая умирает!.. В лесу. В кустах, — Она плачет.
Отец спокойно одевался, расспрашивая о случившемся:
— Ты зачем же ночью в степи оказалась?
Наташа утёрла кулаком слезы:
— Я не бояться училась. Как ты…
— А! —кивнул Прохор, —Это хорошо. Теперь сама знаешь: в степи ничего страшного нет ни днём, ни ночью. Но больше ночью в степь не ходи. Ночью люди спать обязаны… Где же ты лосиху оставила?
— У лесной полосы. С нашего края… Она умрёт?
— Не умрёт. Не бойся. Спи. Я теперь не скоро приду. Спи!
Прохор укрыл дочку одеялом, и она, успокоившись, крепко уснула.
Проснулась Наташа совсем поздно. В окошко било жаркое солнце.
На стуле у кровати лежали чистые трусики и майка. На спинке висело выстиранное платье.
«Мама была, — верно определила Наташа. —Это я всю утреннюю дойку проспала».
Она проворно вскочила, наскоро умылась, выпила кружку молока и только собралась бежать к отцу, как он сам показался на пороге.
— Серенькая живая? — крикнула Наташа.
Отец хитровато подмигнул ей:
— Позавтракаешь — сама узнаешь.
Сели за стол. Ел Прохор, как всегда, обстоятельно, степенно, долго, а Наташе не терпелось поскорее увидеть лосиху.
— Не егози, — сказал отец. — Пока не съешь, что положено, не видать тебе твоей Серенькой.
Наташа знала, что спорить с отцом бесполезно, —все равно сделает, как решил. К стаду они подошли уже за полдень. Серенькая паслась среди коров, но не одна, а с двумя долговязыми, ушастыми и губатыми лосятами. Широко расставив тонкие ноги, лосята с двух сторон уткнулись в набухшее вымя своей матери, а она стояла тихо и, как казалось Наташе, блаженно улыбалась.
— Она отелилась? — спросила Наташа, все ещё не веря случившемуся.
Прохор рассмеялся:
— У нас прибавление семейства, дочка! А ты боялась — умрёт.
Первой заботой Наташи было, как назвать телят? Решили, что телёнок будет Толькой, а телочка Тонькой. Имена, видно, понравились лосятам. Очень скоро научились они отзываться на них и бежали к девочке пососать её вкусные пальцы.
Наташа потеряла всякий покой. Она поднималась вместе с отцом задолго до солнца и бежала к просыпающемуся стаду. Первой просыпалась лосиха. Она расставляла длинные ноги и несколько раз сильно встряхивала головой, как бы сбрасывая ночную дрёму. Толька и Тонька, стараясь повторять все движения матери, смешно качали головами.
— Утренняя физзарядка, — смеялся Прохор. — Давай, дочка, и мы с тобой начнём под транзистор. А то перед Серенькой совестно.
Лосята росли быстро. Толька становился брыкливым, проказливым телёнком. Ему мало было одной матери. Он все норовил сунуть губатую мордочку под брюхо какой‑нибудь бурёнки и попробовать ещё коровьего молока. Коровы не обижались, но слегка поталкивали проказника рогами. Толька, задрав хвост, бежал по степи, гоняясь за бабочками и воробьями. А Тонька росла смирной, степенной тёлочкой. Она все больше жалась к матери и, наверное, удивлялась, что братец её такой неугомонный.
Прохор посмеивался в свои пушистые усы:
— Вот ведь, Тонька у нас девица воспитанная. А Толька — парень, Озорник!
В последнее время Серенькая повадилась уходить от стада в лесную полосу. Наташа тревожилась за неё и все допытывалась у отца:
— Зачем она в лес убегает? Ей с нами скучно?
— С нами ей хорошо, — говорил Прохор. — Ты смотри, как Толька растолстел. Здоровенный бычок! А Тонька худенькая. Братец у матери все молоко забирает, а ей и Тоньку жалко. Вот она и старается на своём лосином лесном корме побольше молочка нагулять, чтобы обоим хватало. Она же мать!
Толька и Тонька все старались улизнуть вместе с матерью в лес. Наташа боялась, что лосята заплутаются в лесу, бдительно следила за ними, не давала далеко убегать и сама загоняла их на ночь за крепкую ограду, как они ни сопротивлялись.
К отлучкам Серенькой скоро привыкли. К ночи она всегда возвращалась в стадо. Но когда однажды не вернулась, Наташа встревожилась. Отец успокаивал девочку:
— Утром вернётся. Не бойся.
Но и утром Серенькая не вернулась. Толька и Тонька затосковали без матери.
Тут уж не на шутку встревожился и Прохор. Он взял ружьё и отправился на поиски беглянки. Вернулся часа через два, молчаливый и сумрачный. Наташа притихла, боялась расспрашивать отца, чувствуя беду.
Прохор повесил ружьё на стенку, присел к столу:
— Осиротели наши лосята, дочка. Злые люди убили Серенькую. Только кровавый след от разбоя остался.
Наташа заплакала:
— Зачем они, папа? Что она им сделала?
— Злыдни, дочка, и на нашей земле ещё не перевелись. Из жадности загубили, из‑за денег. Только ты не плачь. Теперь тебе забота — лосят до ума доводить. Сироты они теперь.
Наташа прилежно ухаживала за Тонькой и Толькой. На коровьем молоке, на хлебных корках, полюбившихся лосятам, они дружно росли, набирались сил, мужали. И Тонька выравнялась. Наташа жалела её и подкармливала даже прилежнее, чем Тольку.
В заботах о своих осиротевших друзьях Наташа не заметила, как промелькнуло лето. Она вытянулась, окрепла. Руки и ноги её сделались как стальные пружины. Волосы совсем побелели, а сама она вся от бровей до пяток стала смуглой, как цыганка. Только в глубине её глаз так и не угасла искра грречи.
Подошло время идти в школу, и мать приехала, чтобы забрать Наташу в посёлок. А отец до заморозков должен был оставаться в сте–пи со стадом. Наташа попрощалась с Толькой и Тонькой. Они облизали ей щеки шершавыми языками.
— Жду вас зимой на ферме, — сказала им девочка.
Она обежала любимые места. Пришла на прибрежную поляну, попрощалась с толстыми добродушными осокорями…
В ноябре Прохор пригнал стадо на зимнюю ферму. Наташа прибежала к отцу:
— А где же лосята?
— Не лосята, дочка, а лоси… К своим ушли. Там целое стадо повадилось до стожка одного ходить. Вот Толька с Тонькой к своим и прибились.
Наташа даже потемнела — так ей горько сделалось. Она так ждала Тольку и Тоньку, а они ушли, изменили ей, своей кормилице.
— Ну чего ты нахмарилась? —ласково утешал отец. —Все живое, дочка, потесней к своему родному жмётся: человек —к человеку, лось — к лосю.
— Все равно. Зачем они от меня ушли?
— А они не от тебя ушли. Они на волю ушли. Им в нашем коровнике тоскливо, скучно. Они степь любят, лес, кустарник на берегу. Да и не совсем они от нас ушли. Я им там в лесной полосе, в потаённом месте, добрый стожок сена накосил. Они теперь от нас с тобой никуда! Зимой сбегаем к тому стожку на лыжах, лосей своих проведаем.
— А они меня узнают? — спросила Наташа.
— Непременно! —уверенно ответил отец.
ЕЖИНАЯ БЕДА
Прокладывали у нас в степи дорогу. Настоящую — с твёрдым покрытием. Полотно такой дороги, прежде чем положить на него асфальт, обильно поливают расплавленным битумом. И надо же было одному незадачливому ежу выбежать из лесной полосы на такую липучку! Прилип он к ней намертво. И, наверное, раздавили бы ежа тяжёлые катки во время работы, если бы не заметил его наш второй «Б».
Мы шли в этих местах походом по родному краю с Пал Палычем. Он никогда не упускал случая походить с нами по степи. И, как я теперь понимаю, интересно нам было с Пал Палычем потому, что ему самому было не менее интересно с нами.
Наташа Гончаренко осторожно отлепила ёжа и положила на траву. Но двигаться он не мог: так сильно залепила беднягу чёрная смола.
— Пропадёт он, ребята, — сказал Вася. — Жалко зверушку.
— Верно! К ветеринару его надо. Может, он что‑нибудь придумает. Только вот кто понесёт?..
Пал Палыч ждал. А мы стояли молча, стараясь не смотреть друг на друга. Идти‑то вёрст пять — мы далеко ушли от хутора. Да и прерывать такой интересный поход никому не хотелось.
— Я понесу, — выдвинулся вперёд Вася.
Все сразу обрадовались и стали наперебой давать ему советы, как удобнее нести эту живую колючку.
Пока мы спорили, верный Васин друг Коля раздобыл у дорожников лист фанеры и положил на него ежа. Лучше придумать было нельзя, а уж для друга Коля готов был постараться.
