Люси Монтгомери - Эмили из Молодого Месяца. Восхождение
— Эмили, зачем ты трогала картины?
Тетя Рут всегда спрашивает, зачем я сделала то-то и то-то. Иногда я могу объяснить, а иногда нет. Это был тот случай, когда я не могла. Но следовало как-то ответить ей. Презрительная улыбка тут не годилась.
— Этот собачий ошейник королевы Александры[39] действует мне на нервы, — сказала я, — а выражение лица Байрона на смертном одре в Миссолонги[40] мешает мне учить уроки.
— Эмили, — сказала тетя Рут, — ты могла бы попытаться проявить хоть чуточку благодарности.
Я хотела спросить: «К кому — королеве Александре или лорду Байрону?» — но, разумеется, не спросила. Вместо этого я с кротким видом перевернула картинки «как положено».
— Так зачем же ты их все-таки перевернула? Ты не сказала мне о настоящей причине, — продолжила тетя Рут сурово. — Я полагаю, ты не собираешься сообщить мне ее. Хитрая и скрытная... я всегда говорила, что ты хитрая и скрытная. Когда я впервые увидела тебя в Мейвуде, я сразу сказала, что ты самый хитрый ребенок, какого я только видела.
— Тетя Рут, почему вы мне это говорите? — воскликнула я в отчаянии. — Потому что любите меня и хотите исправить мои недостатки... или ненавидите меня и хотите сделать мне больно... или просто потому, что не можете этого не говорить?
— Мисс Нахалка, пожалуйста, не забывайте, что это мой дом!.. И впредь не трогай мои картины. На этот раз я тебя прощаю, но чтобы больше этого не было. Я еще выясню, с какой целью ты их перевернула, хоть ты и думаешь, что очень хитра.
Тетя Рут вышла из комнаты, но я знаю, что она несколько минут постояла на лестнице, прислушиваясь — на случай, если я вдруг что-нибудь скажу вслух. Она постоянно следит за мной... даже когда ничего не говорит... ничего не делает... я знаю, она следит за мной. Я чувствую себя маленькой мушкой под микроскопом. Что бы я ни сказала, что бы ни сделала, мне не ускользнуть от ее критики, и, хотя она не может читать мои мысли, она приписывает мне такие, какие никогда не пришли бы мне в голову. Это возмущает меня больше всего.
А не могу ли я сказать что-нибудь хорошее о тете Рут? Разумеется, могу.
Она честна и добродетельна, правдива и трудолюбива, и ей никогда не придется стыдиться ее кладовой. Но у нее нет никаких достоинств, за которые ее можно было бы полюбить... и она ни за что не откажется от попыток выяснить, зачем я перевернула картинки. Они никогда не поверит, что я сказала ей чистую правду.
Конечно, могло быть и хуже. Как говорит Тедди, вместо королевы Александры могла быть королева Виктория.
Я приколола на стену несколько моих собственных картинок, которые спасают меня: прелестные зарисовки Молодого Месяца и старого сада, которые сделал для меня Тедди, и гравюра, подаренная Дином. На ней в нежных приглушенных тонах изображены пальмы вокруг оазиса в пустыне и караван верблюдов, идущий по пескам на фоне черного, в алмазах звезд неба. Она полна очарования и тайны, и, глядя на нее, я забываю о драгоценностях королевы Александры и мрачном лице лорда Байрона и моя душа ускользает из тела — через маленькие ворота в громадный мир свободы и мечты.
Тетя Рут спросила, откуда у меня эта картинка. Когда я сказала ей, она фыркнула и ответила:
— Не могу понять, чем тебе так нравится Кривобок Прист. Я этого человека терпеть не могу.
В этом я не сомневалась.
Но, хотя дом уродлив, а моя комната недружелюбна, прекрасный Край Стройности позволяет мне сохранить живой мою душу. Край Стройности — это еловый лесок за домом. Я назвала его так, потому что все ели в нем на удивление высокие, стройные и прямые. Там есть небольшой пруд, скрытый от глаз высокими папоротниками, а рядом с ним громадный серый валун. К валуну ведет маленькая, извилистая, непредсказуемая тропинка, такая узкая, что по ней может идти только один человек. Когда я утомлена или одинока, или сердита, или слишком увлечена честолюбивыми мечтами, я иду туда, чтобы посидеть несколько минут у пруда. Ни одна мятежная душа не может не успокоиться, глядя на эти тонкие, прямые верхушки на фоне неба. В погожие вечера я хожу туда учить уроки, хотя тетя Рут со своей обычной подозрительностью смотрит на это как на еще одно проявление моей хитрости. Скоро будет темнеть слишком рано, чтобы я могла заниматься на открытом воздухе, и мне будет очень не хватать этих прогулок. Почему-то там книги, которые я читаю, обретают смысл, какого я не нахожу в них, когда читаю их в любом другом месте.
В Краю Стройности так много укромных зеленых уголков, полных аромата согретых солнцем папоротников, и полянок, где бледные астры поднимаются над травой, как пена на зеленых волнах, и любовно склоняются друг к другу, когда мимо проносится Женщина-ветер. А прямо за моим окном — слева от него — стоят вместе несколько высоких старых елей, которые в лунном свете и в сумерки похожи на компанию волшебниц, наводящих на все вокруг свои чары. Когда я впервые увидела их в один из ветреных вечеров на фоне красного заката вместе с отражением в оконном стекле моей свечи, которое было похоже на зловещий, сказочный сигнальный огонь, застывший в воздухе между их сучьями, ко мне пришла вспышка — впервые за все то время, что я живу в Шрузбури, — и я почувствовала себя такой счастливой, что все остальное уже не имело никакого значения. Я написала стихотворение об этих елях.
Но... ох... я горю желанием писать рассказы! Я знала, что будет трудно сдержать обещание данное тетя Элизабет, но не предполагала, что это окажется настолько трудно. И с каждым днем, похоже, мне все труднее: в голову приходят совершенно великолепные сюжеты. В таких случаях мне приходится возвращаться к изучению характеров знакомых мне людей. Я уже написала несколько литературных портретов. У меня всегда такое сильное искушение немного их подретушировать... углубить тени.. выделить чуть более ярко отдельные черты. Но я помню, что обещала тете Элизабет не писать ничего, не соответствующего действительности, а потому не даю воли моему перу и стараюсь изображать всех именно такими, какие они есть
Среди прочих я описала и тетю Рут. Интересно, но опасно. Я никогда не оставляю ни «книжку от Джимми», ни этот дневник в моей комнате. Я знаю, тетя Рут роется в моих вещах, когда меня нет дома. Так что я всегда ношу их в моей школьной сумке.
Сегодня вечером ко мне заходила Илзи: мы вместе делали уроки. Тетя Рут смотрит на это косо... и, справедливости ради отмечу: я не уверена в том, что она неправа. Илзи такая веселая и забавная, что, боюсь, мы смеемся больше, чем занимаемся делом. Мы не очень хорошо отвечали в классе на следующий день... и к тому же, этот дом не одобряет смеха.
Перри и Тедди уже полюбили школу. Перри платит своим хозяевам за жилье тем, что топит печь и убирает двор, а за еду — тем, что прислуживает за столом. Кроме того, он зарабатывает по двадцать пять центов в час разными мелкими работами. Я редко вижу его и Тедди (если не считать выходных, когда мы все отправляемся домой), так как школьные правила не позволяют мальчикам и девочкам вместе ходить в школу и из школы. Многие, впрочем, ходят. Мне тоже несколько раз представлялась такая возможность, но я решила, что несоблюдение школьных правил шло бы вразрез с традициями Молодого Месяца. К тому же и дня не проходит, чтобы, когда я возвращаюсь домой из школы, тетя Рут не спросила, провожал ли меня кто-нибудь. Думаю, она бывает немного разочарована, когда я говорю «нет».
Кроме того, мне не очень понравились мальчики, которые хотели пройтись со мной.
********
20 октября, 19~
В этот вечер в моей комнате стоит запах вареной капусты, но я не осмеливаюсь открыть окно. Слишком много ночного воздуха за ним. Хотя, пожалуй, я рискнула бы ненадолго приоткрыть его, если бы тетя Рут не была сегодня весь день в особенно плохом настроении. В эти выходные я оставалась Шрузбури, и, когда в воскресенье мы пошли в церковь, я села возле стены, в самом углу церковной скамьи. Я просто не знала, что там всегда сидит сама тетя Рут, но она решила, что я сделала это нарочно. Всю вторую половину дня она читала Библию. Я чувствовала, что она читает ее с мыслью обо мне, хотя и представить не могла почему. Сегодня утром она спросила меня, зачем я это сделала.
— Что сделала? — спросила я растерянно
— Эмили, ты знаешь, что́ ты сделала. Я не потерплю такой скрытности. Что побудило тебя так поступить?
— Тетя Рут, я не имею ни малейшего понятия, о чем вы говорите, — сказала я — довольно высокомерно, так как чувствовала, что со мной поступают несправедливо.
— Эмили, вчера ты села в углу скамьи для того, чтобы не дать мне сесть там. Зачем ты это сделала?
Я посмотрела на тетю Рут свысока... это нетрудно, так как я теперь выше, чем она. И это ей тоже не нравится. Я была сердита и думаю, что в моих глазах было что-то от знаменитого «взгляда Марри». Все, о чем она говорила, казалось сущим пустяком, из-за которого не стоит волноваться.
