Люси Монтгомери - Эмили из Молодого Месяца. Восхождение
— Молодые думают, что старые — дураки, а старые знают, что молодые — дураки, — заявила тетя Рут, чувствуя, что возразить на эту пословицу нечего. — Иди и поправь ту салфеточку.
Эмили что-то проглотила и пошла. Злополучная салфеточка была расправлена и с математической точностью уложена на место.
Эмили постояла несколько мгновений и огляделась. Столовая тети Рут выглядела гораздо более великолепной и современной, чем гостиная в Молодом Месяце, где обычно обедали гости. Паркет... уилтоновский ковер[37]... дубовая мебель в старинном английском стиле. Но она, как подумала Эмили, была далеко не такой «дружелюбной», как гостиная в добром старом Молодом Месяце. И тоска по дому охватила Эмили с новой силой. Ей не верилось, что ей понравится в Шрузбури хоть что-нибудь... жить с тетей Рут или ходить в школу. После оригинального и саркастичного мистера Карпентера все городские учителя казались скучными и бесцветными, а среди первокурсниц[38] была девочка, которую Эмили возненавидела с первого взгляда. А она-то предполагала, что все будет так приятно — и жить в красивом Шрузбури, и ходить в среднюю школу.
— Что ж, ничто и никогда не оказывается именно таким, как ждешь, — сказала себе Эмили, вернувшись в свою комнату и на время предавшись пессимизму. Разве не рассказывал ей Дин о том, как всю жизнь мечтал прокатиться в лунную ночь в гондоле по каналам Венеции? А когда поплыл по этим каналам, его чуть не заели насмерть комары.
Эмили, стиснув зубы, влезла в постель.
«Мне просто придется сосредоточиться на лунном свете и романтичности обстановки, а комаров игнорировать, — подумала она. — Только... тетя Рут так жалит».
Глава 7
Обо всем понемногу
«20 сентября, 19~
В последнее время я совсем забросила мой дневник. Не так уж много свободного времени остается у человека в доме тети Рут. Но сегодня вечер пятницы, и, так как я не смогла поехать домой на выходные, мне пришлось обратиться за утешением к моему дневнику. Проводить выходные в Молодом Месяце я могу только раз в две недели. Тетя Рут хочет, чтобы два раза в месяц по субботам я помогала в уборке дома. Мы чистим весь дом от чердака до подвала — нужно это или нет, как сказал бродяга, мывший лицо каждый месяц — и затем в воскресенье отдыхаем от наших праведных трудов.
В этот вечер в воздухе пахнет морозцем. Боюсь, сад в Молодом Месяце может пострадать. Тетя Элизабет начнет поговаривать о том, что пора закрывать на зиму летнюю кухню и переставлять чугунную печку назад в дом — в большую кухню. Кузен Джимми будет варить картофель свиньям в старом саду и декламировать свои стихи. А Тедди, Илзи и Перри (счастливцы, они уехали домой!) будут там, и Ром будет рыскать вокруг костра. Но лучше об этом не думать. Когда думаешь, начинаешь еще больше тосковать по дому.
Шрузбури, школа и учителя начинают мне нравиться — хотя Дин был совершенно прав, когда сказал, что я не найду здесь никого, кто сравнился бы с мистером Карпентером. Старший и младший курсы смотрят на «приготовишек» сверху вниз и держатся очень покровительственно. Некоторые из них снизошли до меня, но не думаю, что кто-нибудь из них сделает вторую такую попытку... если не считать Эвелин Блейк, которая снисходит каждый раз, когда мы встречаемся, а происходит это довольно часто, так как ее подруга Мэри Карзуэлл живет рядом с Илзи в пансионе миссис Адамсон.
Я терпеть не могу Эвелин Блейк. В этом нет никакого сомнения. И так же мало приходится сомневаться в том, что она терпеть не может меня. Каждая из нас интуитивно чувствует в другой врага. Впервые встретившись, мы взглянули друг на друга как две чужие кошки — и этого было достаточно. Я никогда прежде не испытывала ни к кому настоящей ненависти. Я думала, что ненавижу, но теперь знаю, что это была просто неприязнь. Ненависть — это довольно интересно... для разнообразия. Эвелин — высокая, умная, довольно красивая — учится на первом курсе. У нее продолговатые, яркие, коварные карие глаза, и говорит она в нос. У нее, как я поняла, есть литературные амбиции, и к тому же она считает, что одета лучше всех девушек в школе. Возможно, это так, но почему-то ее одежда производит большее впечатление, чем она сама. Многие критикуют Илзи за то, что она носит слишком дорогую и слишком взрослую одежду, но, хотя это правда, тон задает она сама, а не ее наряды. Не так с Эвелин. Всегда думаешь сначала о ее одежде и только потом о ней самой. Разница, как кажется, заключается в том, что Эвелин наряжается для других людей, а Илзи для себя самой. Когда я изучу ее получше, непременно надо будет сделать литературную зарисовку ее характера. Какое это будет удовольствие!
Я впервые встретила ее в комнате Илзи, и Мэри Карзуэлл представила нас друг другу. Эвелин взглянула на меня сверху вниз — она немного выше и на год старше — и сказала:
— О, мисс Старр? Я слышала о вас от миссис Блейк, жены моего дяди.
Миссис Блейк была когда-то мисс Браунелл. Я взглянула прямо в глаза Эвелин и сказала:
— Нет сомнения, что миссис Блейк отозвалась обо мне очень лестно.
Эвелин засмеялась — смехом, который я не люблю. Сразу чувствуешь, что она смеется над тобой, а не над твоими словами.
— Вы с ней не особенно ладили, не так ли? Как я поняла, у вас есть склонность к занятию литературой. Для каких журналов вы пишете?
Она задала этот вопрос очень любезным тоном, хотя прекрасно знала, что я не пишу ни для каких — пока.
— Я печатаюсь в шарлоттаунской «Энтерпрайз» и шрузбурской «Уикли Таймс», — сказала я с озорной усмешкой. Я действительно только что получила работу в этих газетах: буду получать два цента за каждую новость, которую пошлю в «Энтерпрайз» и двадцать пять центов в неделю за колонку светской хроники в «Таймс».
Моя усмешка обеспокоила Эвелин. «Приготовишки» не должны отвечать такой усмешкой солидным первокурсникам. Это не принято.
— О, да, я слышала, вы работаете, чтобы вносить средства за жилье и питание, — сказала она. — Так что, вероятно, любой мелкий заработок весьма кстати. Но я имела в виду настоящие периодические издания, публикующие литературные произведения.
— «Перо»? — спросила я, снова усмехаясь.
«Перо» — школьная газета, выходящая раз в месяц. Ее редактируют члены «Черепа и Совы», школьного «литературного общества», в котором могут состоять только первокурсники и второкурсники. Все, что появляется в «Пере», пишут студенты, и теоретически любой ученик может печататься там, но на практике от «приготовишек» почти ничего не принимают. Эвелин состоит в «Черепе и Сове», а ее кузен — главный редактор «Пера». Вероятно, она решила, что я собираюсь язвить и колоть ее, а потому игнорировала меня до конца своего визита, если не считать одного очаровательного булавочного укола, когда речь зашла об одежде.
— Я хочу купить какой-нибудь из новых модных галстуков, — сказала она. — У Джонса и Маккаллома неплохой выбор. Эта маленькая черная бархатка у вас на шее, мисс Старр, очень вам к лицу. Я сама носила такую, когда они были в моде.
Я не смогла придумать никакого остроумного ответа. Я легко придумываю остроумные фразы, только когда рядом нет никого, кому можно их сказать. Так что я ничего не ответила, но лишь улыбнулась очень медленно и презрительно. Это, похоже, досадило Эвелин больше, чем любые слова: я слышала потом, как она сказала, что у «этой Эмили Старр» очень жеманная улыбка.
Надо взять это на заметку: подходящими улыбками можно добиться очень многого. Надо будет подробно исследовать этот вопрос. Дружеская улыбка... презрительная улыбка... бесстрастная улыбка.. умильная улыбка... невыразительная улыбка.
Что же до мисс Браунелл — или, вернее, миссис Блейк, — я встретила ее на улице несколько дней назад. Пройдя мимо меня, она сказала что-то своей спутнице, и обе засмеялись. Ужасная невоспитанность, на мой взгляд.
Мне уже нравятся Шрузбури и школа, но дом тети Рут не понравится никогда. Он — неприятная личность. Дома — как люди... одни тебе нравятся, другие — нет... а некоторые ты любишь. Снаружи этот дом весь в безвкусных украшениях. Мне хочется взять метлу и смести их все одним махом. А внутри все его комнаты — квадратные, приличные и бездушные. Что бы я ни принесла в них, все кажется чужим. Здесь нет милых романтичных уголков, какие есть в Молодом Месяце. Моя комната также не выиграла при более близком знакомстве. Потолок подавляет меня: он спускается так низко к моей кровати, а передвинуть ее тетя Рут не позволяет. Когда я заговорила об этом, она изумленно раскрыла глаза.
— Кровать всегда стояла в том углу, — сказала она таким тоном, каким могла бы сказать: «Солнце всегда восходит на востоке».
Но хуже всего в этой комнате картины на стенах — цветные литографии самого скверного качества. Однажды я повернула их к стене лицом, но тут, как на грех, вошла тетя Рут — она никогда не стучит — и сразу это заметила.
