Юрий Сальников - Шестиклассники
Запрокинув голову, Лёня следил, как плавно кружится над ним дружная голубиная семья. Голуби вздымались всё выше и выше и вдруг, будто отметённые невидимой струей в вышине, стремительно полетели в сторону.
— Мирово! — обрадовался Лядов, тоже задирая голову и всё ещё не выпуская из рук шеста.
В этот миг снизу раздался мужской окрик:
— Андрюха, щенок! Опять там! Слазь немедля!
Во дворе стоял Андрюшкин отец — лохматый и хмурый, грязный, в чёрной рубахе навыпуск. Он грозил сыну кулаком и пошатывался, нетвёрдо переступая ногами, обутыми в старые подшитые валенки.
— Слазь, говорю, а не то!..
Он сделал шаг, направляясь к лесенке, но споткнулся и чуть не упал, смешно взмахнув рукой, словно подгребая под себя воздух.
Лядов поспешно сунул Лёне шест.
— Ещё сюда полезет! Один раз всю клетушку разнёс. Сейчас, сейчас! — закричал он и, чтобы не попасть прямо в руки отца, уже стоящего у лесенки, сполз на землю сбоку по заборчику и скрылся в двери. Отец, что-то бормоча, направился следом.
Лёня уже знал, что у Лядова такой отец — пьяница и скандалист. Когда позавчера Андрюшка впервые привёл к себе Лёню и на минутку они вместе вошли внутрь избёнки, Лёня поразился, до чего бедно Лядовы живут — голый стол, старые табуретки, вместо буфета какой-то ничем не покрытый ящик с кривыми дверцами. Андрюшкина мать, худая, бледная женщина в залатанной кофте, стояла у плиты, а в углу, прямо поверх синего ворсистого одеяла, в сапогах и в рваной телогрейке лежал Андрюшкин отец. Он мутными глазами посмотрел на вошедших, промычал что-то непонятное и со всего размаха ударил кулаком по кровати.
— Показывай отметки, щенок! — Заскрипев кроватью, он тяжело сел, спустив ноги на пол и уткнувшись взглядом перед собой. — Показывай, проверять буду! Показывай, как она велела!
Только сейчас, вспоминая об этом, Лёня понял, что Андрюшкин отец взялся следить за учёбой сына именно после посещения их семьи Таисией Николаевной. Наверное, и сейчас он прогнал Андрюшку, чтобы тот поменьше болтался на крыше с голубями, а лучше больше сидел над учебниками!
Но разве так заставишь? Сам не работает, пропил всё — надеть нечего, и в доме хоть шаром покати, а к Андрюшке пристаёт, требует, чтоб хорошо вёл себя, и даже дерётся. Лядов сказал, что отец пускает в ход кулаки и бьёт чем попало, побил всю посуду, теперь стеклянную и не держат.
Вот почему Лёня и хотел скрыть сегодня на ботанике Андрюшкину вину: ну, поругала бы Лёню мать — так или иначе придётся за всё расплачиваться, — переживёт как-нибудь! А когда бьют, это совсем другое.
И Лёне захотелось уберечь Лядова от жестокой отцовской расправы — все-таки Андрюшка неплохой парень: в кино водил уже и без Барина.
Снизу, из дому, донеслись крики и стук, словно упало что-то тяжёлое. Потом хлопнула дверь — крики на секунду усилились и снова сделались глухими.
Заскрипела лесенка. Андрюшкина взъерошенная голова показалась над крышей. Взобравшись на площадку, Андрюшка взял у Лёни шест и стал вглядываться в небо. Он был весь красный и тяжело дышал.
— Что? — спросил Лёня.
Лядов не ответил, а замахал вдруг руками, вздымая шест:
— Ур-ра!
Возвращалась к родному месту голубиная стая, и острые глаза хозяина различили среди птиц знакомый серый комочек.
Положив шест, чтобы не отпугивать больше голубков, Андрюшка стал ждать, когда они, покружившись, опустятся. Некоторые залетали сразу в открытую дверь на чердак.
— Вот он, вот, — обрадованно заговорил Лядов, ловя Сизого. — Привели!
Сизый, будто соскучившись, сам дался Андрюшке в руки, и Андрюшка начал гладить его по спине, приговаривая:
— Ур, ур, ур!
Лёня тоже погладил Сизого — голубь был тёплый и упругий, плотный, шелковистый на ощупь. Он всё время крутил головой, словно попеременно оглядывал склонившихся над ним ребят.
Лядов неожиданно сказал:
— Опять разбушевался. Табуретку бросил в меня.
Лёня понял, что речь идет об отце, и заметил:
— Теперь ещё про сегодняшнее узнает.
Лядов нахмурился. И, должно быть, именно сейчас впервые он догадался, почему Лёня взял на себя его вину. Он посмотрел на Лёню и подтолкнул Сизого:
— На! Бери насовсем!
Лёня заулыбался. Насовсем? Красивый голубок… Только куда его? Держать негде: мать разве допустит в комнате?
Вздохнув, Лёня с сожалением вернул подарок.
— Не надо…
Лядов без всякой связи проговорил:
— А я убегу.
— Убежишь? Куда?
Но это, видимо, было ещё неясно для самого Лядова. Он не ответил и только кивнул Лёне и так же внезапно, как на крыльце школы, когда отбил чечётку и пропел частушку, закричал весело, залихватски:
— А ну, развернись!
И, свистя, запустил голубя в небо.
— Лети, Сизый!
Лёня схватил шест и тоже начал гонять голубей.
Птицы, пробегая по крыше, снимались с места и опять кружились над головой, и, глядя на них, казалось, что сам летишь ввысь, а под тобой всё плывёт: и крыша, и земля, и люди — ребятишки во дворах и редкие прохожие на тротуарах. И тоже хотелось, не умолкая, кричать во все горло:
— Лети, Сизый!
Андрюшка рядом прыгал, как заяц, взбирался до самого верха крыши, зацепившись одной рукой за конёк дома, махал кепкой, спрыгивал назад и снова взлетал. Он, должно быть, забыл обо всех неприятностях, упиваясь несказанным возбуждением, и Лёне становилось с ним вдвойне хорошо и радостно.
Поэтому, когда измученный, усталый, но довольный Лядов, не утратив ещё задора, снова позвал в кино, Лёня уже не отказался. И даже когда они шли по улице, Лёня всё ещё находился в состоянии азартного опьянения воздухом и простором, был полон ощущения собственного головокружительного полёта, который только что совершил вместе с голубями. И каждая фраза немногословного Андрюшки, каждый жест, каждый подчас неопределённый намек приобретали теперь для Лёни особый смысл, особое значение.
Безотчётно верилось, что в дружбе с Лядовым впереди ещё много разных неиспытанных удовольствий.
Ни о чём не размышляя, Лёня плечом к плечу с Андрюшкой шёл к новой радости, заранее переживая восторг от кинокартины и ощущая во рту прохладу от сладкого мороженого.
На вечерний сеанс ребят не хотели пускать, но Лядов не растерялся, и они ухитрились проскочить на балкон. Сидя там в душной темноте, увлечённые событиями на экране, они энергично жевали шоколадные конфеты, поочерёдно засовывая руку в бумажный кулёчек, лежащий на коленях у Лядова.
И даже когда вышли из кино, на улицах, залитых электрическими огнями, Лёню не покидало чувство уверенности в том, что с Лядовым нигде не пропадешь и никогда не заскучаешь.
Только расставшись с ним и приближаясь к дому, Лёня ощутил беспокойство. Вот так выдержал характер! Время позднее, мать заждалась, зайцевская тетрадка валяется в сумке — сегодня переписывать её уже не придется, а завтра до уроков снова надо к Андрюшке. Значит, и заданные на дом Павлом Степановичем примеры тоже решить не удастся. А тут ещё запись о родительском собрании. Конечно, показывать её матери Лёня не собирался. Не хватает ещё, чтобы он собственноручно привёл мать в школу, а она узнает про всё, что у него накопилось… Нет уж, извините, как-нибудь обойдётся!
И в самом деле, на этот раз опять обошлось. Матери дома не оказалось. В записке она сообщала, что у неё сегодня работа.
Вот и замечательно! А когда она придёт, Лёня будет уже спать.
Лёня съел всё, что было оставлено на столе под полотенцем, и улёгся пораньше.
Утром мать разбудила его перед уходом. Как всегда, она очень торопилась. Из-за какого-то дневника Лёня не стал её задерживать, а едва она ушла, помчался к Андрюшке.
И опять они самозабвенно гоняли голубей и договорились вечером снова пойти в кино. Когда же наступило время собираться в школу, Лядов вдруг заявил:
— А я сегодня не пойду, давай и ты, а?
Лёня помолчал. Это уже не входило в его планы. Уроки не сделать — ещё туда-сюда, может, и не спросят. А вот прогуливать…
— Я в школу! — твёрдо ответил он.
— Ну, как знаешь, — равнодушно отозвался Андрюшка.
И Лёня пошел в школу один — с невыученными уроками, непереписанной зайцевской тетрадкой по алгебре и не подписанным матерью дневником.
А у школьного крыльца самая первая встретилась ему… Кто бы вы думали?.. Ну, конечно, Аня Смирнова!
Глава 20. «Хозяйка класса» действует
Она подошла к школе одновременно с Лёней и сказала:
— Здравствуй.
Он кивнул.
Молча рядом поднялись по ступенькам крыльца.
— Ты решил последний пример? — вдруг спросила Смирнова. — Очень трудный оказался.
Лёня неопределённо ответил:
— Да ну…
Смирнова остановилась, взглянув удивлённо:
— Решил? Справился?
— Ну вот…
Он опять ответил так, что нельзя было разобрать: то ли справился, то ли совсем не решал.
