Николай Осинин - Через все преграды
— Я не трушу, — тихо произнесла девочка. — Да как с Наташей быть? Не оставишь у чужих людей.
— Зачем оставлять? С собой возьмем.
— Ты дурной, Илька. Разве же ей пройти такое расстояние?
— Я тоже думал об этом, — сказал Сергей. — Лучше всего нам удрать на лошади. Запрягу ночью в телегу Буланого и укатим. Тогда пешком, может быть, идти не придется до самого фронта.
Инна вздохнула и отрицательно покачала головой.
— Нет. Наташу брать в такую дорогу опасно. Волей-неволей мне с ней оставаться. Буду здесь наших ждать.
Побег
…Ночь. Товарный вагон набит людьми. Так тесно, что сидят и лежат по очереди. Двери заперты — страшная духота. Открыт только один люк, переплетенный колючей проволокой, но это мало освежает воздух: в вагоне сто пленных женщин.
Стучат колеса; вздрагивает, скрипит и лязгает им в такт полуразбитый вагон. Кто-то задыхающимся голосом в бреду выкрикивает только одно слово:
— Пустите! Пустите! Пустите!
Возле открытого люка сгрудилось несколько человек. Среди них Ольга Павловна, Мария Ильинична и Людмила Николаевна. Высокая смуглая женщина в военной гимнастерке со знаками отличия военврача стоит на чьих-то коленях и с помощью железного костыля пытается перекрутить колючую проволоку. Работа эта началась давно. Уже болтаются порванные концы. Руки женщины покрыты глубокими царапинами. Когда она останавливается, чтобы передохнуть, поддерживающие снизу подруги снимают ее.
— Ну как?
— Трудно… Проволока туго натянута, никак не скрутить.
— Пустите меня, — говорит Пахомова стоящим у люка.
— Куда вам, вы уже все пальцы себе изодрали.
— Пустите!
Ей уступают.
Ольга Павловна работает, стиснув зубы. Пот ест глаза. Тело дрожит от нечеловеческого напряжения. Костыль срывается. Колючие шипы рвут кожу. С израненных рук капает кровь.
Наконец, после долгих усилий ей удается повернуть костыль и свить две проволоки вместе. Работать теперь удобнее, но требуется физическая сила. Чтобы не думать о боли и усталости, Пахомова начинает считать, сколько раз повернет костыль вокруг оси.
…Четыре. Пять. Шесть… Пальцы ломит в суставах, как при ревматизме. «Ничего. Потерплю еще до десяти», — решает она и продолжает крутить.
— …Девять… Десять…! Нет, еще раз… И еще… Есть!
Путь на волю почти свободен: осталось порвать только две проволоки. Шум и радостные возгласы поднимают с пола тех, кто отдыхал. Волнение перекидывается дальше.
Поезд замедлил ход. Выглянувшая наружу Мария Ильинична видит впереди станционные огни.
Наскоро, кое-как, соединили болтавшиеся концы порванной проволоки, чтобы во время стоянки гитлеровцы не заметили подготовки к побегу. Все притихли.
На станции поезд стоял недолго. Минут через пять двинулись дальше.
Едва под колесами прогремели последние стрелки, в вагоне опять поднялся шум. Если раньше мало кто верил в возможность почти голыми руками порвать толстую колючую проволоку, то теперь всем хотелось быть поближе к люку. Теснота мешала Самохиной и Людмиле Николаевне, которые трудились вдвоем.
— Товарищи, не напирайте! — властным голосом успокаивала пленных женщина-врач. — Чтобы бежать, нужна дисциплина. Слушать мою команду!..
Пока она наводила порядок, Мария Ильинична с матерью Наташи скрутили из полотенец и сорочек толстый жгут, прикрепили его к стенке вагона.
— Пора!
Первой вылезла Ольга Павловна, за ней по очереди должны были прыгать Самохина, Исаева и другие. Решившись, Пахомова уже не испытывала страха, только под сердцем волнующий холод. В уме неотвязно в такт перестуку колес толкалось одно слово о сыне: «Увижу, увижу, увижу…»
Ей помогли пролезть в люк. На прощанье врач сжала ее руку:
— Прощайте! Меня не ждите. Я останусь, пока не высажу всех.
Ольга Павловна ухватилась за канат и повисла над черной, как бездна землей.
Гремело железо внизу. Ветер трепал волосы и платье, сек лицо песком.
Несколько секунд женщина летела рядом с вагоном, постепенно сползая по канату. Когда канат кончился, она, оттолкнувшись от стенки, разжала пальцы. Земля с грохотом вырвалась из-под ног, смешалась со звездами, закружилась в неистовом вихре….
* * *Сохранить в тайне от пастухов подготовку к побегу было невозможно, поэтому вечером Сережа рассказал им все: и про попытку Петра убить его, и про листовку, и про решение бежать. Рудису и Вилису он доверял вполне и кое в чем даже надеялся на их помощь.
— А бумага эта с обращением к народу где? — взволнованно спросил Рудис, выслушав Сережу.
— У меня в кармане.
— Покажи!
— Темно, ничего не увидишь. Завтра утром.
— У меня зажигалка. Я посвечу, а ты почитай.
Но тут вмешался Вилис.
— Разве можно с огнем на сене сидеть? По двору хозяева ходят, увидят, что у нас свет, знаешь, как попадет!
— Ну, хоть расскажи, что там написано, — попросил Рудис товарища.
Сережа вкратце передал им содержание листовки.
— Значит, фашистов все равно разобьют? — просиял Рудис.
— Конечно, какой разговор!
— Сейчас — «конечно». А помнишь, как ты испугался, что немцы Вязьму забрали! — толкнул Рудис Сергея локтем.
— Помню, — несколько смутился тот. — Да что я знаю!
Потом они снова заговорили о подготовке к побегу.
Когда Сергей сказал, что бежать собирается следующей же ночью, пастухи изумились.
— Это завтра?
— Да. Что ж тянуть.
— Правильно, — подумав, согласился Рудис. В темноте не видно было его лица, но рука, лежавшая на Сергеевом плече, дрогнула. — Иначе убить могут. Собака этот Петр, а Мартин еще хуже.
— Бежать — разве в этом дело? — произнес Сергей. — Надо сжечь это кулацкое гнездо. Вот задача! И я это сделаю!
— Что ты?
— В листовке прямо говорится, что надо вредить фашистам. Пособников их тоже не щадить. А Рейнсоны — самые настоящие фашистские пособники.
— Это правда. Только страшно, — поежился Вилис. — Я видел пожар. Ух!.. Аж волосы дыбом! А ну как поймают вас?
— Не поймают. Им сначала не до нас будет, а потом мы скроемся.
Некоторое время мальчуганы лежали совсем тихо:
— Хорошо, если б вы отъехали подальше, а потом загорелось, — мечтательно прошептал Рудис.
— Как же так сделать?
— Придумать надо.
Сережа приподнялся на сене и, сдерживая волнение, в упор спросил:
— Будете мне помогать?
Братья замялись.
— А что делать? — спустя несколько секунд спросил Рудис.
Сергей ожидал от пастухов гораздо большей решительности и поэтому ответил, не скрывая разочарования:
— Да нет уж, ладно. Я сам.
— Что делать? — настойчиво спросил Рудис.
— Ничего, я сам, — суховато оборвал мальчуган.
— Ты не обижайся, — как бы извиняясь, сказал Вилис, — страшно ведь! Вы уедете, а мы же тут останемся.
Сергей ничего не ответил.
— Знаешь что, — подумав, сказал Рудис — Я тебе все помогу: лошадь запрягу, подгоню к тому месту, где Илья с Верой будут ждать. Только поджигать — боюсь.
— Никакой помощи мне не надо. Ваше дело молчать.
Оба пастуха даже приподнялись на сене:
— Ты за кого нас считаешь? Что мы, доносчики, что ли?
— Считал бы вас такими — не сказал бы ничего. Однако спать пора.
Пастухи обиженно умолкли.
«Где уж вам, — с горечью подумал Сережа о латышских ребятах. — Сам все сделаю… Днем надо достать керосину, чтобы облить дрова, что за сараем лежат. Бутылка с керосином на полке в сенях…»
Он представил себе, как следующей ночью подбежит к задней стене сарая и чиркнет спичкой. При мысли об этом сердце застучало часто и гулко, удары его отдавались в ушах.
Потом мальчуган снова стал перебирать в уме план побега, выработанный вместе с товарищами. Запас продуктов готовит Инна — сама она не будет участвовать в побеге, останется с Наташей. Надо, чтобы продуктов хватило хоть дня на три. Завтра после обеда Илья отпросится у Зирниса к друзьям и скажет, что заночует у Сергея. Вера скроется из хозяйского дома тайком. В условленном месте они встретятся, забегут к Инне — за продуктами и проститься, а часам к одиннадцати ночи проберутся сюда, в березник возле перекрестка дорог.
Сергей же, как только все на хуторе уснут, запряжет лошадь и подъедет к ним. Остальное они доделают вместе…
— Сергей, а Сергей!.. — прошептал Рудис — Ты спишь?
— Сплю!
— Послушай, не сердись. Говори лучше, чем тебе помочь. Что сделать?
— Ничего не надо, отстань, — грубо ответил паренек. Но, видя, что пастух обиделся, добавил мягче: — Ну, чем ты поможешь? Лошадь я сам приведу, упряжь и телега в риге. Запрягу и уедем.
Рядом завозился Вилис: оказывается, он тоже не спал.
— А я знаю, чем помочь! — прошептал он. — Хлеб вам в дорогу нужен. Я вам целую буханку принесу. И огурцов.
