Чэнь Мяо - Неофициальная история крупного писателя
Писатель застыл в тяжких раздумьях. У него уже голова трещала, а он так и не мог сочинить другого варианта. Перед глазами стояли только венки на площади Небесного спокойствия; бесчисленные венки сливались в огромное пестрое море, а он как будто плыл на лодке по этому морю... Чжуан Чжун протер глаза: на бумаге по-прежнему были лишь два иероглифа: «Решительный бой». Так он промаялся до самого рассвета.
Через день Вэй Тао пришел в группу образцовых пьес и объявил, что на площади Небесного спокойствия вредители пытались спровоцировать крупные беспорядки, поэтому мобилизованы все оперативные отряды и резервы. Членам группы запрещается выходить на улицу, входная дверь запирается. Чжуан Чжуну он добавил:
— Ты тоже в это дело не лезь, а знай пиши свою пьесу. Чем скорее напишешь, тем лучше.
— Беспорядки, учиненные вредителями, только вдохновляют меня на еще более активное творчество во имя революции! — мгновенно отреагировал писатель.— Вы не беспокойтесь, я сейчас вырабатываю план пьесы, уже есть сдвиги...
В действительности на бумаге красовались все те же два иероглифа — «Решительный бой», а перед глазами по-прежнему стояли только бесчисленные венки. Чжуан негодовал, что в таких условиях его даже не пускают за дверь и тем самым мешают творить.
Еще через день события на площади Небесного спокойствия были прямо объявлены контрреволюционными. Чжуан испугался, как бы не дознались, что в этот день он ехал через площадь и глазел на венки, но после здравого размышления камень свалился с его плеч. Писатель вспомнил, что в автобусе он знакомых не встретил и, стало быть, вышел из этого сурового испытания чистым, как нефрит без изъяна. Его снова охватило чувство гордости. Он понял, что его отчужденность от коллег — это одиночество подлинного героя, а тоска, которая его иногда обуревает, свидетельствует лишь о чуткости к козням каппутистов. Без ложной скромности можно сказать, что в сегодняшнем Китае не наберется и нескольких людей, способных сравниться с Чжуан Чжуном. Они редки, точно утренние звезды, словно перо феникса или рог единорога.
При слове «редки» Чжуан вспомнил о Би Юнгэ, который прозвал его редким писателем, и усмехнулся: «Этот человек хоть и груб, но все-таки недаром цзаофань. Неглупый малый и слова употребляет метко!» Он с удвоенной энергией взялся за работу и продемонстрировал талант, который позволяет писать, «даже пока запрягают коня»[18].
Не подумайте, что я зря расхваливаю Чжуан Чжуна,— он действительно расцвел в эти дни. Его творческая мысль забурлила. Социальный фон? Пожалуйста: небывалая в истории великая пролетарская культурная революция, смертельная борьба пролетариата с буржуазией, особенно с теми капиталистами, которые пробрались в партию. Главная тема пьесы? Милости просим: война с каппутистами. Горький говорил, что тема вырастает из жизненного опыта автора; сама жизнь подсказывает писателю те или иные мысли. Но все это давно устарело. Наши темы определяются центральным руководством, от них не отмахнешься, как от вшей на лысой голове. Главный герой? Безусловно, молодой цзаофань, который под звуки фанфар прошел через все бури и невзгоды. Это новая сила, за ней стоит большое будущее. Ее представитель Ван Хунвэнь уже замещает самого председателя Мао! Кто выступает против него, выступает против великой культурной революции.
Герой пьесы не уступит в силе тигру или медведю: высокий, громкоголосый, с большими и ясными глазами, прямыми, как меч, бровями. Противник у него тоже будет достойным, хотя мы не дадим ему особой возможности высказываться: старый негодяй, участвовавший в демократическом этапе революции, а сейчас каппутист не ниже провинциального уровня, иначе он не сможет стать достаточным объектом для борьбы. Придумав это, Чжуан Чжун вспомнил, как в свое время с пеной у рта доказывал, будто примкнул к революции еще до образования народной республики. До чего он был тогда смешон! Разве мог он предполагать, что впоследствии станет полноправным писателем социалистической эпохи, единственно достойным певцом нового строя?
Сочинить сюжет еще проще. Согласно творческому принципу «трех выпячиваний», главный герой не всегда обязан находиться на сцене, но, если уж появился, должен озарять всех своим блеском. Нужно нарисовать и близкое и далекое его окружение. Когда он впервые покажется, вместе с ним, конечно, будут цзаофани, которые схватят каппутиста. Каппутист, разумеется, не захочет по собственной воле уйти с авансцены истории; если его не ударить, он не упадет. Так поднимется первая политическая волна, выражающаяся в захвате власти цзаофанями. Но каппутист еще существует, его черные замыслы не умерли; с помощью другого каппутиста, пробравшегося в главное партийное руководство, он снова взметает пыль и переходит в контрнаступление. Он хочет возродить все старое, реставрировать капитализм, однако цзаофани свергают его. В момент наивысшего напряжения на холме появляется главный герой и замирает, словно скала среди бурного потока. Он овладевает всем действием пьесы. За одной политической волной следует другая, третья, в этих волнах плывут второстепенные герои, которые оттеняют мужество и мудрость главного, символизируя непримиримую ненависть к каппутистам и глубокую классовую любовь к своим боевым друзьям — цзаофаням. Герои в последний раз вырывают власть из рук каппутистов, под бравурные звуки музыки провозглашается победа, и на этом пьеса заканчивается. Впрочем, нет, не совсем. Под занавес говорится, что борьба еще не закончена, что она обязательно повторится через семь или восемь лет.
Главный герой будет называться Ли Хунгуаном, то есть Красным светом, каппутист — Сю Сяном, то есть Радостью ревизионистов. Каких же второстепенных персонажей выбрать? Ага! Цзаофаней станет поддерживать старый честный рабочий по фамилии Гэн (Искренний), а каппутистов — старый гоминьдановец по фамилии Дяо (Коварный)...
Наш крупный писатель так погрузился в творческий процесс, что ему показалось, будто в глубинах его души вспыхнула алая заря и будто он летит среди нее в персональном самолете, пронизывая облака, обозревая горы и моря, и, наконец, прибывает за границу. Там его встречают тысячные толпы народа со свежими цветами в руках, он идет по мягкому красному ковру, входит в огромный зал, где стоит трибуна, и выступает перед писателями всего мира. Тема его речи: «От «Интернационала» к образцовым пьесам». Он одет в великолепный черный костюм, поражает слушателей своим благородным обликом и ораторским мастерством, зал взрывается бурей аплодисментов, вокруг суетятся репортеры кино, телевидения, фотокорреспонденты, стремясь запечатлеть драгоценные мгновения. Слушатели окружают его плотной толпой, просят автографы, в нос ему бьет запах роскошных духов. Одной особенно красивой женщине он хочет написать на память стихотворение, но не может ничего придумать. Рядом с ним растет гора подарков: холодильники, пылесосы, цветные телевизоры, фотоаппараты, радиокомбайны, стиральные машины, электропроигрыватели... У него рябит в глазах, но он старается не показывать этого. Наконец к нему подкатывает изящная легковая машина новейшей модели. Он мучительно думает, как ему увезти всю гору подарков, растерянно моргает — и все исчезает. Перед ним лежит только стопка бумаги. Он снова растерянно моргает и вздыхает.
Говорят, писатели обладают богатыми ассоциативными способностями. Во всяком случае, наш писатель обладал ими в высшей мере. Немного подумав, он вдруг хлопнул ладонью по столу и вскричал, чрезвычайно довольный:
— Правильно, отсюда и начнется развертывание конфликта пьесы! Каппутисты стремятся провести четыре модернизации, чтобы разложить цзаофаней счастливой жизнью, но цзаофани гневно отвергают все соблазны...
Он снова взялся за перо и подумал, что писать надо как можно лучше. Ведь его прошлую пьесу — «Логово тигров и пучина драконов» — потребовала сама верховная руководительница, а это произведение, чего доброго, поместят в музей революции. На всякий случай нужно писать не только пьесу, но и дневник, отражающий процесс творчества, чтобы не создавать лишних хлопот будущим исследователям.
ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ.
После кончины председателя Мао крупный писатель совершает несколько подвигов, получающих неодинаковый отклик
Вскоре в центральном отделе культуры была организована читка только что завершенной пьесы Чжуан Чжуна «Решительный бой». Автор читал ее с большим чувством, изображая героев чуть ли не в лицах. Первым похвалил пьесу Вэй Тао, за ним поспешно выступили еще несколько человек, но это отнюдь не вскружило голову писателю, и он выслушал все похвалы с серьезным лицом. Вэй сказал, что его пьеса подобна снаряду, выпу скаемому в самое сердце капиталистов, пробравшихся в партию. Писатель напустил на себя еще более серьезный вид, ибо помнил о пользе скромности, и ответил:
