Ульяна Орлова - Время нас подождёт
— Миш… Если — не если… Помнишь историю про богача? Он ни на чем не летал, а потерял все в один миг… Как правило, в любом деле есть свои трудности и опасности. И каждый человек обычно внимателен к ним, потому что они напрямую связаны с его жизнью и здоровьем. Но, фокусируясь на них, он может не заметить других, так сказать, подводных камней. И рискует на них налететь и погибнуть, каким бы делом он не занимался.
— Как рискует?
— Очень просто. Сделал зло — свалился в болото. Обиделся, напакостил кому-нибудь — уже тонешь, барахтаешься, да только глубже погружаешься в трясину.
— Ну, это не страшно. Вылезти ж можно!
— Из болота-то? Ну-ну…
— Вытащит кто-нибудь! Друзья, родные… Бог!
— Бог, Мишка, протягивает руку всегда. Остаётся только схватить её покрепче и не выпускать… А это возможно только когда поймёшь, что тонешь, то есть, что был неправ, и — раскаешься…
— Всего-то! — удивился я.
— Знаешь, как это иногда нелегко? Во-первых, ты можешь не заметить сразу, где ты оказался и что натворил. Потому что занят решением насущных проблем. А во-вторых, бывает, гордость не даёт. Ты сам-то можешь себе признаться, что был неправ?
Я покачал головой. Себе — да. А вот ещё кому-нибудь…
Человек не хочет признать, что он неправ. С друзьями поссорился, Бог ему руку протягивает, а он её не берёт, будто говорит Ему: я и сам справлюсь, продолжая тонуть…
Меня накрыло холодным ужасом. Я словно представил себя там, в глубокой трясине, и зябко передёрнул плечами… И что же, эта гордость, сильнее меня?
— Юр… А если его, то есть человека, за шкирку вытащить? Если он не видит этой Руки?
— Хм… Почему бы и нет? Но с другой стороны он ведь может не понять и при случае снова там оказаться. А так, конечно, Богу возможно всё. Он ему подсказывает, разных людей посылает… Да и сам человек своими поступками обрекает себя на разные болезни, которые потом как бы намекают на то, что он не туда зашёл… — Юра откинулся в кресло и задумался ненадолго. — Ну вот, к примеру, ест он шоколад пачками и зарабатывает себе панкреатит. Болит поджелудочная…
— Чего болит?
— Орган такой, в животе находится, отвечает за переваривание еды. Так вот, болит она, а он всё равно сладкое трескает. Потом, когда уже сил терпеть нет, идет к врачу, а тот ему: мол, нельзя шоколаду больше, вообще никак нельзя. А тот продолжает, в итоге — сахарный диабет, больница… Ему кажется, что он несправедливо болеет — за что? — а если подумать, кто его заставлял шоколад лопать?
— Никто… — откликнулся я.
— Ну вот… Но ведь даже после больницы силком ведь не заставишь его не есть этот шоколад. Только когда он сам захочет! Так и с поступками разными… Хорошо, если человек в конце концов сообразит, что что-то не так делает. А если нет? Что будет потом, когда земная жизнь закончится?
— Хорошо, живешь ты по совести. А в тебя стреляют. И что, не обидно? Не больно?!
Юрка ничего не сказал — мы выехали на многополосную дорогу, где хоть и было одностороннее движение, но некоторые машины проносились зигзагом, как офицеры в шахматах, обгоняя сразу через две полосы и по несколько машин. Они летали просто, и мне стало страшно, когда я это увидел: чуть притормози — врежутся! Но Юра даже и бровью не повёл: едет себе и едет, на меня в зеркало поглядывает.
— Миш, и больно, и обидно. Сначала и ненадолго. Потом прошло… В жизни есть место бою и поражению. Он хотел меня убить физически, но духовно это сделать невозможно! Сбился ритм жизни, зато появилось время всё рассмотреть, подумать… Увидеть, что рядом есть друзья. Ты не представляешь, как я был рад, что живу. Обычно мы это не замечаем…
— Всё равно грустно в больнице лежать, — сказал я.
— Ну… есть немного, зато я отдыхал от учёбы и высыпался…Как-то было совсем трудно — и тогда я вспомнил Христа. Помнишь, мы читали про то, как Его распяли?.. Ну вот… Я подумал тогда, что Ему было намного больнее, чем мне, а Он терпел! И ведь, в конечном счете, Он победил. Победил смерть, Воскрес!.. И я решил, что потерплю, раз так. Всё можно вытерпеть, когда на душе спокойно, а остальное — это временно. — И Юрка улыбнулся, хорошо так, и у меня отлегло от сердца от этой улыбки.
— Юр, почему ты мне раньше этого не рассказывал?
Он пожал плечами.
— Зачем?
… Мы подъезжали к дому. И попали в пробку. Машины толпились, сигналили, толкались и никто не хотел пропускать друг друга. Фыркали грузовики, медленно и безнадёжно отталкивался от остановки автобус. А над полем, над серыми домиками вдали светило огромное жёлтое солнышко. Оно серебрило снег, отражалось в высоких окнах, освещало небо — синее, глубокое в самом верху над рыжими облаками. Тонкие снежинки медленно кружились в воздухе, присаживаясь к нам на стекло, и можно было разглядеть их хрупкий ювелирный узор, каждую веточку и крошечные солнечные искорки. И я загрустил — оттого, что мы приедем сейчас, и окончится наше путешествие, быть может, последнее перед Юриным отъездом; будут тянуться долгие январь и февраль — холодные, снежные, и даже март — такой солнечный со своей звонкой капелью меня не радовал — потому что будет он длинным, с контрольными и ожиданием… Что впереди?!
Что меня ждёт?
Зато когда наступит апрель — вернётся Юра, а там и до лета — рукой подать! А оно будет длинным, и тёплым…
— Юр, ты возьмёшь меня в следующий раз с собой? Лето ведь будет, учёбы нет…
— Куда?
— В плаванье!
— Ммм… Хороший вопрос. Посмотрим, как получится.
— Ты постарайся, ладно?
— Ага… Миш, — он оглянулся и подмигнул мне, — ты чего приуныл? Не вешай нос! Слышишь?..
Глава 22.
Новый Год.
Зря я не хотел возвращаться. Дома хорошо.
…Когда мы приехали, Юра с Наташей ушли в магазин, а я принялся бродить по комнатам. Порассматривал магнитики на холодильнике — у нас их целое море! И все разные, и один другого красивее, и все из разных городов и стран. Какие-то привозил Юра, какие-то дарили его друзья, какие-то остались из его детства… Мне больше нравились магнитики в форме животных — как, например, две рыбы из Израиля — рыбы как рыбы, простые, и за счет того, что они простые и аккуратные — хочется их подержать в руках и повнимательнее рассмотреть — вдруг здесь какая-то загадка? Не бывает всё так просто! Или, например, города, башни, поля… белые горы в Швейцарии, магнит в форме часов по краям которых — переплетения замысловатого узора…
Можно долго их разглядывать и каждый раз находить что-нибудь новое, или придумывать разные истории. Но мне стало скучно одному, и я принялся бродить по комнатам…
И внезапно понял, что в доме стоит непривычная тишина!
Повёл плечами, огляделся, не понимая, что не так и почему меня смущает эта тишина, и — похолодел.
Кота не было.
Несмотря на весь свой шкодливый характер, Мурзик был домосед. На улицу не выходил, снега не знал. Может, он ненароком выбежал за дверь? Но зачем? Никто его не обижал…
Куда он подевался?!
Облазив всю квартиру и порядком устав, я вдруг услышал чуть слышное попискивание и поскрябывание, доносившееся откуда-то со стороны шкафа, который стоял в большой комнате. У меня мурашки по спине пробежали! Подошёл, присел: точно, скреблись изнутри… Писк, похожий на обиженное мяуканье…
Так вот, достал я ключи, отворил нижнюю дверцу, и вывалился на меня испуганный, взъерошенный, недовольный серый комок, и — исчез в комнате. Я только и успел растерянно посмотреть вслед.
Как он там оказался?.. Замки на сумках и дверцы он открывать умеет… Наверное, шкаф был приоткрыт, ночью он туда забрался, а потом Наташа заботливо прикрыла дверцу. Может, он там отсыпался после ночной «охоты», не подозревая, что его закрыли, а когда проснулся — ой-ой-ой…. Забыли все про кота! Бедняга…Ух, надо бы посмотреть, что он там натворил, пока сидел…
Внутри нижний шкафчик оказался довольно вместительный. На четвереньках я заглянул внутрь, и увидел…
Я у Кольки один раз видел, как он доставал из шкафа фотографии мне показывать. Они тоже лежали внизу, — неужели все их так хранят?!
Так вот, помимо двух фотоальбомов я обнаружил подшивки журналов, несколько газет, и две коробки: одна большая, деревянная, сделанная в форме старинного сундука — ну точно как в фильмах, а вторая — почтовая, потрёпанная, старенькая и небольшая…
Понятное дело, что больше фотоальбомов меня заинтересовали коробки. И в первую очередь та, что сделана в виде сундука. Повозившись с застёжкой, я осторожно приоткрыл её и ахнул: ёлочные игрушки! Завёрнутые в газеты, блестящие, стеклянные, прикрытые мишурой и гирляндами… Крохотный домик с белыми окошками, красной трубой, засыпанный снегом — ладный такой, хрупкий, уютный! Шары — прозрачные с мишурой внутри, с нанесёнными тонкой пылью снежинками, с бело-жёлтой тройкой лошадей, просто зелёные, синие, белые… Снегурка — золотистая, важная, маленькая… Сосульки — так дивно закрученные, с одной стороны прозрачные, будто лёд, с другой — серебряные… Шишки, с белым снегом, шершавые, с крохотными искорками-блёстками… Некоторые были похожи на те, что висели на ёлке у Дениса.
