Эркки Суомела - Чужая страна - черника
Но что такое деревянный ящик по сравнению с настоящим столом? Ничто. И что такое чурбаны по сравнению со стульями? Просто дрянь. А у них в хижине был и настоящий стол, и два настоящих стула, желтый и коричневый. Этот стол, который дал им Виртанен, они несколько раз пронесли взад и вперед мимо хижины шведов, прежде чем поставили его перед камином у себя в хижине.
А шведам никто стола не дал, им пришлось довольствоваться стеклянным окном. Причем это было не настоящее окно, его бог знает из какого хлама смастачил отец Ниссе.
Когда Янне рассказал своему отцу об окне, тот сказал:
— А, уже и отцы оказывают поддержку… В таком случае я тоже.
И отец позволил Янне взять все старые вещи и даже софу, поставленную в сарае, но они взяли только маленький комод и две выброшенные матерью подушки.
Однажды вечером шведы укрепили на крыше своей хижины сине-желтый[24] вымпел. Но вымпел был всего лишь вымпел, а Янне и Пертти Улла сшила из остатков старой простыни и голубых[25] полос такой флаг, что когда он был укреплен на верхушке выструганного из ольхи шеста и заполоскал на ветру, его было хорошо видно издали.
Во всяком случае, из хижины шведов его было видно.
Когда шведы увидели настоящий флаг, им стало так завидно, что они запустили в своей хижине магнитофон. И он играл так громко, что, хотя Янне и Пертти забились в самый дальний угол своей хижины и натянули на уши шапочки с кисточкой, его все равно было слышно. Но уже на следующий вечер они избавились от рева магнитофона, ударив в кастрюли и чугуны и заглушив все другие звуки.
Затем их попытались уязвить телевизионной антенной, сделанной из стальных щеток и железной проволоки, но безуспешно: мерцающий у них в хижине штормовой фонарь был несомненно лучше.
Однако это не означало конец усовершенствованиям.
В середине следующей недели наклюнулась новая возможность: оленья шкура Виртанена, вещь совершенно непревзойденная. Если бы Виртанен одолжил им ее хотя бы на один вечер, победа была бы за ними. Шведы не могли бы достать ничего, даже примерно столь же великолепного.
И Виртанен согласился.
Но в тот вечер они не могли похвастаться своим сокровищем: вечером пошел дождь. Дождь лил два дня подряд. Лишь в конце недели ветер угнал тучи за озеро и выглянуло зябкое солнце.
Однако шкуру от Виртанена они получили не сразу. Он обещал дать ее только тогда, когда земля полностью просохнет: в мокрой хижине шкура бы испортилась.
Виртанен оказался совершенно прав.
Мало сказать, что в хижине было мокро: она превратилась в озеро под крышей. Массы воды устремились сюда со склонов и нашли себе путь по дну ложбины. Одна стена даже обрушилась.
Но наводнение и рухнувшая стена — еще не самое худшее. Стену, конечно, можно снова поставить, а от воды можно избавиться, прокопав канавы и нося ее ведрами. Нет, не это смутило Янне и Пертти. Гораздо горше было видеть качающуюся на воде лодку из коры с сине-желтым флагом на корме.
Это был символ победы шведов.
С минуту Янне и Пертти в смятении смотрели на озеро и на лодку. Много дней и даже недель хлопотали они, и вот результаты их хлопот разом уничтожены. И победа, которая была так близко, тоже ускользнула…
Янне, глубоко вздохнув, наклонился и стал выуживать плавающие в воде предметы. Сперва он спас жестяную банку, кружку и вазу для цветов. Когда он потянулся за стулом, сзади раздался звон.
Он обернулся.
Пертти вдребезги разбил вазу о камень и теперь бежал по тропинке к хижине шведов.
Янне бросился за ним, но, как он ни силился, Пертти поспел к хижине гораздо раньше его. И уже приступил к делу.
Он обрушил покосившуюся стену хижины шведов.
Янне схватил Пертти за рукав, но он вырвался и кинулся к передней стене. Он пинал ее ногами, дергал, рвал. Когда он схватил с земли бельевой шест и нанес сокрушающий удар по ящику-столу, Янне отскочил назад. Глаза Пертти горели, словно пылающие головни, он тяжело дышал, как злая собака, и скрежетал зубами. Не переставая он бил, сокрушал, молотил.
Наконец Пертти бросил шест на груду древесного крошева и еловых веток и через затрещавшие кусты ринулся в лес.
Янне долго глядел ему вслед.
Такой ярости он никогда ни у кого не видел.
18. Шпион
Они сидели во дворе на скамье, Рахикка и Янне. Рахикка сидел во дворе потому, что ему не разрешали курить дома, Янне просто так, чтобы провести время. Рахикка, казалось, дремал, посапывание трубкой могло сойти за храп. Но Рахикка не спал. Он все время был в курсе жизни двора: знал, что старый Блумберг идет, ковыляя, по тропе вниз к берегу, а Ниссе и Бенгт околачиваются возле погреба Виртанена. Но особенно пристально прислушивался Рахикка к звукам, доносящимся сзади, к шороху и всплескам. Улла развешивала там белье для просушки.
— Пришел бы помог немного, Вилхо! — вдруг крикнула Улла.
— В чем дело?
— Да вот надо бы натянуть веревку.
— Подожди секунду…
Рахикка выколотил трубку о каблук и кратчайшим путем, по лужайке, направился к Улле. Янне следил за ним.
Веревка шла от сосны через две березы к другой сосне, в промежутках ее поддерживали ольховые шесты с рогульками на конце.
— Подержи конец веревки, Янне!
Рахикка отвязал пластиковую веревку от сосны и заново обернул ее вокруг березы. Затем снова завязал веревку на сосне, прочно установил шесты и сказал:
— Годится?
— Как не годится! Большое спасибо.
На Улле был синий рабочий халат с темным мокрым пятном на животе.
— Подай мне прищепки, Янне.
Прищепки были в зеленом пластмассовом ведре. Янне принес его и поставил у ног Уллы. Она покопалась в белье, взяла уголок простыни и сказала:
— Тут нужны три руки, не меньше.
Рахикка присел на пень набить трубку. Янне вместе с Уллой принесли корзину с бельем под веревку.
— Я, похоже, оставил свои спички там на скамейке. Сбегай принеси, Янне.
Янне побежал к скамейке. Спичек на скамейке не оказалось. Он поискал на земле и даже заглянул под лавку. Там лежала лишь бутылка из-под колы.
— Здесь нет!
Улла подошла к Рахикке. Они о чем-то разговаривали, понизив голос. Когда Янне приблизился к ним, они умолкли.
— Тогда я, наверное, потерял их, — сказал Рахикка и пошарил у себя в кармане. — Сбегал бы, купил в кофейне, а?
Рахикка дал Янне крону. Добежав до двора, Янне оглянулся. Изо рта Рахикки лилась речь. И его руки тоже разговаривали, Рахикка размахивал ими и подводил черту под словами. В душу Янне закралось сомнение: если Рахикка хочет избавиться от него, чтобы он не слышал, то покупка спичек всего лишь уловка…
— Я сперва забегу домой за шапкой! — крикнул Янне.
Он прошмыгнул в дом. Мать прятала спички в шкаф за мешочки с мукой. Он сунул коробок в карман и, выйдя во двор, крикнул:
— Я мигом обернусь!
Янне выбежал на дорогу. Рахикка уже не мог видеть его. Он обогнул первый дом, поднялся по тропинке к ореховым кустам, согнувшись, бросился к фасаду хозяйственной постройки и остановился.
Улла и Рахикка все продолжали разговаривать.
Но ему нужно было подобраться к ним ближе — гораздо ближе: здесь, у фасада, их речь слышалась далеким бормотаньем. Он крадучись обогнул угол и тесно прижался к стене. Корзина с бельем была прямо перед ним, пень, на котором сидел Рахикка, был скрыт углом постройки. Он прополз мимо клетушек-сараев Блумберга, Лемпиненов и Виртанена и притаился за последней дверью. Улла и Рахикка были в пяти-шести метрах от него.
Затаив дыхание он прислушался.
— Конечно, я иногда подумываю о возвращении в Финляндию, все об этом думают, — сказала Улла, — но это немножко страшно. А вдруг там скажут, что нет работы, давай, баба, топай в другое место. Мне уже так говорили.
— Я мог бы помочь.
Улла долго молчала. Наконец она сказала:
— Послушай, почему ты так хочешь, чтобы я уехала в Финляндию?
Послышалось сопение трубки. Янне потянул носом воздух, но запаха табачного дыма не уловил. Наверное, Рахикка посасывал пустую трубку.
Затем голос Рахикки зазвучал вновь.
— Я думаю о благе Пертти. Он должен уехать отсюда.
— Почему?
— Чтобы найти себе язык.
— Шведский разве не язык?
— Это, конечно, так, но…
С того места, где был пень, послышался звук шагов, и на стволе сосны затрепетала темная тень. Рахикка встал и теперь ходил взад и вперед.
— Видишь ли… Если бы Пертти мог… Как бы это тебе сказать…
— Говори, не стесняйся. Мне не привыкать.
— Пертти может угодить в школу для умственно отсталых.
За углом раздался вскрик, он вырвался из груди Уллы. Тотчас вслед за вскриком Улла сказала пронзительным голосом:
— О чем ты? Я, наверно, ослышалась…
— Ты услышала верно.
— Школа для умственно отсталых… У меня глаза со стыда лопнут. Что скажут люди? Нет, этого не может быть, не может быть!
