Юрий Сальников - Шестиклассники
— Лёня!
Он уже направился к двери, перекинув через плечо сумку, но обернулся и остановился.
Но тут Аню позвала Таисия Николаевна. Галкин не стал ждать и выбежал из класса. Досадуя, что так неудачно всё сложилось, Аня подошла к учительнице, около которой толпились девочки. Таисия Николаевна говорила о выставке: хорошо бы закончить её к родительскому собранию. Аня поспешно закивала: да, да, она всё сделает! Было очень уместно сказать сейчас о Шереметьеве, чтобы руководительница заставила его помогать Ане, но это затянуло бы разговор… А если не задерживаться, то, пожалуй, можно догнать Галкина!
И, заверив учительницу, что она сделает, Аня стремительно выскочила из класса.
Она увидела Галкина на лестничной площадке второго этажа. Он стоял, навалившись грудью на сумку, лежащую на перилах, и смотрел вверх, как будто специально ждал Аню.
— Лёня! — крикнула она, подбегая.
— Ну, чего тебе? — спросил он, не двигаясь и не меняя позы.
— Вот ты… ты не был, когда мы звеном собирались, — начала она торопливо, с трудом переводя дыхание. — А мы по цепочке будем. Чтоб собираться быстрее. За мной Маша, а я за тобой, и ты к Зайцеву. Ты уж не подводи.
— Чего не подводи?
— Звено не подводи! И весь класс. Видишь, как плохо у нас. Надо исправлять…
Неожиданно выпрямившись и глядя куда-то поверх Аниной головы, Галкин закричал:
— Эге-ге!
По лестнице, перепрыгивая через две ступеньки, катился Лядов.
— Ого-го!
Лёня поднял сумку на вытянутой руке.
— Двинули! — и беспечно махнул Ане. — Ладно, не подведу!
Аня проводила ребят взглядом, полным недоумения и обиды. Словно кто-то обманул её в лучших ожиданиях. Так спешила! Так догоняла Галкина! Поверила, что с ним можно обо всём поговорить. И никогда, ни на одну секунду не позволяла себе даже мысленно сравнивать его с Лядовым. Что Лядов? Второгодник. Не пионер. Не желает учиться. А Лёня совсем другой. Уже старается. И, как все в их классе, скоро исправится! Так думала она, так размечталась, а сам Галкин… Он убегал сейчас всё-таки с этим Лядовым и ждал здесь на лестнице не её, не Аню, а именно Лядова.
Что же связывало этих ребят, что скрепляло столь прочно? Неужели на самом деле какая-то непостижимая, нераскрытая тайна?
Глава 19. Вот так характер!
— Обрабатывала? — с усмешкой спросил Лядов, кивая назад, туда, где на лестнице, за углом коридора, осталась Смирнова.
— Да ну, — неопределенно ответил Лёня.
— А меня Комариха подцепила! Еле отбрыкался. Ты, говорит, теперь в нашем звене. Нужны они мне — шефы! — Андрюшка даже сплюнул, выходя из школы.
И вдруг, заложив руки за спину, выпячивая грудь, лихо отбил на сером пятнистом граните крыльца чечётку.
Подсыхает в саду ветка.
Люблю милку — вижу редко, —
пропел он и, засмеявшись, обхватил Лёню за шею, потянул к себе.
Лёня вывернулся и толкнул Лядова с крыльца. А сам сбежал по ступенькам. Лядов кинулся вдогонку. И до забора, за которым был вырыт глубокий котлован, оба мчались во весь дух, чуть не сшибая с ног прохожих.
У забора остановились, тяжело дыша.
— Пошли на экскаватор, — предложил Лёня.
Вчера после уроков они с ребятами проникли через щель забора на территорию строительства. Рабочих там не оказалось, а на дне котлована безжизненной тушей громоздился мощный экскаватор. Ребята облепили его, как муравьи. Кнопка бегал по гусеницам, толстый Юдин зачем-то полез в ковш, а Петренко забрался в кабину и пытался сдвинуть рычаги.
Одним словом, все очень старательно изучали строительную технику, пока не спохватился старик сторож, засидевшийся где-то в помещении. Он решительно погнал ребят, потрясая над головой ружьём, но ребята, конечно, не испугались и убежали со смехом.
Сейчас Лёне захотелось снова пробраться на экскаватор — вчера ему не удалось, как Валерке, посидеть в кабине и пощупать рычаги.
Но Лядов не согласился:
— Ну его! Лучше скорее ко мне, а потом в кино.
В кино сегодня Лёня не собирался, а к Лядову условились идти вместе, когда на большой перемене говорили о голубе. Андрюшку волновал вопрос, найдёт ли Сизый, выпущенный Кнопкой в форточку, дорогу домой.
Лёня знал, что экскаватор Лядова тоже привлекает, но Лядов устоял, не захотел менять первоначального решения — поскорее попасть к себе. А вот он, Лёня, всегда готов всё перевернуть и увлечься новым!
А что, если взять да начать теперь тоже выдерживать характер? Решил переписать сегодня зайцевскую тетрадку по алгебре — значит, точка! Заглянет на минутку к Андрюшке, удостоверится, что Сизый на месте и — точка! Правда, кинокартина, наверное, захватывающая — «В логове тигра». Да и билеты опять за счёт Барина.
Лядов уже три раза водил Лёню в кино без Барина, но за его счет и хвастался, хлопая ладошкой по карману: «Барин добрый, грошей не жалеет!» Лёня поинтересовался, откуда у Барина столько денег и получил ответ, что работёнка у него подходящая. А какая работёнка, Андрюшка не объяснил, только подмигнул.
— А где он сейчас? — спросил Лёня. — Вроде исчез куда-то.
— Вот именно! — подтвердил Андрюшка. — Уехал! В солнечный Ташкент!
— А зачем?
Лядов засмеялся.
— За галушками!
Удивительный он всё-таки человек! Лишнего слова от него не добьёшься! Вот и сейчас ещё не удалось обмолвиться о происшествии на ботанике. Все ребята Лёне покоя не давали, выпытывали, почему он хотел взять на себя Андрюшкину вину, а сам Андрюшка даже не полюбопытствовал, как будто Лёня всю жизнь только то и делал, что за него заступался.
Вообще Лядов всегда не то равнодушный, не то сонный, даже не поймёшь. Идёт рядом, низко надвинув на глаза кепку, и ноги едва передвигает, а когда говорит, губы у него почти не шевелятся.
Лишь изредка на него находит «бурный восторг», как сейчас на крыльце школы, отпляшет вдруг или пропоёт частушку, услышанную от пьяного отца, и опять замолчит, затихнет, будто выключат его. Только один раз, позавчера, когда Лядов, приведя Лёню к себе, взобрался на крышу и стал гонять голубей, увидел его Лёня как бы ожившим: Андрюшка преобразился, сделался ловким, подвижным, исчезли и лень и равнодушие, возбуждённо загорелись глаза.
Впрочем, и тут Лёня не дождался от него ни слова. Лядов лишь бормотал что-то под нос, подмурлыкивал голубям, а с Лёней молчал.
Со Стасом было наоборот — Стас болтал без передышки, то о сыщике Джемсе Джонсоне, то о мерцающих звёздах — переспорить его и не думай, язык устанет, а вот с Андрюшкой другая беда — тащи каждое слово клещами. Так, пожалуй, скоро и сам говорить разучишься!
Не желая больше молчать, Лёня начал:
— В гости теперь учителку жди.
Лядов кивнул.
— Угу. — А пройдя несколько шагов, добавил: — Была уже.
Вот здорово! И об этом молчал!
— Когда?
— Дней пять, полвечера просидела. С отцом да с матерью.
— А ты?
— Ну и я.
— Ругала?
— Нет. — Лядов усмехнулся. — Изучала.
Лёня подумал.
— Теперь ругать придет.
Лядов опять кивнул:
— Угу.
Будто речь не про него! Лёня переменил тему.
— Слушай, Андрюшка! А если Сизый не нашел дорогу?
— Что поделаешь…
— А то и поделаешь! — заспорил Лёня. — Не надо брать было!
— Не тарахти!
Вот и весь разговор! После этого до самого лядовского дома Лёня тоже молчал.
«Дом» у Лядова — одно название: прилепилась в глубине двора к двухэтажному корпусу белёная мазанка-развалюшка с прогнившей крышей и скособочившимися оконцами. На крышу ведёт шаткая лесенка, и через щелистую дверцу на крыше можно попасть в Андрюшкино царство — на голубятню, где в полумраке на насесте перебирают пёрышки и воркуют двенадцать голубочков — самых разных: и снежно-белых и рыжеватых. Места здесь мало, повернуться негде, не то что у Стаса на чердаке, где можно хоть два класса поселить. И всё здесь какое-то ветхое, тёмное, гнилое — поскрипывает, качается, ветром продувается.
Лёне не нравится долго задерживаться на голубятне. Он и сейчас поскорее выбрался на крышу, на маленькую площадку у лесенки. Стоя на этой площадке, Лядов и гоняет голубей шестом.
Сверху хорошо видны крыши соседних маленьких домиков, квадратные чистенькие дворы, даже кусочек тихой улочки с засыхающей травой по краям дороги. И небо, чистое, глубокое, кажется отсюда ещё более просторным.
Гулко захлопали, взлетая в чистую синеву, выпускаемые Лядовым голуби. Среди них не было Сизого, но он и не мог попасть в закрытую голубятню. Лядов нарочно поднимал сейчас всю стаю в воздух, чтобы умные птицы разыскали и привлекли затерявшегося товарища.
Запрокинув голову, Лёня следил, как плавно кружится над ним дружная голубиная семья. Голуби вздымались всё выше и выше и вдруг, будто отметённые невидимой струей в вышине, стремительно полетели в сторону.
